Поляна №1 (3), февраль 2013 - Коллектив авторов

Летом здесь прекрасный пляж. Желтый песок. Рядом лес. Баскетбольная площадка. Катамараны. Пруд искусственный. Здесь никогда не было воды, а вот пришел человек и выкопал котлован, и заполнил его водой.

Потом я тонула. Вы когда-нибудь тонули? Я скажу вам, что это страшно. У меня был резиновый круг. Сколько тогда мне было лет? Лет шесть. Но очень хорошо помню, как я тонула. Круг перевернулся, и ноги мои оказались наверху, а голова ушла под воду. Я отчаянно хотела вынырнуть, но у меня отчаянно не получалось. И воздух вдруг стал заканчиваться, а я все барахталась и плакать начала под водой, но слезы мои не могли сделать пруд соленым, чтобы кто-то заметил, что девочка тонет. Этот поплавок еще минуту и задохнется. Перевернут, а там уже меня нет. Но мир не без добрых людей! Какой-то мальчишка схватил за ногу и выволок на берег. Его лица я не увидела, он смешался с толпой мальчишек, которые прыгали неподалеку с вышки. Как он понял, что я тону? Ведь никто не бросился меня спасать, только он. Я, шатаясь, подошла к родителям, которые играли в карты со своими приятелями, и сказала, что иду домой. Я стала бояться воды и боюсь ее до сих пор…

Вдруг где-то послышались голоса и смех. В конце коридора я увидела свет, не яркий. Я хотела Нового года. Пусть уж он начнется хоть где-нибудь.

Мы вышли из темноты. Здесь, в самом конце подвальных катакомб, горели свечи. Они стояли в банках из-под консервов, они, казалось, были повсюду: на столе между апельсинами и портвейном, на кирпичах вдоль стен, где-то под потолком.

– Тиф! Что за фигня! Ты кого это привел? Что за матрешка? – навстречу нам выдвинулся невысокий худощавый парень с копной нечесаных волос.

– Маруся, это Бешеный, это Шкет, это Лысый.

Кто они были такие? Лысый – парень с голубыми глазами, но почему Лысый? Волосы пепельные падали ему все время на глаза, и он откидывал их рукой. Он подмигнул мне. Шкет – самый младший, по-моему, младше меня, класс восьмой, не больше. Бешеный – толстый, высокий, с огромными лапищами и черными глазами навыкат. Он был здесь старше всех, лет двадцать, а может чуть больше. Шарф в красно-белую полоску в несколько оборотов красовался на шее.

– Тиф! Умеешь же ты, сволочь, праздник испоганить! – буркнул Бешеный.

– Ну почему?

– Ты посмотри, кого ты приволок! Это же черт разрисованный в юбке! Аты: Маруся-а-а-а! Здесь только болельщики Спартака! Спартак – чемпион!

– Ребята! Маруся – актриса! Я ее украл, можно сказать, с новогоднего представления! Она там в помощницах у самой бабы Яги ходила! – Тиф тянул меня за руку к столу.

– Хватит базарить! – сказал Лысый, открывая портвейн. – Девчонка – это же хорошо! Шкет! Врубай музыку! И давай, Тиф, наливай своей ведьме. Она у тебя что пьет, водку, шампанское или все вместе?

Шкет нажал кнопку на магнитофоне, и задрожали стены.

– Придурок! Сделай потише, а то ментов накличешь, – заржал Бешеный.

Я прошла к столу, оттолкнула руку Тифа, который пытался меня обнять и села на что-то похожее на табуретку. На импровизированном столе прямо напротив меня лежали апельсины, они возвышались горой. Их было так много, что от оранжевого пестрило. Музыка, апельсины, свечи, Новый год. В общем, я напилась. Мне давно не было так весело, как в этом подвале. Я танцевала на столе, размахивая своей широченной юбкой. Потом Тиф кружил меня на руках, а я хохотала. Шкет и Лысый отплясывали парой в вальсе. А Бешеный дирижировал бутылкой.

– Апельсин в юбке! Мурена! Ведьма! Трон! Ведьме – трон! – ржал Бешеный.

– Какой трон? – подскочил к нему Шкет.

– Железную кровать там, за стенкой! Несите ее сюда! – хлопал в ладоши Бешеный.

Тиф наклонился ко мне и на ухо зашептал: «Пора отсюда делать ноги. Беги к выходу!»

– Вот отстой! Тиф! Ты – идиот! Что за динамо! – слышала я громовой голос Бешеного, пробираясь по длинному темному коридору к выходу. Я пыталась бежать, но длинная юбка все время за что-то цеплялась. Я бежала по подвалу и чувствовала, что кто-то дышит мне в спину. Я боялась обернуться.

Почему надо мной издевается физкультурник?

Как давно это было.

Я наконец-то пошла в школу, в первый класс, все как полагается. Но я была левшой. Меня старательно стали переучивать. Ручку из левой руки перекладывали в правую. А мозги от этого сразу склеивались, и я не могла уже ни о чем думать, как только о том, как написать правой рукой, которой не умею. Я возвращала ручку в ту руку, которая плакала о ней. И буквы, и цифры начинали литься на линеечки и клеточки в тетради. И снова Светлана Петровна около меня. Опять она разлучает мою левую руку с ручкой. Опять я в ступоре. Мозги в трубочку. Как это сделать, как делают все? Я не умею «как все»! Я не хочу «как все»! Дура! Я радовалась звонку на перемену, наверное, больше всех. Заканчивалась эта борьба. Я была свободна! Мне хотелось бегать, толкаться, прыгать, кричать и визжать. И вот я мчусь из класса к столовой, из столовой обратно, несусь между колоннами. Влетаю в какую-то дверь. Здесь не должно быть двери! Откуда она взялась? Кто открыл ее? Я заглядываю внутрь. Вот это да! Здесь мячи, много мячей разного цвета и размера, в углу спрятался «козел», яркие обручи вдоль стены, лыжи ждут здесь зимы и снега, и целая гора спортивных матов. Я разбегаюсь и запрыгиваю на самый верх. Вдруг строгий голос одергивает меня:

– Так, это что еще такое? Как зовут? Кто такая? Из какого класса?

Я съезжаю с матов. Просто сажусь и качусь вниз, и тут меня ловят сильные и большие руки Сан Саныча. Он учитель физкультуры у старшеклассников.

– Я – Егорова Маруся из первого «Б».

Так мы познакомились. Здесь была комната для спортивного инвентаря. Теперь, когда она была открыта, я прыгала на матах и Маринку тащила сюда. Учитель смеялся вместе с нами. А мы катились вниз, он ловил нас и закидывал снова наверх. Мы визжали как оглашенные. И вдруг однажды Маринка молча ушла. Повернулась и ушла. Я оглянулась, а ее нет. Я попрощалась с физкультурником и поспешила в класс. Зазвенел звонок, и все бросились по классам. Мне хотелось спросить Маринку, почему она ушла, ничего не сказала, не позвала. Но Маринка была уже у дверей в класс, а меня все кто-то отпихивал и отталкивал, и я кого-то толкала. Начался урок. Я написала Маринке записку. Она не ответила. Потом мы молча шли домой.

Она больше не ходила прыгать со мной на матах. Она теперь стояла у окна и читала. Я злилась на нее, но ничего не могла понять.

Сан Саныч поправил спустившийся гольф у меня на ноге и щелкнул легонько по носу. Я наклонилась к мячам и потянулась, чтобы взять один из них. И вдруг поняла, где у меня будет расти грудь, его руки почему-то оказались на этом месте. И я ойкнула. И пошла. И пошла к Маринке, читать ее учебник. Я ничего ей не сказала, она ничего не спросила. Я забыла обо всем этом на несколько лет. Вспоминать не хотелось. Но вот через несколько лет на уроках мы снова с ним встретились. Оказалось, он помнит очень хорошо меня и Маринку.

– Егорова! Что ты ползешь по лыжне? Егорова, почему кросс не бежала? Егорова, а метать ты собираешься? А прыгаешь в длину как? Ноги, ноги выше поднимай, когда высоту берешь! Двойка, Егорова!

И я решила – все! Хватит! Я сказала Маринке, что нам надо записаться в секцию по стрельбе. Она спросила: «По какой стрельбе?» – «Из пистолета», – ответила я и протянула ей объявление из школы ДОСААФ.

Маринка носила очки. Нет, она носила их в портфеле, в сумке, где угодно только никогда не использовала по прямому назначению. Ее глазами была я. Я читала ей объявления на всяких вывесках. Она почему-то очень интересовалась, что написано там, а что приклеено здесь. А кто там идет? Он симпатичный? Мне приходилось рассказывать ей, читать, записывать. Она интересовалась многим, была любознательна, чем очень меня мучила. Последнее ее достижение было таскать меня по своим свиданиям. Она объясняла это тем, что я должна ее проводить до кавалера, а то она может его не узнать и пройти мимо. Конечно, Маринке идти на стрельбу незачем. Но, простите, я же хожу с ней. Самое интересное было то, что и в тире она очков не надевала, а стреляла лучше меня. Как ей это удавалось, непонятно. Мистика!

Я вышла из подвала. На улице было уже светло. Дворничиха чистила снег. Она посмотрела на меня, на дверь в подвал и прошипела: «Шалава!» Я так устала, что спорить с ней не стала.

Кто-то дернул меня за руку. Я повернулась – Тиф. И тут, как только я его увидела, меня вдруг прорвало.

– Не подходи ко мне! Слышишь? Я боюсь заразиться тифом! Какого черта ты привел меня туда?

– Марусь! Ты, правда, что ли, поверила? Бешеный так приколоться любит, а я ему подыграл. Ты же с Жекой, моим соседом, в одном классе учишься. И имя есть у меня, Стас. Ребята, придурки, любят всякие прозвища. А я привык, уже не замечаю. Я когда-то подстригся коротко, так они Тиф и Тиф. Так и пошло. Я в техникум после школы поступил. Мы жили на Западной стороне, потом переехали сюда, на Восточную.

– Ну, знаешь, шутки у вас дурацкие! Все, я – домой!

Я оглянулась. Дворничиха чистила снег, что-то бормотала себе под нос. А мне было хорошо!