Первый судья Лабиринта - Алексей Кирсанов

— Так, может быть, вы тогда не поступили? Поступили в другую? А туда перевелись как раз после третьего курса? Такое могло быть?

Андрей задумался.

— Теоретически могло, но…

— Не буду пока спрашивать вас о том, как назывались академии, чтоб не обременять мозг лишней нагрузкой. Назовем их условно: академия «Солнце» — это та, куда вы поступили, и академия «Луна» — это та, куда вы перевелись.

— Так я же, получается, и поступил, и перевелся в одну и ту же академию — «Солнце!» — горячо возразил Андрей. — Как вы правы, доктор, это именно Солнце по сравнению с Луной.

— Очень хорошо! — похвалил доктор. — Запутать мне вас не удалось. Идем дальше. Вы помните, как окончили академию?

— Да, и очень хорошо, — кивнул Андрей, — экзамены помню, вручения диплома, как значок прицепили… напутственное слово, а потом был выпускной вечер… Господи, как же давно это было!

— Вы, кстати, верующий? Господа упомянули.

— Д-да не то чтобы очень. Не отрицаю существование бога, но и…

— Понятно. Так какую академию вы закончили?

— «Солнце».

— Уверены?

— Абсолютно.

— Значит, — покивал головой Зиньковец, — по одной из версий вы проучились там с четвертого курса… сколько лет?

— Шесть.

— Ух ты! То есть с первыми тремя годами это было бы девять?

— Да нет, шесть! Шесть всего. Магистратура.

— Так, секундочку. Мы ведь остановились на том, что по одной из версий…

— Да, магистр, я понял. Но я помню свою зачетку. Двенадцать семестров. Да и вообще…

Андрей замолчал и задумался.

— Как вы меня назвали? Магистр? — с интересом переспросил психотерапевт.

— Простите, оговорился. Доктор, — произнес Андрей, будто пробуя слово на вкус.

— Значит, вы помните факт поступления, учебу и момент окончания, я правильно понял?

— Да. Вот сейчас мне кажется, что я вообще все помню. И могу рассказать по месяцам.

— Отлично! А что вы помните об академии «Луна»?

— Помню, как пришли к нам профессора из академии «Солнце» и предложили перевестись.

— Так. А еще?

Андрей подумал и с сомнением сказал:

— Да ничего конкретного. Как-то бледно очень. И вообще мне сейчас кажется…

— Да-да?

— Что я там и не учился вовсе. Но дело в том, что, когда я рассказывал об этом своему другу всего несколько дней назад, я был уверен, что переводился! — возбужденно заговорил Андрей. — Ясно видел эту картину! А теперь… почему-то не вижу.

— А в связи с чем состоялся разговор с другом? Что его вызвало, вы можете сказать?

— Могу. Он увидел мой диплом на стене и спросил, что это такое.

— А что же его так удивило? Разве диплом необычный?

Андрей замялся, боясь снова быть непонятым при упоминании эссенции.

— Я умышленно не спрашивал о вашей профессии. Но и вы избегаете называть обе академии. Это чем-то вызвано?

— Да, если честно. Я столкнулся с тем, что академия «Солнце» никому не известна. И специалисты, которых она выпускает, — тоже. И учреждений, в каком я проработал несколько лет, в этом городе нет.

— И вас это удивило?

Интерес врача все возрастал.

— Да. Понимаете, в городе, где я учился… Да не только в том городе! Вообще до того, как все случилось…

— Все было нормально? Ясно и понятно?

— Вот именно! — воскликнул Андрей.

— Так что же случилось? — участливо спросил врач. — Что вас так потрясло?

Андрей встал, походил по кабинету, потом повернулся к психотерапевту.

— Константин Павлович! Я могу рассказать, что случилось. Это я помню и не забуду никогда. Но я почему-то уверен, что, как только я начну рассказывать, вся двойственность вернется снова. И я даже сомневаюсь, что вы мне поверите. Такая же история… как с академией, — прибавил он недоуменно.

— То есть сейчас вы сомневаетесь, что это вообще было?

— Да нет, — медленно и задумчиво проговорил Андрей, — сейчас мне кажется, что было несколько больше…

— Андрей! — решительно сказал доктор. — Я вижу: что-то вам не дает покоя, но в то же время вы боитесь это «что-то» в себе обнаружить. Разрешите, я попробую сам? Вы мне доверяете?

— Да. Вам — да. Что я должен сделать?

— Снимите пиджак и рубашку и ложитесь на кушетку. Обувь можете оставить.

— Конечно.

Андрей с готовностью разделся и лег на покрытую голубой клетчатой простыней банкетку. Зиньковец сел рядом на стул, сложил руки как перед чайной церемонией. Затем протянул ладони к Андрею, подержал над солнечным сплетением, над головой, над шеей, над грудью, над животом, над пахом, затем вернулся к солнечному сплетению.

«Словно паутину нащупывает», — подумал Андрей.

— Парень, — пораженно произнес врач, — ты откуда, а? Ты ведь эссенс? Или нет?

Он опустил руки, глядя на Андрея.

— Эссенс!

Андрей порывисто сел.

— Как хорошо, что я к вам попал! А то я уже обыскался — нигде нет корректоров.

— А их здесь и нет, я единственный, — серьезно сказал Зиньковец, — ну вот теперь еще ты.

— Но как же так? И разве это, — Андрей обвел взглядом кабинет, — эссенциалия?

— В этом мире нет эссенциалий, мальчик, — сочувственно произнес корректор, — но здесь тоже можно жить. Так ты — сожженный? Поздравляю! Нашего полку прибыло.

Андрей смотрел на корректора во все глаза и ничего не понимал.

— Но, похоже, — нахмурился тот, — ты перенес костер тяжело. Расскажешь? Лучше, если выговоришься.

— Да сейчас уже легче. Хотя…

Андрей стал рассказывать про Риту. Про ее ошибку, дознание, суд и костер. Когда он дошел до того момента, как пламя танцевало вокруг девушки, он остановился.

— Так ты что же, только свидетель?

— Да.

— Что-то я не очень понимаю, — покачал головой корректор. — Как же ты здесь оказался?

— Я не помню. Я осознал себя всего неделю назад. А до этого — Как во сне. Или вообще провалы. А что в паутине? Видно что-нибудь?

— Что-нибудь видно. Ну-ка одевайся. Разговор, боюсь, долгий.

Пока Андрей застегивал рубашку, корректор быстро чертил схему его паутины. Карандашом, ручкой и красным маркером.

— У тебя не раздвоение личности. Вот смотри.

Он положил рисунок перед Андреем.

— Ты свою паутину когда-нибудь видел?

— Конечно, в академии друг на друге тренировались.

— В академии «Солнце»? — улыбнулся врач.

— Да, это она, — Андрей улыбнулся в ответ.

— А академия «Луна», кстати, это что?

— Медицинская.

Зиньковец воззрился на Андрея.

— Очень интересно… Гляди сюда. Какого цвета паутина эссенса?

— Серебряного.

— Верно. Но серебряного карандаша у меня нет, поэтому нарисовал простым. Вот сколько в твоей сущности серебра. Дальше идут синие нити. А потом и третья часть — сиреневые.

— Это… не моя паутина, — губы Андрея задрожали, — это…

— Расщепление сущности. Вернее, даже не расщепление, а комбинирование из трех. И честно признаюсь: я вижу такое в первый раз. Видимо, твои двойные воспоминания связаны именно с этим.

Андрей смотрел на паутину, силясь понять.

— Где ты находишься, по-твоему? — спросил корректор.

— В медицинском центре, — тихо ответил Андрей.

— Правильно. А где медицинский центр?

— В подмосковном городке.

— Замечательно! А что за город такой?

— Это город, где я родился и вырос. Окончил школу. Потом… Нет, — задумался Андрей, — я ее не окончил, а ушел в техникум. Потом — в армию. Потом уже в академию.

Андрей рассказывал, глядя на обои с березками. Если б в этот момент он посмотрел на врача, то увидел бы, какие физиономии он корчит от удивления.

— А академию Эссенс ты окончил тоже здесь?

— Нет-нет. Тут я поступил в медицинскую, а после третьего курса… Стоп. Ну вот опять. Да что за чертовщина!

Андрей с досадой замолчал.

Врач тоже задумался, потом спросил:

— Скажи мне, Андрей. Только не спеши, подумай сначала. В том городе, где тебе прицепили значок-паутинку, есть медицинские академии?

— Нет! Что вы. Ничего подобного там и в помине нет. Я вообще не понимаю, как это можно лечить таблетками и уколами.

— А теория сущности тебе нравится?

— Еще бы!

— Андрей, слушай меня внимательно, сосредоточься. Вспоминай день выпуска, диплом, значок. Значок видишь?

— Да.

— Где, кстати, сейчас твой значок?

— Кажется, я оставил его там, в замке. В тог момент я его почти ненавидел.

— Из-за суда?

— Да.

— Ладно. Значит, тебе вручают диплом и прицепляют значок. Твои чувства?

— Я был очень горд. И рад. И чувствовал себя волшебником.

— И вспоминал, как ты впервые услышал про теорию сущности? Про академию? — подхватил корректор.

— Да. Мне в армии один парень рассказал…

— А где ты служил? — продолжал спрашивать корректор.