Жизнеописание. Письма к П.А. Брянчанинову и другим лицам - Арсения Себрякова

22 марта 1871 года

Ваше письмо от 8-11 марта напомнило мне, что я не отвечала вам на один вопрос, на который вы давно уже ожидаете ответа. Когда я говорила, что "путь к Господу в нас через нашу греховность", то я не думала о "Царствии Божием, которое есть внутри" человека. Это непреложное обетование Божие обретается в душах чистых и святых и есть конец искания. Я же, говоря те слова, думала о том, что как грехи людей, недостаточность всего человечества к исцелению греховной язвы были причиною к непостижимому и многомилостивому снисхождению Господа на землю, чтоб спасти человека, так и в каждой душе пришествие Господа, спасающего душу, предваряет ее полное смирение и самоотвержение, а пришествие веры в Господа спасающего - полное сознание своей греховности и немощи, восчувствование ее в себе, сокрушение и страх. Вот почему я и сказала, что путь к Нему - в нас, а в нас что другое есть кроме греховности? Если она будет вполне осознана, если неложно поймет человек свою душу, то не поищет нигде опоры кроме веры, и не увидит ни в чем спасения, кроме как в Едином Спасающем. Я сказала: "Путь в нас", потому что часто уклоняется душа и ищет не в себе, а в чем-нибудь своем. Чрез неложное понимание себя человек необходимо придет к Господу, а ища Его в своем чем-нибудь, то есть в своих добродетелях, трудах и тому подобное, не найдет Его, Единого Спасающего, а найдет себя. И это случается не только при общем направлении, но даже в частных уклонениях в делании самости.

Вчера вздумалось мне заглянуть в Лествицу и прочесть "Слово к пастырю". Читая конец Слова, я вспоминала вас. Там объяснена постепенность боговидения, открываемая душе по мере ее очищения. 1) глава 15-я, стр. 360: при отвержении плотской жизни и самости открывается разум истины; 2) стр. 361 и 362: по бесстрастии - просвещение духовного разума; 3) стр. 363 - мир души и зрение Христа - Бога мира и деятельное последование Ему и исполнение Его заповедей. Но все это только слова, а слово не может выразить то, что выше слова, выше естественных пониманий и ощущений человеческих, как сказал Владыка в слове "Роса", стр. 367, т. 1. Искать в себе какое бы то ни было из этих состояний было бы безумно; кроме одного помилования, может ли чего искать, желать душа, помраченная грехом? Но все дары Божии, спасение и помилование души мы получаем чрез Господа Иисуса, Единого Ходатая между Богом и человеком, и потому Его призываем с верою, без постижения Его, без рассуждения. Отвержение самости и вера вводят душу в простоту и утверждают в душе непоколебимый помысл своего ничтожества, который не изменяется ни при милости Божией, являемой душе в мире помыслов во внимании и умилении молитвенном, ни при совершенном охлаждении, рассеянности, невнимании и даже увлечении. Странно, что как в том, так и в другом состоянии, помысл, утвержденный в душе, остается тот же и непоколебим, хотя состояние души изменяется, и от этой непоколебимости является как бы постоянство духа, не возносящегося при хорошем состоянии и не падающего при дурном. И в том и в другом состоянии все-таки человек один: грешник, нуждающийся помилования от Господа. Излишнее внимание к своим состояниям может обратить деятельность в область чувств, а не духа, так как изменяемость происходит больше в них, и это необходимо по их свойству. Значит, и обращать большого внимания не следует как на помыслы, так и на чувства; одно нужно знать - что они греховны и нечисты и иными быть не могут, потому что происходят от нечистых ума и сердца, и в себе лучше желать и ожидать невозможно; а чистота наша и спасение, и очищение, и освещение - Един Господь. Он неизменяем, непоколебим, непреложен. От этой двойной веры - в свою греховность и Божию непреложность, - не поколеблется и дух человека верующего.

Я ничего не говорю о молитве, потому что думаю, мои слова о духе служат ответом на вопрос о молитве. Когда дух правильно направлен, то молитва делается его дыханием, необходимым и правильно действуемым. А тишина помыслов и мир чувств подается Господом душе, прилепляющейся к Нему верою и молитвою; взять или установить этого не может никто в своей душе и очень стараться об этом не следует. Отец Архимандрит сказал правду, что не следует вдаваться в богословские вопросы: это не спасительно, а даже вредно, и тонкое разбирательство их может привести к заблуждению, а правильное - к кичению. Но если нужно мое мнение, чтоб испытать его правильность, то я скажу, что произволение спасения есть единственная деятельность духа человеческого, необходимая в деле спасения. Не оно спасает человека, но оно необходимое условие в спасении. И предваряет его призвание Божие и утверждает его сила Божия, но все-таки оно от человека, хоть самое немощное, как и все человеческое. Но об этом довольно.

13 и 14 апреля 1871 года

...Вот и теперь мне хочется передать вам одно понятие, которое не спешите отвергать за неясность изложения. Это понятие будет служить ответом на некоторые вопросы ваши. Святые отцы в своих назиданиях духовных часто увещевают нас просить у Господа премудрости, если мы ее не имеем; силы, когда немоществуем; терпения, если изнемогаем в скорбях, и вообще всего доброго от Него просить. Но я, беседуя с вами, говорила, что лучше не просить себе ничего, кроме помилования, чему вы немного противоречили. Теперь мне хочется сказать вам, что я не отвергаю и того, о чем говорили отцы, но не дерзаю буквально применять к себе всякий совет. Делание, о котором я хочу говорить, приводит к принятию всего от Господа, даже больше этого - к принятию душою Господа, в Котором она находит все. Вы уже по опыту знаете, какую силу находит душа в том исповедании, что в Господе, и в Нем Одном ее спасение, что Он Сам спасение ее. Это исповедание может быть произносимо душою только при полном сознании своей греховности. Вы чувствуете силу оживляющую в этих словах, и иначе быть не может. Во время молитвы это исповедание как будто установляет отношение души, убитой грехом, к Господу спасающему. Если душа остается постоянно и глубоко в таком настроении, то она уже молится даже без слов, даже во сне. Это исповедание объемлет всю душу и всю жизнь, и так как душа состоит из частей, жизнь слагается из многих разнообразных состояний (я говорю о жизни духовной), то и это исповедание, сохраняя свой единый, основной характер, разделяется на частности.

Например, при духовном неразумии, когда ум тупеет, не проникая ни в слово Божие, ни в свое состояние, душа исповедует: "Ты, Господи, Один премудрость и просвещение наше". Когда дух немоществует: "Ты, Господи, - Сила моя!" Когда тьма внутренняя наполняет всего человека и, как вы выражаетесь, не пробьешься внутрь себя: "Ты, Господи, Один Свет", и во всех иных случаях подобные исповедания. Из этих частных исповеданий выходит одно полное и живое познание - познание душою Искупителя, Который для нее - Единое спасение. Но только эти частные исповедания не следует употреблять без надобности и часто переменять одно другим, но чтоб они были выражением крайней потребности души, чтобы она в Господе, и в Нем Одном находила, чаяла зреть то, что не находит в себе, что в себе и искать не дерзала бы. Эти исповедания не суть просьбы о даровании того или другого, нет; душа и не хочет себе и для себя и в себе видеть и находить что бы то ни было доброе - все это она чает зреть в Едином Боге, и верою просвещается. Опять повторю, что душа при каждом своем состоянии, поставленная в правильное отношение к Господу спасающему, в молитвенном призывании Его имени слышит живую силу Его. Но только чтоб эти исповедания не были выдуманы умом, составлены воображением, растворены чувствами, нет, они могут быть только вызваны потребностями души, без всяких порывов и разгорячений. Когда чувствуется мертвенность души, то я не стараюсь оживить ее ничем: "Господи! Ты - жизнь души моей, в Тебе одном живот вечный!", и я призываю Его Всесвятое Имя и, выходя из своей мертвенности, не ища жизни в себе, не желая ее для себя; не достаточно ли для моей души того верования и исповедания, что Жив Господь, и жива будет душа моя! И как-то хочется оставаться в своей мертвенности, чтоб только в Нем Одном видеть жизнь. Это не чувство, не мечтательность, но состояние дней, месяцев, годов.

22 мая 1871 года

...Отвечу на все вопросы ваши как можно короче, чтобы дать себе свободу впоследствии отвечать подробнее на то, что мне покажется особенно важным и нужным.

Вы не вполне понимаете описанное мною внутреннее делание, которое вы назвали моим любимым, прочтя его в выписке из творений Григория Синаита, и желаете получить объяснение на непонятные для вас слова. Со временем Господь даст понять вам, а мне, молитвами матушки, яснее высказать ее слово, но теперь главное дело состоит в том, чтоб правильно отнестись к слышанному слову. Если слово, переданное мною, покажется вам истинным, то и довольно этого - вера в истине принятой, хотя и не вполне ясно сознанной, усваивает душе принятую истину. Божественный Учитель говорил ученикам Своим: Уже вы чисти есте за слово, еже глаголах вам(Ин. 15, 3). И всякое истинное понятие, имеющее основанием своим Его Божественное слово, имеет отчасти ту же силу. Истина, принятая верою, очищает от заблуждений, в которых находилась, которыми жила душа. Входить же усиленно в какое бы то ни было духовное делание очень опасно. Старанием усиленно войти в понимание какого-нибудь духовного понятия - невозможно. Чтобы вполне или хоть даже несколько правильно понять дух человека, надо видеть его и беседовать с ним, по словам же другого нельзя никак сделать верного определения. Что же касается вас, то я думала бы смущаться мною нечем. Если ваш дух смущается, то лучше отдаляться от сближения, не определяя его духовного состояния. Я смутила вас похвалой, простите меня! Но нужно ли смущаться? Я не верю в то состояние, которое нужно беречь. Если есть что хорошее, его нельзя не видеть, нельзя не признавать его хорошим, но можно и должно приписать его Господу, и откроется новая причина для души смиряться и благоговеть пред Единым Святым и Спасающим. Похвала, иногда и просто по-человечески принятая и ласкающая самость, бывает полезна, как ободряющая унывающий дух. Бывало, при матушке почувствуешь уныние духа от понятия и ощущения полной греховности и немощи своей, и придешь к матушке с просьбой, чтоб она похвалила меня и уверила бы меня в моей способности к спасению. Матушка действительно начнет уверять, и так серьезно и сильно, что я поверю и утешусь, и ободрюсь. И не боялась она поблажить самости, но и ее употребляла как орудие, спасающее против уныния, наносимого иногда силою вражиею. Так десными и шуиями соделывается наше спасение.