Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни - Кеннет Уомак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едкому запаху сигарет Джона она предпочитала сигариллы «Шерманс». В редких случаях, когда они куда-то выбирались вместе, супруги занимались безостановочной скупкой потребительских товаров. Неисправимые транжиры, Ленноны превратили квартиру номер 71, а также доступные им подвалы «Дакоты» в склады своих трофеев. В какой-то момент их потребительские интересы сместились в сторону египетских артефактов – Йоко хотела добраться до их «магической силы». Был приобретен громоздкий саркофаг, занявший немало места в их гостиной. Джон во время своих покупательских «загулов» охотился на всевозможные электронные устройства.
Фреду казалось, что подвальные залежи стали напоминать склад какой-нибудь киностудии. Повсюду глаз натыкался на коллекции предметов самого разного назначения, некоторые из них были мусором, другие – бесценными. Что там было? Большие сюрреалистические картины, написанные Джоном масляными красками, абстрактные коллажи, рисунки, плакаты, реквизит и звуковое оборудование для концертов, барабаны-бонго и другие ударные, клавишные, старая мебель, в том числе антиквариат, шкафы для документов, надоевшие Шону игрушки, картонные коробки и магазинные пакеты, а также стульчак и ванна на массивных ножках. Ну и, конечно, пластинки группы (110).
День Джона неизменно начинался в огромной кухне 72-й квартиры. Кухня была центром всей жизни Леннонов. Разработанная архитектором Полом Сигалом, который и сам жил в «Дакоте» с 1969 года, «суперкухня» впечатляла не только размерами, но и многообразием функциональности. И в отличие от комнат, выходящих на Централ Парк Вест, в «суперкухню» не проникали уличные шумы, так как внизу был внутренний двор.
Кухня определяла повседневную жизнь четы, и особенно Джона. За пределами спальни она была для него зоной комфорта, примерно как для Йоко – «Первая студия». Доминантой кухни был большой деревянный стол, изюминку вносили холодильники со стеклянными дверцами, за которыми видно было содержимое, а еще панно во всю стену. На этом панно были изображены Джон, Йоко и Шон в костюмах суперменов; взявшись за руки, они летели в светлую даль. На полках расположились поваренные книги, в том числе классика диетологии: Уильям Дафти, «Сладкий блюз». Книга вышла в 1975 году, и Джон постоянно с ней сверялся, чтобы избежать угрожающего здоровью рафинада. Также здесь было полно журналов с броскими названиями вроде «Питайтесь правильно», «Лучшая жизнь», «Новая эра» и «Вегетарианец». Джон и Йоко намеревались исключить из рациона мясо и рыбу, за исключением обожаемых ими суши.
У окна, выходившего во двор, был стол с массивной столешницей, а рядом с ним – «режиссерские» кресла в матерчатых чехлах. Почти каждое утро Джон сидел там в одиночестве в предрассветные часы, прикуривал одну от одной «Житан» без фильтра, попивал чай – его любимым сортом был крепкий «Ред Зингер», хотя в планах было покончить с теином, – и завтракал. Завтрак неизменно включал миску пшеничных подушечек и печенье, намазанное апельсиновым мармеладом. Хотя Джон, в значительной степени, отказался от наркотиков, освободиться от пристрастия к чаю и кофе у него не получалось – в день он часто выпивал от двадцати до тридцати чашек.
Кухня постоянно притягивала и кошачье трио Леннонов – маленький отряд домашних любимцев, в который входили белый Саша, черный Миша и пятнистая беспородная Чаро. Джон баловал котов, а те в свою очередь платили ему пылкой любовью – особенно за телячью печенку, которой они регулярно наслаждались. Йоко вспоминала, что «Джон особенно любил Чаро. Он говорил: “Смешная у тебя мордаха, Чаро!” и гладил ее» (111).
Когда Леннон не сибаритствовал на своей «суперкухне» и не читал документальную прозу в спальне, он составлял списки – что должен сделать Фред. Когда тот начал работать у Леннонов, Рич Депальма выделял ему до тысячи долларов на выполнение поручений четы; но в итоге Фреду пришлось еженедельно снимать по три тысячи долларов в банке «Леуми» на Бродвее и 66-й улице, так как задания становились все более экстравагантными. К примеру, за телячьей печенкой Джон отправлял помощника к одному из лучших мясников в верхней части города, и Фред покупал у него продукт не меньше, чем по восемь долларов за фунт.
Составление списков было любимым времяпрепровождением Джона. Он строчил их на любом обрывке бумаги, который попадался на глаза. В декабре он, к примеру, умыкнул тетрадь Йоко, где был, в том числе, и нарисованный от руки экстерьер «Дакоты». А все для того, чтобы набросать Фреду очередные задания, которые помощник должен был выполнить в кратчайшие сроки:
1. Книга о кошках и собаках
2. Радио/запись в Японию (Рождественская лихорадка)
3. Копченый лосось
4. Фотографии Шона, к сведению Шварца?
5. Напомнить Й. насчет персидских ковров
6. Электронные часы (Кухня?)
7. Напомнить Й. насчет МОЕЙ «ночной рубахи» (т. е. сделанной некой женщиной)
8. Цветы для Йоко (скажи ей, что их послал я!)
9. Кукурузные хлопья (112)
Даже при наличии целого штата сотрудников, готовых мгновенно выполнить его распоряжения, а в этом штате был японский повар Унеко Уда, к которому почтительно обращались Уда-сан, и садовник Майк Медейрос (Джон шутливо прозвал его Майк Дерево), музыканту нравилось считать себя «домохозяином». Йоко же выполняла более традиционную роль кормильца семьи – она безостановочно занималась делами в «Первой студии». Джон порой рассуждал о том, что роль домохозяина и главной няньки Шона, собственно, и послужила импульсом к тому, чтобы порвать с общественной жизнью и музыкальной карьерой. Удивительно, но он увлекался хлебопечением и считал это главным признаком заботы о семейном очаге. «Хлеб и дети, что знает каждая домохозяйка, – работа с полной занятостью. Ни на что другое не остается времени», – утверждал он позже. Овладеть пекарскими навыками Джону помогла Роза, научившая его печь хлеб так, как делали это ее предки в Понтеведра[54]. Роза вспоминала, как они «покупали муку, цельную пшеничную, потому что Джон искренне верил в полезные свойства отрубей, и превращали кухню в наш производственный центр. Неспешное и выверенное приготовление хлеба восхищало Джона больше всего. Он так смешивал муку, словно это был древний ритуал». А так и было, конечно, – ритуал для него. «На Джона это оказывало терапевтическое воздействие», – утверждала Роза (113).
Насколько Джон наслаждался самим процессом, настолько же его поражала и быстрота, с какой исчезали плоды его труда. «Когда испечешь эти буханки, такое чувство, словно что-то завоевал. Но
