Жизнеописание. Письма к П.А. Брянчанинову и другим лицам - Арсения Себрякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
31 марта 1873 года
В первый раз я была у обедни в пятницу на Крестопоклонной Неделе. Вошла в церковь в ту самую минуту, как пели: Кресту Твоему покланяемся, Владыко. Я прямо подошла и приложилась ко кресту. После долгого и мучительного страдания мне было умилительно, отрадно лобызать крест Христов, прославляемый Церковию, славить Единое искупающее нас страдание. Потом я стала на свое место, пока прикладывались сестры. В это время продолжали петь стихи: "...и древа спасения вкусивши, греховных страстей свободу улучихом". Моя душа отозвалась на эти слова с глубоким сочувствием. Внесли святый крест в алтарь, ушла и я в церковный придел, где пролежала всю обедню. А потом опять проболела... Всякое ваше делание благословляю, молю Господа, чтоб оно было для вас спасительно, вело бы к познанию силы Божией и своей немощи, к простоте и вере.
31.1 мая 1873 года
Хотя я буду в Крыму, почему бы вам не продолжать писать мне о своем духовном делании? Я не обещаюсь всегда отвечать вам, но, слушая что-нибудь ваше, я не утерплю, чтоб не сказать вам свое, а если Господь вразумит меня, то Его слово.
32.30 мая 1873 года
Вы просили меня сказать вам свое мнение об определении отца Архимандрита, что вас надо держать в грязи. Я думаю, что это для нас с вами слишком высокое слово. И потому, что у вас нет и решимости быть затоптану в грязи, нет и веры к тем, кто бы вас там поддержал, да у кого же найдется столько самоотверженной любви, чтоб вас перевести чрез эти непроходимые, низменные болота, в которых не только смиряется ум, но теряется и обоняние и вкус ко всему, что есть хорошего на белом свете? А иного пути-то нет - вот в чем наша беда.
33.3 июня, Себрово
У нас сегодня с родными был разговор об уме. Выше его и дороже его ничего нет в человеке, а я говорила, что прежде и мое суждение было такое же, потому что умом познаем мы все, что есть хорошего и прекрасного на свете. Но теперь я согласна лишиться и ума, лишь бы не лишиться веры. Ум и чувства - это орудия века сего, они усовершенствуются или умаляются, судя по летам и по направлению жизни каждого. Вера - это око души; она душу вводит в бессмертие, в силу духовную. Но сама вера, как человеческое чувство, тоже ничто, а Господь, к Которому приводится душа верою, - Он есть сила и источник жизни вечной, в Нем и чрез Него все бессмертно, все свято, все неизменяемо. Что же после этого ум человека? Без Бога, без Господа, он - безумие, он ничто.
34.Феодосия, 31 августа 1873 года
Не понимаю, на чем основана ваша жизнь, когда маленькая рассеянность, - переделка окон в келлии и т. п. - может вас наполнить помрачением, пустотой и безжизненностью? Пойдите всмотритесь, поймите на чем была основана жизнь того великого старца (кажется, Сисоя), который говорил: "Если небо с землею столкнется, и тогда не ужаснется душа моя и не отлучится ум мой от памяти Божией". Где же теперь вы, и на чем стоите? Или тот, кто говорил: "Ни высота, ни широта, ни глубина" и т.д., или: "Аще взыду на небо, Ты тамо еси, аще сниду во ад, Ты тамо еси". Отчего же вы все теряете от переделки окон в вашей келлии? Оттого, что только ум свой отдаете в работу, им одним все хотите приобресть и держать, а сердца своего боитесь отдать в рабство заповедям Божиим, боитесь, что ему будет больно. Вот оно-то, наполняясь ощущениями чуждыми, не дает и уму стоять на том месте, где вам хочется его держать.
35.25 сентября 1873 года
...Но не спешите уверять меня, что вы ее простили уже, что помирились с ней в душе. Я не поверю минутному увлечению чувства. То, о чем я говорю, - дар Божий. Это невозмутимый мир, это любовь - все носящая, которая дается душе по очищении ее не только от пристрастий, но и от страстей. Наше же дело познать их в себе и подъять труд отречения от них. Но и увидать их в себе мы не могли бы, если б Господь, по человеколюбию Своему, не открывал бы их в нас, посылая такие обстоятельства, которые их обнаруживают в нас. Познается же страсть в душе, когда ощущается болезнь сердца томящая, давящая, возмущающая помыслы душевные, наводящая уныние. Пока не ощутила душа свободу, пока не вкусила мира и любви, - не говорите и не думайте, что пристрастие было уничтожено. Оно только огорчено, приняло другую форму и в этой-то форме его возможно стало узнать. Когда оно услаждает, тогда его трудно познать, а когда огорчает, тогда легко. Благодарите же Господа, что Он дает нам познание пристрастий и страстей наших и Сам выручает нас, освобождая от них душу горькими опытами жизни, а еще больше святым и Животворящим словом Своим.
36.19 декабря 1873 года
Душевное состояние мое таково, что требует много труда. А в труде нужно потерпеть, и еще потерпеть, и еще потерпеть. Чтоб цель терпения был труд, чтоб цель труда - выносливость в терпении. Дальше этого не должен идти труд, ближе этого не должно останавливаться терпение. Но без Господа, ни того, ни другого не достигнет душа и опять: трудится и терпит с немощию и самоукорением.
37.26 февраля 1874 года
...Исполняя мои поручения, имейте в виду мою волю и желание и мысль, а не свою. От своих же соображений всегда отрекайтесь, - иначе это будет не послушание, а совершенное самочиние.
38.30 марта 1874 года
Накануне праздника Святой Пасхи поздравляю вас и хотя еще не приветствую вас радостным: Христос Воскресе!, но желаю вместе с мироносицами приникнуть к тому гробу, где во Христе почило все человечество от работы греху и диаволу. Моя мысль очень часто бывает с вами и у вас. Да хранит Господь нас всех и нашего отца Архимандрита! Пишите мне чаще, прошу вас, и извещайте об его здоровье.
39.10 июня 1874 года
Вот вы какой! трудитесь для меня много-много, а сами все укоряете себя, что плохо исполнили послушание, все беспокоитесь, что я буду недовольна. Ведь за это всякий добрый человек удивлялся бы вам и похвалил бы вас за смирение, за недоверие к себе и своим трудам. Чувствую, что и мне бы следовало так сделать, а я вот собираюсь сделать вам замечание, или, как выражается отец Архимандрит, - нагоняй. Отчего вы не подождали и не потерпели молча? Если бы вправду остались недовольны исполнением вашего послушания, высказали бы вам, и тогда вы могли бы оправдаться и сказать все, что у вас было на душе. А то так много оправданий представили, так смиренно каетесь и укоряете себя, что если бы и действительно была бы в чем-нибудь ваша ошибка, то опять всякий добрый человек, кроме меня, спешил бы успокоить и утешить вас. Но по-монашески ли это? Где тут иноческое терпение, молчание, подклонение под все случившееся? Где путь к тому, чтоб дать действовать обстоятельствам, руководителю сущу Самому Господу? Во всем действует самость, она все поправляет сама, оправдывает себя, очищается, вырывает душу несвоевременно из того состояния, куда поставило ее попущенное Господом обстоятельство, в котором она могла бы поучиться и самоукорению, и смирению, и самоотречению, если бы потерпела и пождала как следует.
Но в том случае ваше смущение было напрасное, и если бы действительно потерпели молча, то и увидали бы, что оно было от врага. Непременно вы почувствовали бы сильные порывы смущения, помрачающие сердце и доводящие до ропота. Это самые явные признаки вражеского смущения. Послушание же ваше так хорошо Господь помог вам исполнить, что за него, кроме благодарности, я не имею ничего больше сказать. Вы все уповаете на руководство людей, и даете ему много цены. Конечно, оно было бы так, если б имелись духовные руководители, теперь же, в наше время, видимо, Сам Господь руководит души, ищущие спасения. Вот и вам своевременно посылает Он то, что вам на пользу. Я могла только усмотреть вашу нужду духовную, когда говорила вам об исполнении заповедей, а Господь посылает вам и обстоятельства и дела, где вы можете поработать и потрудиться. Но от человека ли это? Нужно только законно трудиться и всеми силами, чтоб не только работал дух, терпением сдерживая порывы ума, смирением - все порывы сердца, но чтоб познала душа всегда и во всем Единого Господа, Сущего всяческая во всем.
У меня очень много дела, так что едва достает сил на ежедневные заботы. Но жизнь идет своим путем. На днях, возвращаясь с кирпичного сарая через сад, я посетила схимницу в ее затворе и передала ей понятие, вновь открытое моей душе о памяти смерти. А еще нет времени передать ей о памяти Страшного суда. Вам же скажу, что эта память имеет началом заповеди Божии, которые при постоянном деятельном обучении в них, делаются постоянным судилищем, с которого не может никуда уйти душа, тем менее забыть его. Думаю, что тогда молитва не далека будет от сердца, всегда подсудимого, всегда осужденного за свою нечистоту, за всечасные уклонения. Но довольно...
