Меня не купишь - Мартин Касарьего

Второй словно онемел, тупо уставившись на дырку в своей гладиаторской лапе.

— Захлопни клюв, Тарзан. И выбрось свою надувную куклу, а то, не ровен час, сдуется, да и придушит твои причиндалы.

Я вышел в магазин и закрыл дверь. Роза ждала меня, не зная, что ей делать.

— Пошли, — скомандовал я.

Это была хорошая мысль: смыться. Мы выбежали на улицу. Несколько любопытных, привлеченных звуком выстрела, отшатнулись от дверей при нашем появлении. Готов спорить, что большинство из них и не взглянули на пистолет, завороженные Розиными ногами и трусиками. И я их вполне понимаю. Мы вскочили в автомобиль и рванули с места. Ни один из культуристов не решился высунуть нос.

41

Роза молча сидела рядом со мной: очень бледная, в трусиках и с только что наколотой половинкой змеи. Казалось, последние события и моя манера нажимать железным указательным пальцем на спусковой крючок произвели на нее сильное впечатление. Мои действия не были излишними. Смертельное для некоторых прямое попадание, говаривал Гарсиа. Роза крутила ручку настройки радио, пока не наткнулась на волну, на которой передавали бакалао [26]. Я убавил громкость. Эти «чумба-чумба, давай-давай» вредны твоим ушам, старая коняга.

— Я отвезу тебя домой, — сказал я.

— Нет!

Она задрожала. Я решил, что, поскольку ее схватили именно у меня дома, ее мучают плохие воспоминания. Она смотрела на меня широко открытыми безумными глазами.

— Ты обманул меня! — закричала она. — И ты тоже! Он очень страдал! Они отрезали ему палец, ты ведь знаешь?

— После того, как он умер.

— Они переломали ему пальцы! Они били его!

— Я не стал говорить, чтобы не сделать тебе больно.

— Кто ты такой, чтобы решать, когда мне должно быть больно, а когда нет?

Роза дрожала. Я подумывал, не дать ли ей пощечину. Решил немного подождать. Когда ты ведешь машину, неразумно давать по щекам женщине, у которой разыгралась истерика.

— Как ты узнала?

— Из газет. Я читаю газеты, понимаешь?

— Я врал для твоего же блага. Теперь ты знаешь: Годо мучился. Думаю, тебе надо бы что-то надеть.

— Я тоже так думаю, — согласилась она, и истерический смех смешался с солеными слезами. — Отвези меня домой к подруге, — попросила она, успокоившись. — Она даст мне что-нибудь.

— Где она живет?

— В Алкорконе. Мы вместе играем в баскетбол. Прости меня за сцену.

Я не успел ей сказать, что мой путь лежал в Сан-Себастьян-де-лос-Рейес.

— У меня нет времени, — ответил я. — Ты умеешь водить машину?

— Да. А ты умеешь танцевать?

Я улыбнулся. Сама Стерлинг Хейден не ответила бы лучше.

— Тогда ты оставишь меня возле бара, — сказал я, стирая с губ улыбку, на пару секунд осветившую мое лицо. — Езжай дальше на машине. Через четыре часа приезжай за мной ко мне домой. Если у входа в палисадник не будет стоять стул, сразу убирайся.

— Какой палисадник? — удивилась Роза. — Ой, извини! Стул? — быстро добавила она.

— Ну да. Это первое, что пришло мне в голову. Этот знак не хуже любого другого.

Я остановился и поставил машину на ручной тормоз. Мы прибыли. Мы посмотрели друг на друга. Роза прижалась ко мне, и я не смог сопротивляться. Да и не хотел. Ее губы прильнули к моим.

— Бессовестный, — довольно мурлыкнула она.

Она потянулась, чтобы еще раз поцеловать меня, и ее рука оказалась у меня между ног.

— Сейчас не время. — Я отвел ее руку только со второй попытки. — Но через четыре часа перед нами будет целая жизнь. На! — Я протянул ей фотографию из кафе.

Роза взволнованно посмотрела на нее и с юношеской пылкостью прижала к губам.

Я вышел из машины. Роза села на водительское место. Она опустила стекло и как-то очень странно взглянула на меня. Никогда не забуду этого взгляда. Ее рука, лежавшая на руле, все еще сжимала фотографию.

— Ты покорил меня, когда мне было пятнадцать лет, Макс. Я была совсем ребенком, не стоит смеяться над этим. У меня не было мужчин, ты мог бы оказаться первым. Прощай, я люблю тебя. Я очень люблю тебя. Прощай!

При всем несовершенстве это все-таки была самая прекрасная симметричная фраза, которую мне когда-либо доводилось слышать. Произнеся ее, она посмотрела на меня так, будто просила прощения или искала одобрения. Эльза, Роза, Роза, Эльза, Эльза, Роза… Мое сердце, как маятник, качало от одной к другой, без всяких остановок посередине. Малышка дунула на ладонь, на которой только что оставила поцелуй для меня, включила первую передачу и сорвалась с места, будто за ней гнались черти. Я провел пальцами по губам и проводил ее глазами до поворота, метрах в двухстах от меня. Потом перевел взгляд на голубую неоновую вывеску бара «Голубой кот» и спросил себя, не окажется ли все это последним, что мне суждено увидеть в этой жизни.

42

И вот я сижу здесь, в «Голубом коте», тщательно выбритый и хорошо одетый. Не правда ли, я был бы похож на герцога, если бы герцоги не были так порочны? Не стоит забывать и того, что, хотя я и был бывшим телохранителем и бывшим вечно полупьяным вышибалой на дискотеке, я всегда отличался врожденной и незаслуженной элегантностью. И вот я здесь, одетый с иголочки, расфранченный донельзя, и яйца при мне. Уж если суждено умереть, сделаем это красиво. Вперед, кабальеро, нам предстоит умереть, ибо мы молоды, неотразимы и при деньгах! А если судьба подарит нам еще один шанс, нужно собраться и схватить его за горло. Как сказала Эльза, просить больше — просто бессовестно.

— «Дик» со льдом. Будь любезен, «Дик» на два пальца.

Вам знакома эта сцена? Мы вернулись к началу истории, нанеся некоторый урон запасам виски. В общем, кто знает, к чему мы пришли? Ну умру — так умру. Наверное, вы подумаете: а нам-то что за дело? Но это еще не самое интересное. Знаете, что в этой истории самое интересное и забористое? Что я тоже не уверен, что все это хоть что-то значит для меня. Все зависит от Светлячка, от того, не выхватит ли она в последний момент из рукава козырной туз и не сыграет ли против меня. Она опаздывает на десять минут. Что она делала все это время, после того как мы расстались? Посмотрите на эти дырки на стене, где раньше поблескивало зеркало, на пустую нишу над дверью — там прежде красовался пошлый голубой кот, и на темное пятно на полу, куда текла кровь Паэльи. Взгляните на мой костюм! Его выбрала Роза, оплатила Эльза и ношу я. Не так уж плохо я сумел организовать то утро, верно? А что скажете о моих ботинках? Как был бы счастлив ребенок, получив такие же!

— Кто у нас женится? — поинтересовался Сабас, пораженный в самое сердце моим костюмом.

— Может, и я, но прежде нужно выяснить, кому из нас предстоит умереть.

Очень скоро в этом скучном месте начнется праздник. И вряд ли кто-то захочет пропустить его. Придет Эльза. Она, несомненно, будет царицей бала. По правде сказать, и конкуренция на сей раз будет не самой жесткой: Гарсиа с его личной шайкой монстров — Кувшином, Одноруким и Молчуном. Непросто будет подобрать музыку. Я представляю Гарсиа танцующим старомодный салонный танец в бальной зале, где стены обиты изъеденным молью алым бархатом, а по углам теснятся проститутки. Мне не требуется особо напрягать воображение: я видел это много лет тому назад. Кувшин видится мне эдаким гусаком, отплясывающим ча-ча-ча, а все его телеса дрожат, как пудинг-флан в вагоне-ресторане поезда, едущего по узкоколейке. Что до Молчуна… Должен признать, Молчун обладает некой статичной, я сказал бы, культовой, несколько ортодоксальной элегантностью. Парный танец — это для него. В его пользу говорит и тот факт, что за все время танца он ни разу не откроет клюв, а это уже кое-что. Излишне объяснять, что парные танцы не для Однорукого. Он настолько туп и неотесан, что может танцевать только соло, да и в этом случае все испортит. Я закрываю глаза и представляю себе его жирную косичку, скачущую из стороны в сторону по спине, как хвост клячи, отгоняющей мошкару. Если все сложится удачно, им всем предстоит последний танец со Смертью, престарелой сеньоритой, никогда не умирающим живым трупом. У нее белоснежные волосы, угольно-черные одежды, вечная коса в руках. Так они заплатят за то, что сделали с Тони, с Годо, с Эльзой и Розой. Так они заплатят за эти шесть лет. Одни умрут, другие будут отмщены. И все довольны.

43

Дверь распахнулась. Вошла Эльза. Она была ослепительна. Теперь я знал, как она провела все это время: прихорашиваясь. Туфли на высоких каблуках, тонкие чулки, небольшая темно-зеленая сумочка, сережки в виде солнца и луны — разумеется, растущей, простое черное платье с весьма умеренным вырезом, очень красивое, чуть выше колена. На мой взгляд, не самый подходящий к случаю костюм, но спорить было бесполезно. Кроме того, и она тоже имела полное право умереть достойно. Тонкая серебряная цепочка особенно оттеняла нежность ее шеи. Я опустил «астру». Что и говорить: мне выпала удача знать женщину, способную хоть кого довести до инфаркта. При виде меня она удивленно присвистнула. Я почувствовал себя неуютно, будто я превратился в жиголо: этот костюм, ботинки, часы оплатила она. Хорошо хоть, в груди пока еще билось мое собственное сердце. По крайней мере, наполовину мое.