Весеннее пробуждение - Т. Браун

– У вас есть вопросы? – с сильным акцентом спросила сестра милосердия на английском, бросив нетерпеливый взгляд на часы.

– Только один, – подала голос сестра из Йоркшира справа от Виктории. – Где наши кровати и ванные комнаты?

Виктория с трудом удержалась от аплодисментов.

Француженка засмеялась:

– Не здесь, глупышка. Вам приготовлено место в пансионе в Шантийи. Здесь вы жить не будете… хотя в это и трудно поверить. Идемте. Поговорим с вашей начальницей. Может, она сжалится над вами и позволит отдохнуть, oui?[7]

«Oui, oui, пожалуйста», – мысленно подхватила Виктория. Женщины присели на скамью в ожидании окончания беседы госпожи Фурс со старшей сестрой. И только когда одна из новеньких заснула сидя, кавалерственная дама наконец-то заметила состояние своих подчиненных. Виктории даже показалось, что на ее красивом лице мелькнула досада, но ручаться она не могла. Все-таки у этой женщины железный характер.

Англичанки снова уселись в тесную повозку, которая довезла их вместе с багажом обратно в Шантийи. Оказалось, что повозка – единственное транспортное средство, курсирующее между госпиталем и пансионом, хотя в случае удачи можно было попроситься к солдатам, едущим в ту или другую сторону. Стало ясно, что чаще всего ходить им придется пешком. Расстояние, конечно, не слишком большое – меньше мили – путь до дома няни Айрис был вдвое длиннее, но тогда Виктории не приходилось преодолевать его после десятичасовой смены.

Виктория едва успела разглядеть чистый, довольно маленький дом, превращенный какой-то предприимчивой француженкой в пансион. Ее сразу же провели в крошечную комнатку с двумя кроватями, стоящими почти вплотную друг к другу. В соседки определили молодую сестру из Йоркшира – ту самую, что спрашивала о кроватях в госпитале. Виктория не помнила ее имени, но сейчас это ее не заботило, она чувствовала лишь чудовищную усталость. Дальше по коридору располагалась небольшая общая ванная комната. Виктория умылась, упала на кровать и сразу же уснула прямо в одежде.

Ей казалось, что прошло всего несколько минут, когда ее разбудил громкий стук в дверь. Она села на кровати и сонно заморгала. Соседка с писком скатилась с постели и застряла в узком проходе.

– Завтрак через десять минут! – объявил голос за дверью.

Виктории хотелось разрыдаться.

Она помогла девушке из Йоркшира высвободиться из западни, потом они заново познакомились и по очереди посетили ванную. Поскольку обе легли спать в форме, к столу они спустились вовремя.

Им выдали по большой круглой чашке кофе с густыми сливками и ломтю теплого хлеба с маслом и джемом. Виктория жадно проглотила свой завтрак, завернулась в пальто и шарф и последовала за сонными женщинами на улицу.

– Как я здесь очутилась? – бормотала она себе под нос, шагая по дороге.

– Я не перестаю надеяться, что вот-вот проснусь и все это окажется дурным сном, – прошептала в ответ Глэдис – так звали соседку по комнате.

– Тихо, девушки, – бросила через плечо шагавшая впереди госпожа Фурс. – Вы не должны забывать, что мы находимся в зоне военных действий.

Ее слова вернули Викторию к реальности. Последние сутки выделялись резким контрастом на фоне ее романтических ожиданий. Что она делает на фронте? Решила, что эта поездка станет захватывающим приключением? Она повела себя не умнее молодых людей, которых каждый день видела в лондонском госпитале. Те рассказывали, как мечтали о славе и почестях, а Виктория кивала и перевязывала их культи.

Повседневная жизнь госпиталя мало отличалась от того, к чему Виктория привыкла дома. Схожесть помогла успокоиться, и вскоре девушка уже смеялась и шутила с пациентами. По крайней мере, с теми, кто еще мог выдавить из себя смех. Были и такие, кто лежал, уставившись в потолок и не обращая ни на что внимания, и у Виктории сжималось сердце при мысли о том, что́ видит их пустой взгляд. Другие, не умолкая, рассказывали о пережитом на фронте. От возникающих в голове картин к горлу подкатывала тошнота: разбросанные по полю части тела, выворачивающая внутренности дизентерия, взрослые мужчины, плачущие по ночам от непрекращающихся кошмаров и осознания своей ничтожности перед лицом смерти. К полудню у Виктории гудели ноги, а голова шла кругом. Она с трудом добралась до расположенной через две палатки столовой, мечтая не столько о еде, сколько о возможности присесть.

Пока Виктория стояла в очереди за обедом, она заметила сидящую за столом Глэдис. Водянистый суп издавал крепкий запах чеснока и лука, зато к нему полагался щедрый ломоть хлеба. Девушка накрыла свою миску хлебом, прихватила во вторую руку чашку крепкого кофе и присоединилась к Глэдис. Глаза соседки припухли и покраснели, и она с отвращением глядела на свою тарелку.

– Что случилось? – спросила Виктория.

Глэдис подняла на нее взгляд и тяжело вздохнула:

– Меня отправили на сортировку раненых. Их привозят прямо из полевых госпиталей. – Она замолчала, и Виктория заметила, что девушка едва сдерживает слезы. Немного успокоившись, Глэдис продолжила: – Невозможно поверить, что кто-то вообще добирается сюда живым. Обрубки конечностей выглядят так, словно их отпиливали на лесопилке. Повсюду грязь. И кровь, много крови. Я срезала с раненых одежду.

Глэдис замолчала и уставилась на свои руки. Виктории стало так жаль бедняжку, что она даже не могла есть. Ласково обняв Глэдис за плечи, она предложила:

– Хочешь, поменяемся местами?

– Нет, – покачала головой Глэдис. – Все равно каждый день мы будем получать разные назначения. И я не хочу, чтобы госпожа Фурс считала, будто я не в состоянии справиться с работой. Если мы хорошо себя зарекомендуем, на фронт пришлют еще добровольцев в помощь сестрам. А судя по тому, что я видела, лишние руки им не помешают.

– Я тоже заметила. Людей не хватает.

Про себя Виктория взмолилась, чтобы ей хватило сил выдержать любую работу, которая выпадет, как физически, так и морально. Пока она сумела пережить изнурительное утро без малейшего намека на приступ астмы, но знала, что ужасы, которые приходится наблюдать здешним сестрам, оставляют душевные шрамы, и намного глубже, чем любая рана.

На следующее утро, когда Викторию определили на сортировку, ей представилась возможность доказать, что она способна принять любой вызов. По словам дежурной сестры, военные действия на время были приостановлены из-за плохой погоды, но сейчас разгорались заново, поскольку обе стороны торопились нанести последние удары перед праздником. Привезли первую партию раненых, и Виктория почувствовала, как по коже паучьими лапками расползается страх. Эти мужчины не только получили ранения, но и страдали от отравления каким-то незнакомым девушке газом.

– Ксилилбромид, – мрачно сказала одна из сестер. – Немцы недавно начали закидывать траншеи снарядами с этим газом. Он обжигает кожу, а также глаза и горло. К счастью, до сих пор все случаи слепоты оказывались временными. Обработай кожу, как при обычном ожоге, и положи на глаза холодный компресс.

Превозмогая ужас, Виктория с трудом сглотнула и начала обрабатывать раны. В голове никак не укладывалась картина мира, где люди кидают друг в друга снаряды с ядовитым газом.

Поток раненых через палату сортировки не прекращался, и вскоре Виктории стало некогда задумываться о своих страхах. Отбросив в сторону нерешительность и малодушие, она срезáла с солдат окровавленную одежду и промывала открытые раны. Порой ей не удавалось сдержать отвращение и приходилось склоняться с рвотными позывами над уткой, именно для этого поставленной возле кровати.

В какой-то момент Виктория уже перестала замечать, моет ли она руки между ранеными, да и какая разница в такой грязи? На что же похож полевой госпиталь, если солдаты поступают сюда в таком состоянии?

Один из раненых лежал так тихо, что трудно было понять, жив ли он. Лицо его почернело от грязи и копоти, одна нога была отрезана чуть ниже колена, в ребрах застряли осколки шрапнели.

Сестра бросила на него беглый взгляд и покачала головой:

– Не знаю, как эти люди ухитряются выжить. Надо очень хотеть жить, чтобы выдержать такое. Смой грязь, и если он доживет до того, как освободятся доктора, отнесем его в операционную. – Она кивком указала на доставленный с раненым вещмешок. – Посмотри, есть ли у него документы, и заполни бумаги перед тем, как передать его хирургам.

Виктория кивнула. Она срезала с солдата штаны. При виде культи желудок свело очередной судорогой. Девушку вдруг охватила беспомощность. Она полила рану спиртом, но солдат даже не дернулся. Когда Виктория обтерла тряпкой лицо раненого, оно показалось ей знакомым. Может, один из редко появляющихся членов Каверзного комитета? У кузена Колина столько друзей…

Сделав все, что можно, она наклонилась над койкой и принялась разбирать содержимое мешка. В основном это были армейские вещи, но среди них обнаружилась сложенная вдвое потертая фотография. Девушка развернула ее и с удивлением увидела красивую темноволосую женщину, которая смотрела на нее грустным взглядом. Виктория не сразу поняла, кто перед ней, но уже через миг вскрикнула и зажала рот рукой.