Дело о последнем параде - Андрей Воробьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Супруг не отрицал, что, поссорившись со своей дражайшей половиной, ударил ее по лицу, и женщина останавливала кровь, прикладывая его к носу смоченное водой полотенце. Но в убийстве сознаться отказывался. Как бы то ни было, но мужа осудили как убийцу.
В начале войны осужденный изъявил желание кровью смыть вину, был отправлен в штрафбат. Там он честно заработал себе свободу, воевал до конца войны, получил офицерское звание и весь увешанный боевыми наградами, отправился в далекий Казахстан на строительство секретного объекта.
Проезжая на поезде через Тюратам, офицер забежал в станционный буфет хлебнуть холодненького пивка и обомлел, встретив там живую и здоровую «покойную» супругу, за убийство которой он был осужден.
«Ты изверг! От тебя и спрятаться негде»! — Набросилась буфетчица с бранью на приезжего. У того не выдержали нервы.
— Получай, что заслужила! — Закричал он, выхватывая трофейный браунинг. — Я все равно уже отсидел за тебя!..
— Вот так-то, — закончил свой рассказ мужчина, — а дальше ты сам знаешь, — бабку твою посадили за заведомо ложный донос, меня реабилитировали за «старое» убийство и дали новый срок… Налей-ка мне лучше грамм сто водки, а то я что-то разволновался.
Но водку Михин наливать не стал, а вытолкал мужчину из палатки, велев ему никогда больше здесь не появляться:
— Сегодня ему сто грамм, завтра захочет делить, а потом и вовсе грохнет, чтобы наследство получить, родственничек, — зло думал Михин, прополаскивая пивные кружки….
Акции Даутова давали ему возможность выпутаться из долгов и спокойно жить, получая прибыль с некого водочного заводика, организованного с помощью ссуды, взятой у Ремизова. И вообще, если была возможность что-то заработать, разве от нее следовало поспешно отказываться?..
* * *Для исполнительного директора «Транскросса» Глеба Игоревича Неврюкова вопрос о получении любым способом дополнительных акций был крайне важен — кто же будет считаться с главой фирмы, имеющим всего два процента голосов? Он понимал, что кресло руководителя фирмы под ним весьма непрочно и, когда будет решен вопрос о судьбе акций Даутова, уютный кабинет может занять другой человек, хапнувший контрольный пакет.
— «Хапнувший»? — Вдруг озарило Глеба Игоревича, — а ведь акции еще ничьи. А получить их должен именно я. И только я. Тогда с остальными можно будет говорить иначе… Ой, совсем забыл, мне же нужно еще позвонить…
И Неврюков начал торопливо набирать номер своего адвоката…
Глава 2. Коллеги Ниро Вульфа
«Все ментовки похожи друг на друга, — думал Курлыков. Хоть в Урюпинске, хоть в Марселе. Везде одинаково мочой разит. И лампочки одни и те же».
Курлыков имел право на столь категоричное мнение, ибо перевидал немало различных отделений. Доводилось ему сидеть в «обезъянниках» Челябинска, Елабуги, Тольятти, Москвы, Питера. Теперь судьба забросила его в полицейский участок Марселя. Ему отвели отдельную камеру с ярким светильником и голым, жестким диваном, который в России назвали бы топчаном. Был здесь и унитаз, но мочой пахло.
По правде говоря, ни на судьбу, ни на полицию Курлыкову обижаться не следовало. То, что, просрочив визу, он решил подзадержаться во Франции, было с его стороны вполне естественным: в Россию не тянуло. На Лазурном побережье теплей, да и забот меньше. Тут бы сидеть тише воды, согласившись на нехлопотную должность вышибалы в маленьком заведении на трассе. Дремать весь вечер под кондиционером, пока хозяин не попросит вежливо выпроводить из помещения какого-нибудь чересчур пьяного и буйного посетителя. Так нет же. Надо было пару недель спустя наехать в этом дерьмовом городе на своих тупых соотечественников — пожилую семейную пару из Москвы. Долго пас на набережной, зажал в тихом уголке, отобрал паспорта, сказал: «Обменяю на пятьсот баксов». Те же тупыми не оказались, пошли в полицию и наскребли достаточно французского языка, чтобы объяснить комиссару: что с ними приключилось. И теперь, без всяких баксов и перспектив, он парится в участке, ожидая пока ему не вкатят несколько лет по местным законам, а после добрым пинком не вышибут за пределы шенгенской зоны.
А горевать все равно не надо. Взяли-то за разводку на пятьсот баксов. Если бы полиция знала зачем он вообще посетил «Belle France», его сейчас держали бы не здесь. И говорили бы с ним не мелкие чины, а серьезные комиссары в штатском, вроде тех, которых любят играть Жан Поль Бельмондо и Ален Делон. От нечего делать Курлыков зажмурил глаза, стараясь представить какой-нибудь французский фильм, но тотчас открыл их. Дверь скрипнула. На пороге стоял человек в сером костюме, как раз инспектор из кинобоевика. Рядом находился высоченный полицейский в форме. Оба вошли в камеру. Человек в штатском сел на табурет, как раз напротив Курлыкова, который, как и полагается кроткому арестанту, напряженно примостился на самом краешке дивана, держась практически на одном копчике. Полицейский остался стоять за спиной начальника. Глядя на его постную физиономию и толстые лапы, Курлыков понял: это силовое сопровождение.
— Же ве овуар ле консул Рюс, — неуверенно пробормотал Курлыков. Его неуверенность объяснялась тем, что по-французски он говорил очень плохо и всегда боялся людей в штатском.
— Ты хочешь иметь русского консула? Ты хочешь сожительствовать с русским консулом прямо в нашей полиции? — Насмешливо поинтересовался офицер в штатском.
Курлыков опешил. Он ожидал всего, но не такого. Между тем, собеседник придвинул к нему табуретку и сказал.
— Чем ты занимаешься во Франции?
«Твою мать, за шпиона приняли! — Изумился Курлыков. Он не знал, радоваться или печалиться такому неожиданному ходу дела. — Может, захотят вербануть, башлей отстегнут. А вдруг лет на двадцать упекут? Ладно, буду пока отвечать как есть».
— Я работал в кафе у соотечественника. Курлыков ожидал, что его попросят назвать фамилию и адрес, но собеседник вместо этого показал ему фотографию.
— Смотри внимательно. На кого ты работал, когда делали этот снимок?
Внимательно смотреть было не надо. Курлыков и так знал неказистый домик у моря, а также трех ребят возле него. Правильнее сказать, узнал он двоих, ибо третьим был сам. На душе стало муторно. Как тогда он подзалетел, позарившись на большие бабки, которые должен был получить, если операция кончилась бы удачно! Впрочем, пенять нечего, кое-кто в тот день подзалетел больше, чем он. А у него, Курлыкова, башка осталась на плечах. И то хорошо.
— Не знаю. Я тогда просто отдыхал в тех краях.
Инспектор не удивился и не рассердился. Казалось, он ждал такого ответа и молча протянул Курлыкову какую-то бумажку.
— Это протокол. Подпиши и допрос окончен.
«Когда же они его заполнили? — Подумал Курлыков. Но у него была старая привычка: когда подвернулось хорошее предложение, брать, а не думать. В России, конечно, кидают частенько. В том числе и менты. Но тут же Европа. И он поставил короткую корявую подпись.
— Ты прочел? — Нахмурился инспектор.
Куролыков помотал головой. С тем же успехом ему могли дать прочесть древнеегипетский папирус.
— Согласно дополнению номер 28 к уставу нашей полиции, мы имеем право делать физическое действие, если человек сам подтвердил свое согласие.
— Это как? — Курлыков старался убедить себя, что не понимает, но в животе стало пусто, а в голове — зашумело.
— Ты поставил подпись. Мы имеем право делать пытки, — спокойно ответил инспектор, как работодатель, объясняющий новому сотруднику его обязанности, а также претензии, которые может иметь к нему администрация.
В голове зашумело еще больше. Вспомнился какой-то далекий фильм про инквизицию, виденный в детстве. Сложенная вчетверо бумажка торчала из кармана пиджака собеседника, и Курлыков с ревом кинулся на инспектора, надеясь ее выхватить, но тут же рухнул на диван, ибо француз, предвидя такой вариант, выставил правую ногу, угодившую арестанту в живот. Полицейский тотчас подскочил к Курлыкову, завел руки за спину и затянул наручники, так что хрустнули косточки. Инспектор же снова уселся, помахивая злосчастной бумажкой.
— Ты думаешь, мы будем пачкать руки сами? Нет. В соседней камере сидят трое алжирцев, которых должны завтра выслать домой за участие в подпольной организации. Они ненавидят всех белых. Им будет приятно тебя бить. Очень много бить. И еще. Один из них, как вы говорите по-русски, забыл, да вспомнил, петук. Он захочет делать с тобой то, что ты любишь делать с девочками. Он будет делать так до утра. А когда тебя отдадут русским, мы найдем как сообщить в вашу тюрьма, что теперь ты сам — петук.
«С…и! И у них есть своя пресс-хата. Опустят и пошлют домой. Европа, твою мать. Свобода. Но я же не знал, что у них можно подписать какую-то хрень и с тобой можно делать что захотят. Нет, к алжирцам никак нельзя «!