Обреченная на корону - Джин Плейди

— Плавание через Пролив! Я думала, что умру. И такая мысль приходила не только мне. Я решила, что никогда не увижу Англию. И забыла свои страхи перед будущим. Думала: «Это конец. Смерть». Все говорили, что едва мои ноги коснутся суши, болезнь пройдет. Она прошла... кое у кого. У меня нет. Это было ужасно. Мои лицо и тело покрылись пятнами. Я считала себя навеки обезображенной. И думала: «Вот такой меня увидит муж при первой встрече». К внешности своей я относилась очень тщеславно. Я знала, что красива. Красота — Божий дар. Очень ценный. Она дает особые преимущества. Ею восхищаются, к ней относятся приветливо. И я думала, что лишусь ее. Красивые люди знают, какая это ценность, и красивые женщины всеми силами стараются ее сохранить. Представь себе мои чувства — юная девушка лишается красоты.

— Но вы ее не лишились.

— Оказалось, то не оспа. Пятна быстро сошли, и я вновь стала прежней. Не могу передать, каким это было облегчением не только для меня, но и для всех. Мы сошли на берег в Саутхемптоне. Мне сказали, что королевский оруженосец привез приветственное письмо от короля. Приму ли я этого человека? Как я могла не принять королевского оруженосца? Вошел он очень почтительно. Опустился передо мной на колени. Помню, я была еще очень слаба. Сидела в кресле, закутанная пледами.

Это был очень любезный молодой человек с приятным, добрым лицом, держался он в высшей степени застенчиво. Вручил мне письмо. Я сказала, что, когда прочту его, напишу королю. Потом у меня спросили: «Вам понравился оруженосец?» Я ответила, что он показался мне очень скромным и достойным юношей. Тут все рассмеялись. Оказывается, то был сам король.

— Почему он явился к вам таким образом?

— Боялся, что я обезображена оспой, как сказал мне впоследствии, и хотел для начала взглянуть, сильно ли. Подготовиться на тот случай, если будет очень потрясен, и не выдать своих чувств при первой встрече. Да, Генрих очень мягкий, добрый человек, но...

Маргарита долгое время молчала, уставясь в пустоту и, видимо, воскрешая ту историю в памяти.

Потом наконец сказала:

— Увы, по натуре он не король, а другие сражаются ради короны.

Мягкость ее исчезла. Она задумалась о ненавистных ей людях: герцоге Йоркском, его сыне Эдуарде и, главным образом, моем отце. Потом вдруг вспомнила, кто я. Пристально поглядела на меня, хмуря брови.

— Почему я разговариваю с тобой, дочь Уорика? Я ненавижу графа. Больше, чем герцога Йорка. Йорк мертв. Никогда не забуду его головы на стене. Видела когда-нибудь голову без тела?

Я с дрожью отпрянула от нее.

— Когда то голова ненавистного тебе человека, это приятное зрелище. Притом в бумажной короне... это было забавно. Он так жаждал получить нашу корону... корону Генриха... что заслуживал позорной казни с шутовской короной на голове. Вижу, ты отворачиваешься. Я и вправду твердая, жестокая, злобная женщина? Что тебе про меня говорили?

Я молчала, пораженная столь внезапной переменой. Маргарита была необузданной, вспыльчивой, и я не всегда могла ее понять.

И еще однажды она сказала мне:

— Почему я разговариваю с тобой, леди Анна? Ты не понимаешь. Послушай. Разговаривать с ребенком — все равно что с собой. Видимо, дело в этом. Дочь Уорика! Дочь человека, испортившего мне жизнь. О, я совсем забыла. Теперь он мой друг. — Ее охватил смех. — Если б только Генрих был сильным! Выйти бы мне за сильного... Такого, как Уорик. Что за парой были бы мы! Но меня выдали за Генриха. Он ничего не знает о людской злобе. Он чужд злу. Для него оно не существует, потому что сам он лишен зла. Он уклоняется от возмездия своим врагам. Почему я говорю с этой малюткой о том, чего она не может понять?

— Теперь понимаю, — сказала я. — Вы открыли мне глаза на многое.

Маргарита смотрела на меня, но, пожалуй, не видела. Ее мысли блуждали далеко.

Некоторое время спустя она рассказала мне о сцене в Темпле среди роз.

— Там проходило совещание. Речь шла об утрате владений во Франции. Отец Генриха был великим воином. Он шел по этой стране, подавляя французов. Ему покорились Онфлер, Азенкур, Орлеан, Париж. Он стал бы французским королем, если б не умер. Моего Генриха короновали во Франции. И все это было утеряно. Обвинение пало на Сомерсета. Козлы отпущения будут всегда. Однако англичане потерпели поражение благодаря Божьему вмешательству. Направляемая Богом, Жанна д'Арк изгнала их из Франции и сделала несчастного слабого дофина мудрым королем. Но Уорик, твой отец, хотел свергнуть моего Генриха и возвести на трон своего короля. Стремился показать всему миру, что он коронатор. Я говорю о твоем отце. Слышишь, детка?

— Да, — ответила я. — Знаю.

Маргарита глянула на меня и внезапно улыбнулась.

— А ты, его дочь, — кроткое, хрупкое дитя. Жизнь иногда шутит шутки. Король Рене, мой отец, любил покой и поэзию; у него родилась я. Мне больше бы подошло быть дочерью Уорика. Разве это не странная судьба, детка?

— Да, — ответила я. — Очень странная.

— Так вот, они совещались в Темпле. Все знали о вражде между Сомерсетом и твоим отцом. Уорик взвалил на Сомерсета вину за утрату владений во Франции. Это было нелепостью. Уорик винил его, так как знал, что Сомерсет мой сторонник; и тут он принялся за осуществление своих планов. Я уверена, что твоему отцу больше всего на свете хотелось стать королем. Но получить престол он не мог, поэтому вынужден был довольствоваться ролью коронатора. Сомерсет принадлежит к роду Бофортов... является внуком Джона Гентского, сына Эдуарда Третьего. Да, он внебрачный сын Екатерины Суинфорд, но впоследствии Гентский женился на ней; и дети были узаконены. Теперь ты понимаешь, почему Бофорты такой гордый род.

— Да, — сказала я. — Слышала об этом.

— Они заставляют считаться с собой. Сомерсет презирал Уорика. Кем был бы сейчас твой отец, если б не женился на Анне Бичем и не получил через нее титул графа Уорика и земли? Когда человек добивается богатства и могущества таким путем, то ему приходится постоянно лезть из кожи, доказывая, что пришел к величию благодаря собственным усилиям. Возможно, ты слышала, как они прогуливались по саду, очевидно, чтобы слегка поостыть, и Уорик затеял ту известную ссору с Сомерсетом, обвинив его в устремлениях, о которых тот, видимо, даже не помышлял. Сомерсета я знаю хорошо. Говорят, что он мой сторонник. В сущности, ненависть Уорика была обращена на меня.

— Миледи, с какой стати ему ненавидеть вас?

— Граф хотел управлять королем, а я показала, что это моя обязанность. Он ненавидел меня, потому что я была сильной и прекрасно понимала его планы. Вот и нанес удар Сомерсету... моему лучшему другу... но метил в меня. Там, в саду, он обвинил Сомерсета, что тот привел Англию к поражению и позору. Говорил о сведенных на нет блестящих победах королевского отца.