Девушка без Бонда - Анна и Сергей Литвиновы

– А тебе не кажется, что это будет лучшим выходом для нас всех?

– Что?!

– Девчонка – отработанный материал. Да, возможно, она случайная жертва. Но ты же знаешь, как говорят сами русские: лес рубят – щепки летят. Их Сталин очень любил эту поговорку. Моя совесть выдержит. Девочка просто станет очередной невинной жертвой в мировой войне против глобального террора…

– Нет, Пит, так нельзя. Давай дадим ей шанс. Выкинем где-нибудь на ближайшем острове. Ей все равно никто никогда не поверит. Представь, если она станет рассказывать, что с нею было… Ее просто упекут в психушку… Да и про нас она вряд ли сможет что-нибудь вспомнить…

– О’кей, давай – но только после «присциллы»…

– Ты мразь, Пит, ты все-таки надеешься, что она умрет…

– Может быть, может быть…

А потом игла снова вонзается в Танину вену, какой-то препарат поступает в кровь и почти сразу же мягкой волной изнутри ударяет в мозг – и после этого она уже совсем, совсем ничего не помнит… Не помнит напрочь – вплоть до того момента, как она, обнаженная, поднимается из теплого моря и видит приближающегося к ней чернявого молодого парня в осенней кожаной куртке…

Часть III

…И в тот момент, когда Таня наконец вспоминает все и все, что с нею случилось, пролетает в сознании, как в бешено ускоренном кино – она так и не успевает ни помолиться, ни попрощаться с жизнью, – раздается выстрел.

Татьяна слышит его и вдруг понимает, что она жива – пока жива! Только на спину и затылок ей плеснуло что-то горячее, а потом раздался шум – шум падающего тела…

Затем слепящую лампу отвернули от ее лица, и она открыла глаза и увидела, что у ее ног распростерт Чехов-Костенко, и он по-прежнему сжимает в руке так и не пригодившийся ему пистолет, и на полу под ним растекается кровь. А кто-то поспешно разрезает путы, которыми она прикручена к креслу.

Татьяна, потрясенная, почти бесчувственная, перевела взгляд и увидела: ее спасительница – не кто иная, как спутница в ее яхтенном путешествии, француженка Мадлен! А рядом с ней, с короткоствольным автоматом в руках, – милый матрос Жан-Пьер! Лица обоих французов сейчас сосредоточенные, жесткие.

Как они сюда попали, ее спасители? Как узнали, где она? Кто они, в конце концов?

Эти вопросы вихрем пролетели в Таниной голове, но тут на полу дернулся Костенко-Чехов. Приоткрыл глаза и зашевелил губами, силясь что-то произнести. Он не отрываясь смотрел на Татьяну, своим жалобным взглядом словно призывая ее к себе.

Она наклонилась к нему, и тут Костенко прошептал – по-русски. Его последние слова звучали бредом. И были бы очень похожи на бред, если бы умирающий не старался так отчетливо их выговорить, донести до Тани. Если б он не говорил на языке, который понимали лишь двое: он и она.

Чехов прошелестел:

– Все зло мира – в горгоне Медузе… Запомни… Уничтожь…

Таня наклонилась к нему, едва ли не припала. Взволнованно вскрикнула по-русски:

– Что?! Что ты говоришь?

Но ответить ей Костенко уже не мог. Его тело дернулось, и душа (если у него, конечно, была душа) перешагнула смертный порог. Глаза остекленели.

– Уходим, быстро!

Мадлен потянула Татьяну за руку. Жан-Пьер засунул свой короткоствольный автомат – кажется, тот самый, который Таня видела в тайнике под палубой их яхточки, – в объемистую сумку и скомандовал: «Вперед!»

На прощание француженка сделала телефоном два снимка распростертого на полу предателя Чехова-Костенко.

Они выскочили на тихую безлюдную улочку верхнего города островка Фолегандрос и уверенно повернули в ту сторону, где – Таня знала – сквозного прохода не было.

– Там тупик! – отчаянно воскликнула она.

Ей никто не ответил. Мадлен неслась впереди, Татьяне оставалось лишь поспешать за ней, в арьергарде следовал Жан-Пьер со своей огромной сумкой в руках. Наконец они достигли глухой стены, ограждавшей проулок.

– И что дальше? – с оттенком иронии вопросила Татьяна.

Ее спутники по-прежнему хранили молчание. Француз поставил свою поклажу на землю, раскрыл ее, вытащил оттуда сверток, похожий на небольшой плоский рюкзак, и протянул его Садовниковой. Сердце екнуло – подобные рюкзаки были девушке очень, очень знакомы… Но она все же спросила:

– Что это?

– Неужели не узнаешь? – с улыбкой спросила Мадлен и добавила: – Ты же была отчаянной парашютисткой!

Таню до глубины души поразило то, что французы, оказывается, знали, кто она, знали детали ее биографии – и молчали!

Ошарашенная, она приняла парашют из рук Жан-Пьера. Тот достал второй рюкзак и протянул его Мадлен, а третий стал прилаживать себе на спину.

– Что вы делаете? – прошептала потрясенная Таня.

– Надевай! – скомандовал Жан-Пьер. – Займемся бейс-джампингом.

Он подсадил Таню на белый каменный забор, которым оканчивался переулок. Она глянула вниз. Под ней расстилалась бездна. Скала обрывалась прямо у ее ног и отвесно уходила вниз. А через четыреста, а может, пятьсот метров предстоящего свободного полета плескалась темная громада ночного моря. Кое-где виднелись маленькие белые барашки.

«Бейс-джамп? На незнакомом куполе? В кромешной темноте? После огромного перерыва – а я уже лет восемь не прыгала?.. Невозможно», – вихрем пронеслось в голове у Татьяны.

Жан-Пьер тем временем глянул на прибор, фосфоресцирующий в темноте стрелками.

– Ветер строго от берега, – удовлетворенно сказал он, – скорость пятнадцать узлов. Условия благоприятствуют. – И обратился к Тане: – Прыгаешь второй, после Мадлен. Только «медузу»[11] бросай не сразу, а через пару секунд – не то об скалу размажет. Перед приводнением отцепи купол – впрочем, что тебя учить, на воду ты наверняка прыгала.

– Не прыгала я никогда на воду! – возмутилась Таня. – И вообще: это безумие! И бессмыслица!

– У нас нет другого пути для отхода, – невозмутимо промолвил Жан-Пьер. – Мы только что убили человека, если ты не забыла. – И он крикнул Мадлен: – Вперед!

Француженка послушно, ласточкой, бросилась в темноту обрыва. Какое-то мгновение Таня различала ее вытянутое в струну тело, несущееся вниз на фоне слегка светящейся морской воды, потом Мадлен исчезла из вида, а затем вспыхнул ее парашют – чтобы парой мгновений позже удариться о поверхность воды и превратиться в разноцветную бесформенную тряпку.

– Таня, пошла! – скомандовал Жан-Пьер, и в его голосе послышалась столько силы и властности, что Садовниковой ничего не оставалось делать, как ухнуть вниз.

Последней мыслью было: «Свалюсь с непривычки в бэ-пэ[12] – вообще никаких шансов».

Она изо всех сил оттолкнулась от беленого парапета, нырнула головой вниз в пустоту, почувствовала, как воздушный поток подхватывает ее, пытается закрутить… «Не выровняюсь – убьюсь, на фиг. Обмотает куполом – и конец».

Ей кое-как удалось принять правильное – и давно забытое – положение свободного падения – на животе, руки-ноги раскинуты в стороны… Вода стремительно приближалась, и Татьяна потянулась схватить «медузу»… облилась холодным потом, потому что, опять же с отвычки, не сразу ее нащупала… но все-таки выхватила, швырнула… О боже, еле успела – вода уже совсем рядом. В свободном падении она провела на несколько секунд больше, чем Мадлен, а время в бейс-джампе дорого – несешься к земле со скоростью двести километров в час.

«Нет, такого экстрима у меня в жизни точно никогда не было, – мелькнуло у нее. – И скала ведь совсем близко – не дай бог, ветер изменится, и тогда точно размажет…»

Таня лихорадочно вцепилась в стропы управления, постаралась максимально дальше отрулить от берега, обеспечить себе безопасное приземление… Однако расстояние до воды с непривычки рассчитать не получилось – когда решила, что пора, и потянулась отцеплять купол, оказалось, что уже поздно. И Таня рухнула в воду вместе с парашютом и рванула подушку отцепки, когда уже начала захлебываться.

Слава богу, дыхание она задержала еще перед приводнением, поэтому ей хватило воздуха, чтобы уйти по инерции на глубину, а затем всплыть и вдохнуть кислород всей силой легких. На миг Таня увидела фантастически красивую картину: вздымающаяся ввысь отвесная скала, с которой они только что прыгнули, там, наверху, на обрыве – белые домики города, еще выше – мириады звезд, а немного в стороне – вдруг вспыхнувший купол парашюта Жан-Пьера. Таней на мгновение овладела эйфория: она сделала это, у нее получилось! Она снова избежала неминуемой смерти – а чем еще был ночной бейс-джамп после многолетнего перерыва, как не смертельным трюком?! Гибель опять пронеслась мимо нее – второй раз за какие-то четверть часа!

Затем она увидела, как француз освободился от купола и с шумом плюхнулся в воду метрах в пятидесяти от нее.

Тяжелые кроссовки тянули ко дну, и Таня без сожаления от них избавилась. Майка и джинсы облепляли тело и тоже мешали, но их снимать она не стала.