Судья (Адвокат-2) - Андрей Константинов

— Я, Игорюша, больше в прокуратуре не работаю. Я теперь частным сыском занимаюсь, зарплата больше и начальства меньше… Цой от удивления поперхнулся чаем:

— Ну?! А я-то думаю, куда ты пропал… Ну и правильно, не фига на государство горбатиться, оно никогда не оценит… Слушай, так честный сыск — это тоже то, что нужно. Мы бы и этот аспект в фильме затронули, заодно твоей конторе рекламу на Западе бы сделали… Челищеву с трудом удалось направить разговор в нужное ему русло.

— Я, собственно, что зашел-то… У тебя, помнится, скрытая камера была, а у меня сейчас как раз один заказ выгодный появился — клиентка мужа в изменах подозревает. Она — актриса, на гастроли, на съемки уедет, а ее благоверный якобы времени даром не теряет. Она бы давно с ним развелась, но он прописан в ее квартире и выписываться не собирается, поэтому ей и нужны зримые, так сказать, доказательства гнусности его натуры… Игорь хитро прищурился и спросил:

— Это ты, хватая неверных мужей за жопы, столько седины заработал?

— Именно! — рассмеялся Челищев. — Знаешь каково — наблюдать и облизываться?

Цой встал и открыл большой металлический шкаф, в котором хранилась аппаратура:

— Насчет скрытой камеры — никаких проблем! Она у нас, если честно, лежит без дела, раза три ее всего использовали, и то — для понта.

Игорь подробно объяснил Сергею, как пользоваться аппаратурой, потом они провели пробную запись, и Челищев засобирался домой.

— Игорь, сколько я тебе должен за аренду техники?

Цой замахал руками:

— Мы же свои люди, должны выручать друг друга, какие там деньги… Ты, Серега, лучше вот что мне скажи; сейчас на все фирмы наезжают, «крыши» предлагают… Если что, на твою контору можно рассчитывать? Мы, если надо, можем вам за это рекламу на телевидении пропихнуть — по бартеру…

— Вопросов нет, — Челищев усмехнулся. — Будут беспокоить, сразу звони мне. А реклама нам, пожалуй, пока не нужна…

Дома Сергей обнаружил в почтовом ящике повестку, в которой ему предлагалось явиться в областную прокуратуру.

«Быстро работают, однако», — хмыкнул про себя Челищев и хотел было сначала просто выбросить бумажку со штампом, потому что не расписывался в ее получении, но потом решил все-таки навестить бывших коллег — все равно не отвяжутся…

Разговор со следователем-областником у него много времени не отнял — оба были профессионалами, прекрасно разбирающимися в юридических тонкостях и формальностях. Челищев «по существу заданных ему вопросов» пояснил, что четыре дня назад отдал ключи от своего автомобиля гражданину Решетову Анатолию Георгиевичу, потому что тот разбирался в иномарках, а в машине барахлило зажигание… Сам Челищев в эти дни болел, отлеживался на квартире у своей любовницы, в Пушкине (девушка была предупреждена и все показания Сергея в случае необходимости подтвердила бы), поэтому не знает, каким образом «вольво» оказалась на шоссе у ресторана «Горка» с трупом Решетова в салоне…

— Сергей Александрович, а вы хорошо знали Решетова, его род занятий, знакомых? — Следователь явно не верил Сергею, но записывал все аккуратно.

— Нет, — пожал плечами Челищев. — Шапочное знакомство, коллега.

— Что же вы, ключи даете людям малознакомым?

Челищев вздохнул и развел руками:

— Вот жизнь меня за это и наказала… Автомобиль-то, как я понимаю, теперь для эксплуатации непригоден?

Следователь вздохнул, задал еще несколько вопросов, потом оформил протокол, дал Челищеву его прочитать и расписаться, а затем пожелал всего доброго.

Во дворе областной прокуратуры Челищева окликнул знакомый голос. Сергей обернулся и увидел подходившего к нему Степу Маркова в неизменных джинсах и потертой холодной кожаной куртке.

— Здорово, Челищев.

— Здравствуй, Степа, коли не шутишь… — Оба закурили и долго смотрели друг на друга — молча, испытующе.

Наконец Марков спросил:

— Вторым человеком в машине был ты? Там следы остались… Челищев покачал головой:

— Мне все вопросы уже следователь задавал, ответы можешь в протоколе прочитать, если он тебе его даст.

Степа сморщился:

— Да я не для протокола… Зря ты, Серега, не хочешь со мной по-человечески поговорить… Однажды вот так и тебя найдем где-нибудь… Если на зону раньше не уйдешь.

Челищев разозлился:

— Не пугай, Степа, не надо… А про человеческие разговоры… — Ты забыл, наверное, как сам говорить со мной отказался… А теперь — у меня времени нет. Да и место ты выбрал неудачное. Шутник ты, Степа, кто же человеческие разговоры в прокуратуре ведет… Марков неопределенно пожал плечами:

— Место найти нетрудно, было бы желание…

Сергей хотел было сказать что-то резкое, но передумал. Он посмотрел Маркову прямо в глаза и произнес только одно слово:

— Посмотрим…

И Челищев быстро зашагал прочь. А Степа смотрел ему вслед, курил свою болгарскую сигарету и шепотом матерился…

Из телефона-автомата Сергей позвонил Ворониной на работу и предложил вечером встретиться. Предложением это, впрочем, можно было назвать лишь формально: оба понимали, что на самом деле это приказ.

Юля пришла на встречу вовремя. Выглядела она плохо — вся как-то съежилась, глаз не поднимала, шла словно побитая собачонка, какой-то семенящей походкой, на которую мужчины не оборачивались. Челищеву было ее не жаль: во-первых, Юля сама распорядилась своей судьбой, а во-вторых… Во-вторых — что-то случилось с самим Сергеем. Чувство жалости и сострадания словно умерло в его душе. Или по крайней мере глубоко уснуло.

— Как часто Никодимов трахает тебя в своем кабинете? — начал Челищев без увертюр.

Юля съежилась еще больше, оглянулась и тихо ответила:

— Раз в неделю, иногда — два… Он говорит, что так стресс снимает… Сергей кивнул и задал новый вопрос:

— Последний раз давно было?

— Дней восемь назад, потом у меня «женские дела» начались… Челищев снова кивнул:

— Обычно это когда происходит — после работы?

— Иногда после работы, но чаще — в обеденный перерыв. Он мне заранее звонит, говорит: «Зайдите, Юля, у меня тут бумаженции поднакопились кое-какие…»

Сергей помолчал, потом взял Воронину за подбородок, заставил взглянуть себе в глаза.

— Когда он в следующий раз тебя дернет, ты должна будешь оставить у себя на столе какой-нибудь условный знак.

— Зачем? — Юля испуганно глядела на Сергея.

— Это, милая, уж не твоя забота — зачем. Ты делай, что сказано, а об остальном пусть твоя голова не болит.

У Ворониной затряслись губы, но она взяла себя в руки:

— А какой условный знак?

— Ну, не знаю, пачку «Мальборо» оставишь на столе, что ли, — раздраженно бросил Сергей.

— Ой, «Мальборо» нельзя — утащат сразу же… — впервые робко улыбнулась Юля.

Челищев тоже хмыкнул, его лицо немного разгладилось и подобрело:

— Ну, я не знаю — расческу на стол положишь… Расческа у тебя есть?

— Да, вот, розовенькая, — Воронина порылась в сумке и показала Сергею небольшую щетку для волос.

— Вот ее и оставишь… Смотри, не забудь.

Юля кивнула.

Челищев хотел было повернуться и уйти, но поникшие плечи Ворониной, которую он помнил сексапильной и знающей себе цену женщиной, заставили его выдавить из себя пару дежурных «вежливых» вопросов:

— Как ты сама-то? Как жизнь?

— Это — не жизнь, — сказала Воронина и заплакала тихо, без всхлипов. Сергей помолчал, хотел сказать что-то, но, передумав, ушел, не оглядываясь.

Скрытую камеру Челищев отвез к бабе Дусе. Евдокия Андреевна согласилась помочь Сергею сразу, не задавая никаких вопросов. Только после того, как Челищев научил старую уборщицу пользоваться аппаратурой, она сказала ему:

— Смотри, Сережа… Не слишком ли ты крутую кашу завариваешь? Мне-то что, я старая уже, свое пожила…

— Кашу заварил не я, — коротко ответил Сергей, и больше они к этой теме не возвращались…

Челищев и сам еще до конца не знал, для чего ему может понадобиться видеокассета с заснятыми забавами заместителя прокурора города, но то, что она понадобится, он знал точно. В его голове только начинала складываться некая комбинация. Ночью Сергей долго не мог уснуть, ворочался, наконец не выдержал, сел на кухне с авторучкой и листком бумаги и начал рисовать пока пустые квадратики какого-то только ему понятного плана.

Толю-Доктора отпевали в Спасо-Преображенском соборе. Колонна примерно из тридцати пяти иномарок скорбно проследовала от «Пятнашки»[6] через весь Литейный. Гаишники движению не препятствовали, а один даже отдал честь похоронному кортежу. На отпевание съехались представители всех наиболее крупных городских группировок, за исключением, естественно, «черных». Во дворе собора было тесно от братков, которые негромко переговаривались между собой, ожидая начала службы.