Рассказы - Е. Бирман

— Ах, Мафусаил! Зачем ленился ты посещать донорский пункт в Тель-Авиве? — рыдал пожилой диктор телевидения.

Мафусаил припаял на свои законные места проводки, ведущие к исполнительным механизмам разгерметизации (он не любил неисправностей или неготовности к эксплуатации технических изделий), ласково погладил клизму, облепленную сенсорами кардиологических приборов, удобно откинулся в кресле и в абсолютной космической тишине стал наслаждаться тончайшим, сладчайшим ароматом воспоминаний о Шарлотте Единственной.

УТРО

Ни за что не пошевелюсь, пока не рассветет.

Вот, рассвело. Пошевелился. Не встану, пока не покажется солнце.

Какая странная муха села на жалюзи — широкая, прямо муха-катамаран. И женщины тоже бывают, будто двойные, как две сросшиеся булочки. Каждая из них… нет, мысль становится глупой, прочь ее!

А почему эта двойная муха выбрала для посадки нижнюю сторону пластинки жалюзи, висит против сил притяжения? Охота ей возиться с клеем! У всех пластин в жалюзи — одинаковое количество верхних и нижних сторон, зачем же садиться на нижнюю?

Я если буду выбирать туфли в магазине из трех вариантов (со шнурками, липучкой и резинкой) всегда выберу с резинкой, к ним вообще не нужно нагибаться, только сунуть палец под пятку, чтобы освободить задник.

Неправда, я — деятельная натура. Начальство мной довольно, я быстро все делаю, зарабатываю прилично.

А вот и вторая муха. Маленькая, сидит на оконном стекле снаружи. Приличные здесь мухи, не залетают внутрь, разве что по ошибке, и тут же торопятся улететь.

Есть масса всяких учреждений, пропитанных казенщиной, из которых хочется быстрее сбежать, так что я мух понимаю. Но моя спальня не казенная, вполне удобно и даже мило.

Хорошо, что эта муха с другой стороны стекла. Так она не внушает мне беспокойства. Но вот из-за этого я смотрю на нее не сверху, со стороны крылышек, как в учебнике с иллюстрациями, а как авиамеханик — на брюхо.

Пошевелим ногой. Не потому, что затекла, а так просто. Может быть, выберусь из-под одеяла, и окажется, что за ночь на костях пяток выросли шипы. Будет больно ступать.

Пошевелился, и полступни — снаружи. Неужели одеяло скаталось? Пододеяльник, наверное, из неподходящей, грубоватой материи. Если бы материя была тонкой и мягкой, она всюду следовала бы за одеялом, и оно не скатывалось бы. Бодрая у меня мысль по утрам! В объятиях одеяла нет ничего женственного, но и ничего обязывающего.

Пока — просто согнем ногу в коленке, спрячем ступню.

Приготовить себе овсянку на завтрак? Овсянку я съедаю прямо из кастрюльки. Когда же доем, заливаю в кастрюльку воды, так чтобы все, что налипло к стенкам, оказалось под водой. И размокнет, и муравьи не придут. Только не оставить ее в раковине — след будет. Лучше перенести на конфорку.

Вчера тоже готовил овсянку, и хлопья просыпались на стол. Совсем немного. Я убрал их почему-то не всей ладонью, а одним мизинцем. Почему? Я ведь обычно не брезгаю засучить рукава, когда нужно.

Чтобы приготовить сегодня овсянку, нужно будет отмыть кастрюльку от вчерашней каши.

Бывают женщины такие хлопотливые, чуть проснутся — сразу что-то делают, не то, что эти две мухи. Эти так и сидят — маленькая, и другая — катамаран.

Не нужно утром думать о женщинах. Солнца, кажется, сегодня не будет. Мрачный день.

ВУРИС И САБАТЕЛЬНА

Имя Сабательна родилось нечаянно из неправильно прочитанного — Светлана. Борис уже сам, в шутку, назвал себя Вурисом.

Было это так. Таксисту, везшему их из аэропорта Бен-Гурион, они дали адрес своих знакомых в Кирьят-Оно, обещавших помочь им с первоначальным устройством в стране. Аэропорт сейчас очень хорош, но и тогда выглядел вполне прилично. Встречая вновь прибывших, никогда здесь не бывавших, я всегда стараюсь провезти их по широким дорогам, мимо каких-нибудь мест и зданий, о которых я знаю наверняка, что они понравятся моим пассажирам.

Бориса и Светлану недовольного вида таксист, чьи услуги были оплачены заранее министерством абсорбции, повез по сокращенной дороге. И уже эта узкая дорога в трещинах, с неровной седой обочиной, похожей на прическу таксиста, заставили сердце инициировавшей переселение Светланы сжаться, а Бориса, который изначально не испытывал воодушевления от этой затеи, презрительно улыбнуться. В Кирьят-Оно таксист поспешно выгрузил их чемоданы прямо на зеленый травяной газон. Это тоже было неприятно. Светлане не хотелось наступать на остренькую веселую траву, и, заметив это, Борис перенес чемоданы на асфальт и, оставив Светлану стеречь вещи, отправился искать нужный подъезд в четырехэтажном доме, в котором, казалось, было слишком много стен и слишком мало окон, а те окна, что были, — выглядели просто прямоугольниками стекла, вставленными вместо нескольких вынутых из стены блоков.

Знакомые приняли их тепло, разместили в своей тесноватой съемной квартире. Они сняли уже жилье и для них, заплатив задаток хозяину, но там давно никто не жил, объяснили знакомые, и через пару дней закончится небольшой косметический ремонт. Они рассказывали о своей жизни в стране, где находились уже целый год, и в их рассказах чувствовалась определенная гордость собою, немного ободрившая Светлану и Бориса. Борису не хотелось начинать отношения со знакомыми с выяснения денежных вопросов, ему казалось, что это может их оскорбить, но на второй день Светлана шепнула ему: ей кажется, они немного нервничают из-за залога, — и он, извинившись за забывчивость, расплатился.

Снятая для них квартира была ни хорошей, ни слишком плохой, но она была дешевой, как они и просили, обратившись к знакомым еще «оттуда». Несмотря на ремонт, электрический бойлер не работал, и им пришлось мыться водой комнатной температуры. Потребовались несколько дней и снова помощь знакомых, чтобы заставить хозяина привести бойлер в порядок. Через неделю после приезда — у Бориса день рождения. Ему исполняется тридцать девять. Устроить хотя бы какой-нибудь скромный пир на полученные в аэропорту деньги было совестно. Более грустного праздника у них еще не было. Одни, на съемной квартире, без работы, почти без денег. Словно дети — плохо понимают, что хотят им сказать окружающие их взрослые, которые, видя их затруднения, едва ли не сюсюкают с ними. И сами они — как овцы, блеют вместо ответа. Для жизненного «итого» в тридцать девять лет — не слишком много.

В ульпане, который рекомендовали им принявшие их знакомые, учительница взяла их направления из министерства абсорбции:

— Сабательна, — ласковым тоном прочла она написанное одними согласными имя Светланы.

Ульпан захохотал. Учительнице объяснили ошибку.

— Хорошо, — сказала она и обратилась к Борису, — у вас простое имя, в нем, я думаю, путать нечего, но лучше скажите его сами.

Борис, некоторое время перед отъездом посвятивший изучению языка, все же скорее догадался, чем понял, о чем его спрашивают. Жестом он отверг помощь учеников, готовых перевести ему вопрос и, пользуясь инвариантностью прочтения первых двух букв своего имени, отпустил первую на новом месте и на новом языке шутку:

— Вурис, — сказал он.

Ульпан снова расхохотался, как будто обращая этот каламбур в обряд посвящения Бориса и Светланы в члены ордена новых репатриантов. Радостнее всех от этой шутки было Светлане, вообще любившей Борисову речь, затейливость которой когда-то (теперь уже давно) решила ее выбор. Но она сдержалась, чтобы не показать этого слишком явно окружавшим их малознакомым людям.

Учительница весело погрозила ему пальцем.

— Это имя мне знакомо. Борис, — сказала она, ставя ударение на первом слоге.

Ульпан закивал, и Борис понял, что дальнейшие уточнения отдавали бы излишней педантичностью.

В супермаркете неподалеку от их дома женщина лет шестидесяти, несколько раз взглянув в их сторону, обратилась к ним на медлительном, словно барьерами разделенном на слова, русском. Она здесь с юности, с послевоенных времен и будет рада видеть их у себя дома. Первый живой контакт с местной жительницей в домашней обстановке заставил их серьезно готовиться к визиту: Борис тщательно отгладил брюки и рубашку, так же тщательно начистил туфли тряпкой (обувную щетку и тем более обувной крем они не привезли, а как и где купить, не имели понятия, да и стоило ли?) Светлана перемеряла все привезенные украшения и остановилась на тех, что казались ей строже. Назвавшаяся Верой новая знакомая провела их по дому, показавшемуся им славным. Заметив легкий вздох Светланы при взгляде на опрятную, чистую кухню, Вера сказала, что кухня старая, на такой темный мрамор никто уже не согласится сегодня. Она махнула рукой, давая понять, что революции в ее жизни, даже такие незначительные как замена кухни, не стоят на повестке дня. Она познакомила их и со своим мужем.