Маска безумия (СИ) - Ольга Романовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Скажу честно, господин Диюн, пока вырисовывается смертная казнь. Улик много, внешность совпадает, мотивы преступления тоже...
- Как-к-к...Какие мотивы? - испуганно выдохнул обвиняемый.
- Убийство на почве морали. Ваша теория ведь...
- Она не моя! - перебив соэра, выпалил господин Диюн.
Брагоньер цепко ухватился за его слова, на время отложив перо: одновременно с допросом он набрасывал в блокноте список мероприятий по делу:
- А чья же? Разве не вы написали некую статью о падении нравов? Минуту, я сейчас её достану.
Он открыл папку и, порывшись, извлёк пачку рукописных листов, испестрённых кляксами и жирными пятнами. Хмыкнув, зачитал название: "О непристойной жизни и попранных заветах небожителей, вероломстве в личном и общественном поведении жителей королевства Тордехеш".
Брагоньер мельком ознакомился с этим трудом, но читать смог только по диагонали. Опуса во славу строгой морали написан был несуразно, без согласия с логикой и правилами литературного языка. Чего только стоило: "Я так понимаю: если делил с кем кров, то всё, повязан узами дружбы. То есть друг дружку предавать нельзя. Ежели кто делает, то дурной человек. Беря в доме чьём ложку, ты уже семья хозяину".
- Это не я придумал, вернее, я, но взял мысли учителя.
- Какого учителя? Имя, фамилия, адрес?
- Да мы в "Весёлой свинье" разговорились. Знаете, там подавальщица была - срамная девица. Грудь оголяла, глазки мужчинам строила...
- Непристойное поведение? Проституция? - в блокноте тут же появилась запись о кабачке "Весёлая свинья".
- А как ещё назовёшь, когда платье не под горло? Срам, конечно. У честной женщины только ямочка на шее видна, а очи всегда долу.
Господин Диюн увлёкся, попытался клеймить модниц, но соэр вернул его к сути вопроса.
- Так вот, замечание ей сделал, она окрысилась. Противно стало, хотел уйти, а тут ко мне человек один подсел, посочувствовал. Мы потом часто в моей лавке сидели. Он-то глаза мне открыл, подтолкнул нести свет людям, души врачевать то есть. Сказал, вместе мы искореним скверну.
- Идеи нравственности его?
- Половина статьи - да, господин соэр, каюсь. О падении нравов, особенно среди женщин.
- И как же этот некто призывал врачевать их? - прищурился Брагоньер.
- Всеми возможными способами, господин соэр.
- И убивать? Вы ведь призывали сурово карать нарушителей морали, - напомнил соэр, постукивая пальцами по столу. Скука прошла, появилась уверенность, что пальцы поймали конец нужной ниточки. Либо он добьётся признания господина Диюна, прижмёт его к стенке и благополучно отдаст судье, либо тот выведет на хвост убийцы. В любом случае, сегодня найдётся, что обдумать.
- Если потребуется. Он говорил, иногда зло так глубоко проникает в душу, что уничтожить его может только смерть. Это не убийство, а... какой-то акт. Точно, акт божественной справедливости!
Обвиняемый замолчал, с надеждой уставившись на Брагоньера. Потом робко попросил снять заклятье: "Я никуда не убегу, слово даю". Соэр придерживался другого мнения и просьбу проигнорировал. Его больше интересовала правдивость или ложность показаний: с этим Брагоньер пока не определился.
- И как звали вашего таинственного наставника?
- Он говорил, его ищут, хотят повесить, поэтому не называл полного имени: боялся, даже я выдам.
- И всё же? Иначе я приму ваши слова за фантазии.
- Цинглин.
Увы, имя не редкое: в Тордехеше сотни Цинглинов. Есть среди них и аристократы, и крестьяне. Да и кто сказал, что имя не выдумка? Жаль, нельзя выдать ордер на исследование разума: оно наносит необратимые последствия сознанию и проводится только в ходе следствия по высшим статьям Свода законов и наказаний.
- Кто-нибудь ещё видел этого Цинглина?
- Да. Хозяин "Весёлой свиньи", соседка. Он ведь дома у меня бывал, а потом пропал. Полгода назад. Сказал, покидает страну, завещал мне своё дело.
- Что-то конкретное?
- Проповеди. С тех пор в храм Сораты и хожу... То есть ходил, господин соэр.
- Хорошо, допустим, я вам верю. Для протокола: вы утверждаете, что некий Цинглин крайне негативно относился к свободе нравов и просил проповедовать свои идеи?
- Всё верно, господин соэр. И открыл мне глаза, позволив узреть истину.
- Как он выглядел?
Господин Диюн замялся. Нахмурился, силясь вспомнить. Ему по-прежнему было зябко. Стоявший у двери солдат по знаку Брагоньера вышел и вернулся с исподним и арестантской робой. Обвиняемого, как куклу, одели и усадили обратно на табурет. Тот сердечно поблагодарил соэра за заботу и извинился за то, что мало чем может помочь:
- Вроде, одного роста со мной, только моложе. Лицо под капюшоном прятал. Голос очень убедительный. Одет... Ни бедно, ни дорого, неприметно так. В серое, чтобы прятаться удобнее. Перчатки никогда не снимал: говорил, у него экзема.
- Блондин, шатен, брюнет?
- Шатен, господин соэр.
- Но ещё минуту назад вы утверждали, что он прятал лицо, - напомнил Брагоньер.
Прятал руки... Очень интересно. Такую подробность не придумаешь на ходу, этот Цинглин реален. Только играл в пьесе иную роль, нежели описывал господин Диюн.
Экзема... Возможно. А ещё - ожоги, татуировка, демонические когти, перстни. Словом, нечто приметное, броское, раскрывавшее личность. И это казалось Брагоньеру ключом к загадке.
- Но ведь кое-что да видно, - усмехнулся господин Диюн. - У него волосы длинные. Не как у девушки, но чуть из-под капюшона виднелись.
- Имеете ещё что-нибудь сказать?
Обвиняемый покачал головой. Соэр велел отвести его в камеру, напомнив о серьёзности обвинений и последствиях дачи ложных показаний.
- Второго шанса не будет, господин Диюн. Чистосердечное признание вы можете сделать только сейчас.
- Так я и сделал, - обиженно засопел обвиняемый. - Признался же, не мои идеи, украл их у учителя.
Брагоньер раздражённо махнул рукой, и господина Диюна увели.
Соэр собрал бумаги, кивнул палачу, сухо бросив, что до завтра он точно не потребуется, и направился к магам. Вопреки ожиданиям, отчёт был готов: частички с одежды не сходились с частичками материи на наркотике.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});