Слепой против маньяка - Андрей Воронин

– Ну ладно, рассказывай, молчу.

– Вышла я, встала на остановке. Села в автобус. И вдруг вижу стоит там какой-то дядя. А народу набилось! Чувствую, он ко мне сзади прижался. А потом, когда я вышла, и он за мной вышел, хотя на нашей остановке почти никто не выходит. Иду и оборачиваюсь, а он идет за мной. Я специально стала помедленнее идти, и он приостановился, закурил. Я что-то плохое почувствовала, как-то странно он на меня смотрел…

Анна Ивановна слушала, и сердце у нее сжималось от недоброго предчувствия.

– А папы с мамой дома не было, только одна бабушка. Я боялась во двор заходить, но потом наконец решилась. Прошла мимо своего подъезда, и он за мной пошел. Обошли мы дом три раза. И наконец я подумала: а может это мне кажется?

– А ты бы бежала, – посоветовала Анна Ивановна так, словно бы сама присутствовала при этом преследовании и могла помочь девочке своим советом.

– А я боялась смешной показаться. Может, у него какие-то дела были, может, ему что-то надо было, спросить хотел…

– Да, спросить он хотел, – язвительно сказала старушка. – Знаем мы таких, хотят они…

– Зашла я в подъезд, стою возле лифта, и он возле меня остановился. А мне мама и папа всегда говорили:

«Не садись в лифт с незнакомыми мужчинами!» Тогда я по лестнице пошла, и он за мной…

Тут старушка вновь вмешалась в разговор:

– В вашем доме, Анна Ивановна, хорошо, у вас квартиры сразу на площадку выходят и лифта нет. А у нас блоки по несколько квартир, а перед ними двери.

Даже никому и не позвонишь, если надо. Закричишь – никто и не услышит. А она, глупая, – старушка уже явно перехватила инициативу в свои руки, – побоялась звонить в нашу дверь, не знала, я дома или нет, и поднялась повыше на один этаж, а он последний. А этот гад остановился на площадке и ждет. Слава Богу, соседи были дома. Катя позвонила, они вышли и спустились вместе с ней.

– А тот мужчина – что он? – со страхом в голосе спросила Анна Ивановна;

– А он начал им врать напропалую, говорил, что ищет какую-то девочку, дочку своих знакомых, которая как две капли похожа на нашу Катю. А такой девочки, я точно знаю, ни в нашем, ни в соседнем дворе нет.

И тут Анна Ивановна сообразила, что только зря теряет время, что, возможно, ее дочери уже вернулись домой, а она, пока слушала болтовню старушки, даже не обернулась и не заметила это. Но уходить сразу было неприлично.

– Если вы увидите моих девочек, то скажите, что я жду их дома.

– Хорошо, – согласилась старушка, – только в другой раз не отпускайте их одних. А то я уверена – это маньяк был. Газеты пока молчат, но у меня племянник в милиции работает, так он рассказывал – жуть что делается! Сколько уже случаев по Москве, что девочки исчезают. И началось все это полгода тому назад.

Анна Ивановна, проклиная себя за то, что так долго болтала со старухой и слушала ее историю, вернулась домой. Девочек не было. Женщина не находила себе места, ее сердце сжималось, кровь отхлынула от лица. Губы начали дрожать, глаза наполнились слезами. Она так любила дочек, что даже иногда стеснялась своей любви.

«Ну, где же они? Где же они?» Время неумолимо приближалось к тому часу, когда девочкам надо идти в школу. Анна Ивановна взяла их ранцы, взяла пакеты с купальными принадлежностями и спустилась во двор. Странное дело, но проходя мимо двери, обитой коричневым дерматином, ее сердце дрогнуло. Ей внезапно захотелось подойти и позвонить. Она знала, что в этой квартире живет одинокий мужчина, всегда вежливо с ней раскланивающийся. Этот мужчина был чем-то симпатичен Анне Ивановне, несмотря на некоторую холодность во взгляде. За все время, сколько мужчина живет в их доме, она ни разу не видела его пьяным, ни разу не видела, чтобы он приводил к себе женщин. Время от времени, проходя через площадку третьего этажа, она слышала негромкую приятную музыку за дверью его квартиры. Вот и сейчас там звучала музыка.

Анна Ивановна спустилась во двор, огляделась. Нигде девочек не было.

"Может, они зашли в гастроном? – подумала женщина, но тут же спохватилась:

– Нет, что им там делать, у них же нет с собой денег. Куда еще они могли пойти?" Сердце странно холодело, и Анне Ивановне казалось, что она может потерять сознание, упасть прямо здесь, у подъезда. Она села на лавочку и как-то по-бабьи расплакалась, закрывая лицо руками. Ранцы и пакеты лежали рядом с ней.

Но вдруг она сообразила: дети могли пойти к кафе, которое недавно открылось на углу квартала, и там встретить кого-нибудь из знакомых.

Заговорились, напрочь забыв о том, что надо идти в школу.

И Анна Ивановна, вытерев платочком глаза, быстро побежала к кафе. Она спешила, как заклинание, шептала имена дочерей, словно ее слова могли спасти девочек.

Но спасти Дашу и Наташу сейчас уже ничто не могло. Они находились в руках кровавого маньяка Григория Синеглазова.

Тот раздел девочек, загнал в ванную и заставил мыться. Девочки молчали, парализованные ужасом. Они смотрели друг на дружку, из их глаз текли крупные слезы. А Синеглазов, стоя на кафельном полу ванной, линковал. Он потирал влажные от возбуждения ладони. Еще никогда ему не попадались столь послушные жертвы.

А до чего же они были хорошенькие, хрупкие, маленькие! Их кожа была как шелк.

– Я сейчас вас намылю, – сказал Синеглазов и, взяв большую бутылку с шампунем, принялся лить зеленую жидкость прямо на головы девочек.

– Глаза! Глаза! – вдруг вскрикнула Даша и принялась кулачками тереть глаза, залитые пеной. Сестренка тоже расплакалась.

– А ну, сядьте в ванну!

Девочки покорно сели. А он, наклонясь, закрыл водосток и включил воду, до отказа повернув оба крана. Девочки сидели, вода быстро прибывала. И тут Синеглазов решил сделать то, что он еще никогда не делал. Он подумал, что это принесет ему новое, еще не испытанное наслаждение. Когда ванна почти до краев наполнилась водой, он взял Дашу за плечи и медленно опустил под воду. Он слышал, как трепещет, бьется, судорожно царапает его руки ногтями маленькая девочка, пытаясь вырваться. Он истерично хохотал, прижимая ее худенькое тельце к дну ванны.

Наконец, еще несколько раз конвульсивно дернувшись, Даша затихла.

Синеглазов вожделенно облизал пересохшие губы, провел мокрыми ладонями по лицу.

Наташа смотрела на мертвую сестренку. От страха она уже не могла даже плакать. Ее лицо кривилось, и казалось, она вот-вот лишится чувств.

– А теперь ты!

Синеглазов переступил через край ванны и встал перед девочкой.

– Возьми в рот! – он принялся водить своим членом по лицу девочки.

Та что-то бормотала, отворачиваясь. Но Синеглазов сжал ее лицо так сильно, что рот девочки открылся, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Ну же! Ну же! – приказывал он, сладострастно вздыхая.

Через двадцать минут он привязал Наташу к змеевику.

Она была без сознания. Вода медленно уходила из ванны. На дне лежала бездыханная Даша. Синеглазов дрожал от возбуждения. Он принес фотоаппарат и начал снимать. На какое-то мгновение, может быть, от ярких вспышек, Наташа пришла в себя, но тут же снова лишилась чувств.

– Ах, проказница, – сказал Синеглазов и, аккуратно прикрыв объектив, облил девочку ледяной водой, желая, чтобы как можно скорее она пришла в себя.

Это ему удалось. И он стал мучить Наташу. Он глумился над ней так, как позволяла его фантазия. Затем ударил ее по голове и, бросив, занялся мертвой сестрой. Кричать Наташа не могла. Она висела, привязанная к трубе, по ее лицу текла густая теплая кровь.

Синеглазов, оставив утопленную, принялся своим шершавым языком слизывать кровь с лица Наташи.

– Какая ты сладкая! – шептал он ей в ухо. Девочка ничего не отвечала.

Она еще была жива, но жизнь постепенно покидала ее, по капле, вместе с кровью, вытекая из тела.

Затем Синеглазов вновь фотографировал, время от времени поглядывая на свой возбужденный член. А затем, когда обе девочки уже были мертвы, он обессилев от пережитого возбуждения, залез в ванну, лег на их тела и пустил теплую воду. Он лежал на трупах девочек, постанывая и покусывая губы.

– Вот это да! Вот это здорово! – говорил он сам себе. – Такого у меня еще никогда не было. Две – и такие хорошие, такие тихие. А главное – одинаковые.

После ванны и контрастного душа, он принес свой неизменный чемодан с хирургическими инструментами. Потрескивали связки, рассекаемые скальпелем, кожа расползалась, тела истекали остатками крови. Через полчаса в прихожей уже был расстелен целлофан, и Григорий Синеглазов занялся своим привычным делом.

Он тщательно, как продавец в мясном магазине, раскладывал куски человеческого мяса, отдельно связывал руки, отдельно ноги. А вот для каждой головы он сделал свой пакет, и это принесло ему радость.

– Пусть говорят, что я зверь, пусть думают, что я нелюдь, но я вполне нормальный. И почему это я, Григорий Синеглазов, должен отказывать себе в удовольствиях? Каждый получает их так, как может. Одни пьют водку, кто-то колется, при этом ничем не рискуя. Я же рискую своей жизнью! И, наверное, это приносит мне наибольшее удовольствие.