Третья месть Робера Путифара - Жан-Клод Мурлева

что подбородок у нее дрожит, а по щекам катятся слезы. Явно здесь творилось что-то такое, чего он понять не мог. Первую песню подхватил весь зал, следующую тоже.

— Вы бы пригнулись, месье! — ныли дети, сидевшие позади него. — Нам не видно Одри!

Он сдвинулся на край сиденья и втянул голову в плечи. В пальто было невыносимо жарко, и он вздохнул с облегчением, когда мать наконец подтолкнула его в бок:

— Робер, мне надо в туалет…

Они перемигнулись и скромненько покинули свои места. Воспользовались запасным выходом и оказались в просторном круговом коридоре.

— В тот раз я сидел не с этой стороны, но ничего, пойдем в обход, — решил Робер и двинулся вперед широким шагом. — Не отставай, мама!

Они развили огромную скорость, но через три минуты оказались ровно на том же месте.

— Ты, наверно, что-то напутал, Робер, — пропыхтела мадам Путифар. — Я не видела никакой лестницы.

Совершив еще один обход, они решили, что хватит с них бесплодного хождения по кругу, и, проигнорировав табличку «Служебный вход», проникли в другой коридор, поуже. Миновали с десяток закрытых дверей.

— По-моему, это гримерки.

— Да, Робер. Вот теперь мы точно заблудились.

Поскольку спросить дорогу было не у кого, они пошли дальше наудачу. В самом конце коридора одна дверь была приоткрыта.

— Смотри, мама, может, там кто-то есть… Давай заглянем.

Чем ближе они подходили, тем явственней до них доносились музыка и пение, как будто концерт транслировался в эту комнату. Они подошли уже к самой двери — и остолбенели. Под золоченую накладку на двери была подсунута карточка с именем: «Одри».

— Это ее гримерка! — прошептал Путифар. — Но там кто-то есть…

Подстрекаемая любопытством, мадам Путифар просунула голову в проем. Сын придерживал ее за талию и вдруг почувствовал, как она вздрогнула. Она отпрянула назад, отступила на несколько шагов.

— Робер, там… там… там какой-то…

Она заикалась.

— Так кто там, мама?

— Там такой… вроде как гном… он смотрит телевизор.

— Мам, ну что ты говоришь!

Он, в свою очередь, просунул голову в дверь и с опаской окинул взглядом помещение. Комната была просторная и светлая. У стены стоял бежевый кожаный диван, перед ним на журнальном столике — букет красных роз. Во всю длину другой стены — гримировальный стол, оснащенный зеркалами и лампионами. А в углу примостился телевизор, и по нему в прямой трансляции шел концерт.

Путифар увидел сначала только спину того, кто неподвижно сидел на стуле, уставившись в экран. С первого взгляда ему, как и его матери, показалось, что это существо в футболке — персонаж какого-то фантастического фильма. Синяя бейсболка на непропорционально большой голове, оттопыренные уши, кожа на обнаженных предплечьях неестественно бледная и увядшая…

— Ну что? — шепотом спросила мадам Путифар, жмущаяся за спиной сына.

— Хатчинсон — Гилфорд… — прошептал Путифар.

— Его так зовут? Ты его знаешь?

— Нет, мама. У него синдром Хатчинсона — Гилфорда. Это такое генетическое заболевание, очень редкое… один случай на восемь миллионов… это еще называется «прогерия».

— Ох, бедный старичок…

— Это не старичок, мама, это ребенок. Ребенок-старик. Такие дети доживают максимум до тринадцати лет…

— Ужас какой… Дай посмотрю.

Она протиснулась между сыном и дверной створкой. Благодаря расположенным под разными углами зеркалам они увидели все: нос, похожий на птичий клювик, скошенный подбородок, бескровные губы, тонкую до прозрачности кожу, сквозь которую, казалось, видны все косточки. Они не сразу пришли в себя.

— Пойдем, Робер. Он сейчас нас тоже увидит в зеркалах…

Так оно и случилось. Морщинистое личико повернулось к ним и озарилось улыбкой.

— Здравствуйте. Заходите, пожалуйста.

Голос был высокий, звенящий.

— Мы не хотели бы беспокоить… — выдавил Путифар. Он не решался ни уйти, ни переступить порог.

— Я брат Одри. Правда, она хорошо поет?

— О да! Очень хорошо! — в один голос ответили Путифар и его мать и сами удивились, как искренне это прозвучало.

— Я смотрю ее по телевизору, потому что мне нельзя в зал… Если меня хоть немножко толкнут, сразу кости ломаются. Руки, ноги… И потом никак не срастаются… Это очень неудобно… Подойдите поближе, посмотрите на мою сестру.

Они подошли. На сцене Одри исполняла зажигательный танец с акробатическими прыжками в окружении десятка танцоров и танцовщиц. Это был фейерверк юности и жизненной силы. Весь зал ходил ходуном. «Танцуем вместе! Не стой на месте, — пела Одри, — не стой, а то в землю врастешь… Сиднем не сиди, вставай и иди, погляди, как мир хорош…»

— Она и танцует хорошо, правда?

— Да, очень хорошо…

— Она лучше всех, моя сестра.

— Да, лучше всех…

У него не было ни волос, ни бровей, ни ресниц. Синяя бейсболка прикрывала голый череп, белый и шишковатый.

— Через две песни будет моя…

— То есть?

— Песня, которую она сочинила для меня. Подождете?

— Нет, спасибо, — сказал Путифар. — Нам надо вернуться в зал. До свидания.