Ты будешь наша - Ронни Траумер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как он мог? Как, чёрт возьми, он мог играть мною? И как я, дура такая, повелась на его игру?
Сердце будто обмотали колючей проволокой, оно кровоточит, наполняя мою душу обжигающей болью. Земля из-под ног начинает исчезать, ощущение, что я проваливаюсь в ад, где меня ждут долгие дни мучений и страданий.
Нет, Полина, не показывай, как тебе больно! Он не заслуживает твоих слёз, не смей раскисать! Не перед ним. Поплачешь дома в подушку, а сейчас держи лицо.
– Полина, приятно познакомиться, – улыбаюсь с натяжкой и пожимаю протянутую руку девушки.
– И мне приятно, – вежливо говорит девушка и, повернувшись к «жениху», виснет у него на шее. – Ну что, милый, покажешь фронт моей работы? – спрашивает счастливым голосом.
Рома пару секунд молчит, наблюдая за мной, после чего, словно по щелчку пальцев, лыбится своей невестушке. Обняв её за талию, прижимает к себе, тем самым вонзая мне нож в спину.
– Конечно, – кивает и уводит девушку в общий зал, где вовсю работают нанятые люди.
Как только они скрываются за импровизированной ширмой, мои ноги подкашиваются, из глаз брызгают слёзы, и, положив одну руку на грудь, туда, где болит, второй я упираюсь в стену, чтобы не свалиться на пол.
– Тихо, – подхватывает меня Дима, не дав упасть. – Тихо, – повторяет и, прижав мою голову к своей груди, успокаивающе гладит по волосам.
Сил сдерживаться больше нет, и я даю волю слезам, обняв парня в ответ, словно ту самую подушку.
Не осознаешь, насколько дорог тебе человек, пока не потеряешь его. Хотя, чтобы терять кого-то, нужно, чтоб он был твоим, а Рома моим и не был, как оказалось. Он играл! Играл мною, моими чувствами и моей доверчивостью. Может, не стоит его винить, ведь он мне ничего не обещал. Может, я сама виновата? Никто ведь не заставлял меня раздвигать ноги, позволять ему ко мне прикасаться, целовать. Но… почему так болит? Почему вместо сердца остались лишь осколки, почему в груди кошки скребут? Почему он поступил так по-свински?
– Пошли, – говорит Дима, приобняв меня за талию.
Не знаю, куда он меня ведёт, но мне настолько всё равно, что, если даже увезёт в другую страну, ничего не скажу. Не поняла, когда мы оказались на улице, когда меня усадили в машину и пристегнули ремень безопасности, словно ничего не понимающему ребёнку. Дима садится на водительское место, и через секунду машина трогается с места.
Через какое-то время мы останавливаемся, но я продолжаю смотреть на свои руки и повторять про себя, какая я дура. Дима выходит из автомобиля, попросив меня никуда не уходить. А я и не собираюсь. Ноги ватные, и я вряд ли смогу даже с места сдвинуться. Хочется раствориться в воздухе, слиться с кожаным креслом и превратится в вещь. Чтобы ничего не чувствовать.
Вскоре мы снова едем по городской улице в звенящей тишине, за что я благодарна мужчине. Отвечать сейчас на вопросы или слушать, как я облажалась, не имею никакого желания. А Дима ведь знает, что облажалсь я, как школьница. Они же лучшие друзья, даже живут вместе, значит, он знал, что Рома не то что несвободен, а собирается жениться.
Боже, почему я? Почему ты позволил мне попасть в эту сеть?
– Приехали, – говорит Дима, и автомобиль тормозит.
Он выходит из машины, обходит её и открывает двери с моей стороны. Отстёгивает ремень и, схватив за руку, заставляет выйти наружу. А я, будто кукла, поддаюсь на его манипуляции, и только когда солнце бьёт в лицо, поднимаю голову и понимаю, что мы выехали за город. Осмотревшись, осознаю, что меня привезли на место, куда мы с однокурсниками приходили встречать рассвет после студенческих вечеринок. Отсюда открывается прекрасный вид, а растянувшийся парк за спиной даёт ощущения умиротворения и спокойствия.
– Стой тут, – говорит Дима и через минуту у моих ног стелет покрывало. – Иди сюда, – тянет меня за руку, заставляя присесть рядом.
– Что ты делаешь, Дим? – спрашиваю севшим голосом.
– Пытаюсь отвлечь тебя, – отвечает мужчина и ставит перед нами бумажный пакет. – Я помню в детстве очень любил это мороженое, – говорит он и достает из пакета две круглые ёмкости.
– Дима, я не хочу, – вздыхаю я. – Отвези меня домой, пожалуйста, – прошу его.
– Отвезу, мороженое съедим и потом поедем, – настаивает он, протягивая мне ведёрко с мороженым.
– Дим…
– Ничего слышать не хочу, – останавливает меня и вонзает деревянную ложечку в мороженое.
Смотрю на него, как он начинает с жадностью есть это чёртово мороженое, и меня пробивает на смех. Такой загорелый, накаченный, стильный и сидит на земле, лопая мороженое из супермаркета.
Понимаю, что он слово сдержит, и, пока я не съем, мы будем сидеть тут, а мне очень хочется домой. Закрыться в ванной и рыдать, пока не высохнут все слёзы. Черпаю мороженое из ведёрка ложкой и отправляю в рот, отмечая, что вкус и правда напоминает детство. Кручу ведёрко в руке, читая название, и вспоминаю, как папа покупал мне это мороженое каждый раз, когда возвращался из города.
– Улыбаешься, а говорила, что не хочешь, – смотрит на меня довольный, как чеширский кот.
– Ты знал, не так ли? – задаю вопрос, заранее зная на него ответ.
– Знал, – кивает он.
– Почему? Почему ты мне не сказал? – спрашиваю со злостью.
– Поля, – вздыхает он и смотрит на меня. – Это между вами, я не имею право лезть…
– Я бы не дошла до этого состояния, если бы знала, – говорю я с нотками обвинения.
– Как вы там говорите? Всё что ни делается…
– Всё к лучшему, – киваю, горько усмехаясь. – Это не тот случай, – качаю головой, продолжая есть мороженое.
Как-то глупо всё это – взрослые люди, а бросили работу, сбежали за пределы города, сидим на земле и едим мороженое, как подростки. Но неожиданно мне становится хорошо. Природа вокруг, чистый воздух, тишина и сладость. А сидела бы дома в четырёх стенах и рыдала бы в подушку.
– Иногда надо вести себя, как дети, чтобы хоть на время забыть о заботах, проблемах и взрослой жизни, – говорит Дима, словно прочитав мои мысли.
– Наверное, ты прав, – вымученно улыбаюсь. – Спасибо тебе, Дим, – искренне проговариваю.
Ответить мужчине не даёт звонок на его телефон. Посмотрев на экран, он вместо того, чтобы ответить, выключает мобильный и прячет его в карман.
Я не дура и понимаю, что звонил Рома – человек, которого я теперь ненавижу всем своим сердцем. Враньё, конечно, но я буду убеждать себя, пока это не
