Серебряные звезды - Тадеуш Шиманьский

14 января 1945 года нас перебросили в деревню Хросна, неподалеку от Колбели. Мы не знали планов командования, но удивились и огорчились, что нас переместили дальше от Варшавы. Однако самое важное заключалось в другом — наступление вот-вот должно было начаться. Об этом свидетельствовали передвижение войск по всем дорогам, атмосфера напряженности и ожидания. И действительно! 17 января в районе Гуры-Кальварьи с минимальными потерями мы форсировали Вислу и стали продвигаться к Пясечно. Теперь уже всем стало ясно: охватывающий маневр. Еще полтора десятка километров — и перед нами Варшава. По бесконечно длинной Пулавской улице мы вступили в город. Получили приказ: оказав помощь раненым, во второй половине дня разместиться западнее столицы в районе Сохачева. Но пройти по улицам Варшавы оказалось нелегко. Я вел колонну санбата и взял в свою машину одного из врачей — коренного варшавянина. Но даже он не сумел вывести нас из города.

Вместо улиц — кучи битого кирпича и искореженного железа. Вместо домов — развалины.

К вечеру 18 января мы остановились в Олтажеве. Заняли вместительное здание больницы, которую обслуживали монахини. Госпиталь мы здесь не развертывали — наша дивизия преследовала гитлеровцев. Уже на следующий день мы двинулись на Сохачев.

19 января 1945 года мы на короткое время остановились в Сохачеве. Заняли здание немецкого госпиталя. Появились первые трофеи — санитарные автомобили, санитарное имущество, лекарства, белье. Брали всего понемногу для нужд санбата (особенно обрадовались автомашинам). Я доложил о трофеях начальнику медицинской службы армии, который немедленно прислал людей для принятия драгоценного имущества.

Мы двинулись дальше. 26 января добрались до освобожденной Быдгощи.

1 февраля 1945 года. Стоим в Семпольно. Через местечко волнами перекатываются массы войск. Все движется на запад. Мы вынуждены задержаться. Иэ-за перебоев в снабжении в баках ни капли бензина. К ночи местечко пустеет. Остаемся только мы и наш легкий артиллерийский полк, которым командует Кароль Лосицкий. Внезапно поступают плохие новости: значительные силы немцев, пробирающиеся на запад, подошли к Семпольно. Следующие три дня проводим в большом напряжении. Несколько раз гитлеровцы пытаются завладеть городом, но скромные силы нашего гарнизона отбрасывают их. Не раз обстановка становится угрожающей. Наконец я под свою ответственность принимаю решение уйти из города. Всего одна дорога не перерезана немцами, и мы можем выйти из окружения, но тогда машины придется оставить. Придется бросить также всю технику, сохранив только личное оружие и боеприпасы к нему. В первую очередь эвакуировать раненых. Из-за отсутствия транспортных средств многих из них придется нести на руках. Правильно ли я делаю?

К счастью, все кончилось благополучно. 3 февраля нам на помощь пришел полк Советской Армии. Он занял оборону. А на следующий день подвезли горючее. Мы смогли отойти сначала к Ястрове, а затем к Сыпнево.

8 февраля 1945 года мы расквартировались в Сыпнево. Все еще находились под впечатлением пережитого в Семпольно, но появились новые хлопоты. Редкая ночь обходилась без тревоги. Остатки разбитых немецких частей, прорывавшиеся от Пилы на запад, угрожали тыловым частям, размещенным в Сыпнево. Все силы дивизии вели бои под Надажином, и командир дивизии ничем не мог помочь нам (только несколько дней спустя нам выделили учебный батальон). Оборона нашего гарнизона, защита наших подразделений, техники и наших раненых — все это легло на наши плечи. Пригодились огневая подготовка и знание оружия, а ведь недавно далеко не все уделяли этому должное внимание.

Одновременно с этой далеко не врачебной деятельностью шла обычная напряженная работа. Ведь уже развернулись бои за Померанский вал — операция, которая, как и штурм Колобжега, вошла в историю. За каждый метр отвоеванной земли приходилось платить кровью и жизнью. По дороге в санбат умер тяжело раненный командир 9-го полка подполковник Березовский. Погибли заместитель командира полка майор Дроздов, командир 3-го батальона того же полка капитан Якименок и многие, многие другие.

В эти горячие дни в наш батальон прибыл с проверкой начальник медицинской службы 1-й армии Войска Польского полковник Мохучий. Всюду заглядывал, всем интересовался, беседовал с персоналом и ранеными. Результаты проверки оказались хорошими.

И снова в путь по следам тяжелых боев. 22 февраля — переезд в местечко с непонятным названием Швецья, затем в Чаплинек. Прорыв Померанского вала — это далеко не прогулка. Что растет теперь на земле, обильно политой кровью польского солдата? Может быть, маки, как под итальянским Монте-Кассино, как поется в популярной песне? До сих пор нет песни, которая рассказала бы нам о боях в Померании. И очень жаль, что ее нет!

Мы в Чаплинеке, раскинувшемся по берегам красивого озера. Здесь 5 марта 1945 года произошел необычный для нас случай. На операционный стол положили солдата с тяжелым ранением в грудь. В ходе операции было установлено, что пуля пробила сердечную сумку. Хирург майор Фалин успешно провел операцию, которая в те годы была редкостью. Раненый в хорошем состоянии был эвакуирован в госпиталь. Об этом случае писали в фронтовой печати.

8 марта 1945 года наши войска подошли к Колобжегу. Тогда никто не думал, что бои за этот портовый город будут ожесточенными и преумножат славу солдат 1-й армии. В Колобжеге укрывалось много фашистских высокопоставленных партийных особ. Немцы решили во что бы то ни стало эвакуировать их из города. Они упорно дрались за каждую улицу, за каждый дом. Немецкие военные корабли засыпали наши позиции градом снарядов, а нелетная погода препятствовала действиям нашей авиации. Польские части несли очень тяжелые потери, особенно 7-й полк (командир подполковник Руссиян). Бои за Колобжег продолжались десять дней — до 18 марта. Но 8 марта никто еще не знал, как будет проходить операция. Я развернул часть батальона в деревне Хажино, южнее Колобжега, но уже через несколько часов потребовалось развернуть его полностью. А после трех суток напряженной работы пришлось обратиться за помощью к командованию армии. Нам подослали несколько хирургических групп, что позволило организовать работу так, что каждый врач был занят «всего» шестнадцать часов в сутки.

Мне запомнился один эпизод, который характеризует атмосферу тех дней. Накануне полного очищения Колобжега от гитлеровцев командир 3-й пехотной дивизии полковник Станислав Зайковский собрал командиров частей, чтобы поставить им очередную задачу. Совещание, проходившее в подвале большого здания, только началось, когда один из офицеров штаба доложил, что здание загорелось. «Эти хорошо, — проговорил полковник Зайковский. — Значит, немцы не будут больше обстреливать его». Совещание продолжалось, однако к концу его атмосфера в подвале была очень горячей, не столько в переносном, сколько в буквальном смысле этого слова.

Как командир отдельного подразделения, я принимал участие в совещаниях у командира дивизии вместе с командирами полков и других отдельных частей. Там я непосредственно получал указания и был в курсе дел, касавшихся санбата. Заместитель командира по тылу и начальник медицинской службы дивизии предоставляли мне в этом смысле значительную свободу действий, особенно начальник медслужбы дивизии майор Борис Луговой. Он никогда не вмешивался во внутренние дела батальона и во время боевых операций находился в полках, обеспечивая эвакуацию на уровне батальон — полк. Я же, в свою очередь, отвечал за участок полк — дивизия и, разумеется, за работу своего батальона.

Через Дроздово и Годкув наш батальон двигается на юго-запад. Нам предстоит форсировать Одер. 13 апреля получаю приказ развернуть батальон в месте, удобном для обеспечения форсирования. Задача нелегкая: район насыщен войсками, кругом все забито. Узнаю, что в нескольких километрах от реки находится помещичье имение Гуден (около Морыня), которое, кажется, еще не занято. Сломя голову несусь туда, а за мной два грузовика с захваченным в попыхах имуществом — лишь бы что-нибудь привезти и занять место! Да, место хорошее, неподалеку от нашего участка форсирования, подъездные пути приличные, хотя кое-где есть опасность увязнуть в песке.

Работалось в Гудене хорошо. Во время форсирования Одера мы должным образом оказывали помощь раненым. А потери, к сожалению, были значительные. Осколком снаряда ранило начальника артиллерии нашей дивизии полковника Лубеньского (его брата я помнил еще по службе в Советской Армии — он был главным хирургом 26-й армии). На первый взгляд рана была не очень тяжелой — осколок вошел в мягкие ткани ноги, но раненый находился в шоковом состоянии. Через несколько часов появились признаки газовой гангрены. Возникла необходимость хирургического вмешательства.