Танго на цыпочках - Екатерина Лесина

сумасшедшая ли я". Впрочем, относительно звонков у Тимура имелась своя собственная теория, странно, что Ника не додумалась, ей это объяснение еще раньше должно было в голову придти. Другой вопрос — кто и зачем этот цирк устроил.

— Когда начались звонки?

Ника ответила не задумываясь:

— Позавчера. Нет, раньше на день. Вчера я тут была? Мне Лара сказала придти к тебе, а сказала она за день до этого. Значит, все-таки позавчера. Только Лара еще до звонков появлялась, она бывала в квартире, это точно. Там запах ее духов, и записки, и вещи…

— Какие вещи?

— Картина, ну, та, которую я потом тебе принесла, — Ника густо покраснела, — только она от Лары, честное слово, от Лары, я ж не сама рисовала! Я вообще рисовать не умею! Еще духи были…

— Черная магия?

— Ага. И суп, в самый первый раз она написала, что ночевать не вернется, и чтобы я суп ела. Я ела. А потом сок бы. И вино. Да, точно, вино было, красное, я всего полбокала выпила… Кажется, полбокала, а потом ничего не помню. Только у тебя очнулась.

— Совсем ничего?

— Ну… — Доминика повертела вилку в руках. — Цветы говорящие, которые отчего-то на стенах росли, чудовища, Лара за мной гналась…

— Жаль, что не догнала. — Прокомментировала Сущность. — У девицы явный психоз.

— Боюсь, тут кое-что посерьезнее психоза. — Тимур окончательно убедился в правильности своей догадки. Кто-то играет в покойника. Логично ведь, Ника играла с ним, а теперь играют с ней. Декорации те же, только зритель поменялся. Для полной уверенности требовалось уточнить еще кое-что.

— Ты колешься?

— Что? — На ее лице проступило такое удивление, что Тимур сразу поверил: она не колется.

— Доверчивый.

— Что?

— Я спросил, ты колешься? Может быть, порошок нюхаешь, колеса глотаешь, куришь, свечи ставишь? Ну, я не знаю, что еще делают. — С каждым словом Никины глаза распахивались все шире и шире, пока не стали похожи на два огромных зеленых блюдца.

— А… И свечи ставят? — Отчего-то шепотом спросила она.

— Ставят. — Подтвердил Тимур.

— Думаешь, я наркоманка, да? Укололась и забылась? И поэтому мерещится всякое?

— Ну…

— Вот, смотри. — Ника вытянула руки вперед. — Видишь, никаких следов, ни синяков, ни дырок, НИЧЕГО!

В самом деле ничего, кожа белая, тонкая, нежно-голубые ниточки вен просвечивают, словно драгоценные жилы на мраморе. Хотя, в мраморе никаких драгоценных жил не бывает, мрамор сам по себе драгоценен.

— Убедился? — Ника спрятала руки под стол. — Нет, скажи, убедился?!

— Убедился. — Тимур против ожидания улыбнулся. Забавная она, подумаешь, вены на руках показала. Небось, Нике и в голову не пришло, что колоться можно не только в руки. Есть же вены и на ногах, Лара, к примеру, предпочитала именно в бедренную артерию колоть. Говорят, некоторые умельцы умудряются и в живот, и в подмышку, и в щиколотку героин вводить, а не станешь же ее целиком осматривать.

— А ты попробуй.

Опять же, и без уколов можно неплохо оторваться, современная наука предоставила любителям дури огромное количество способов употребления оной дури без необходимости дырявить тело. Поэтому вопрос оставался открытым. Хотя… Не похожа она на наркоманку. Совсем не похожа.

— Зато похожа на чокнутую. — Сущность осталась при своем мнении, которое Тимур снова проигнорировал.

— Не веришь?

— Верю.

Ника удивилась. Впрочем, сам Салаватов удивился еще больше, зарекался же держаться от нее подальше.

— Рассказывай. Все с самого начала и подробно, ничего не пропуская и не додумывая. Понятно?

Год 1905. Продолжение

Магдалену убили, и на сей раз не приходилось сомневаться: сие преступление суть дело рук человеческих. Убийца сидел тут же, в комнате; рыдая пьяными слезами, пытался вытереть окровавленные руки о брюки.

Руки-брюки. Что творится в этом странном доме? Палевич пребывал в редком для него состоянии, когда он точно знал, что следует делать, но чувствовал — это не правильно.

— Я ее не трогал! Я только вошел, а она уже! Я хотел поглядеть только!

Магдалена лежала на диване. Белая с золотым тиснением ткань обивки, светло-голубое платье, волосы цвета солнца и много-много крови. Чуть ниже левой ключицы торчала изогнутая рукоять ножа. Убийство произошло недавно: тело еще не успело утратить живое тепло и окоченеть, да и кровь вялыми красными капельками катилась вниз по тонкой руке. Ее руки похожи на стебли болотных лилий, мягкие, нежные и мертвые, а глаза — погасшее небо. Присев на корточки рядом с телом, Палевич закрыл их — мертвые не должны видеть, что творится в мире живых.

— Я только посмотреть хотел! Я не убивал, не убивал я… — Лепетал Николай. Он выглядел таким омерзительно-беспомощным, что Аполлону Бенедиктовичу с превеликим трудом удалось подавить в себе желание взять этого мерзавца за ворот и вытряхнуть из него всю правду.

Убить такую женщину!

— Что мне делать? — Спросила Наталья, прижимая к груди медальон, точно портрет двухсотлетней давности мог защитить ее от оборотня. — Что мне делать?

— Ничего. Хотя, нет, займитесь Элизой, она в обмороке. А здесь я сам.

— Зачем он… В доме… Моем доме… Будет скандал. — Кажется, она не услышала ни одного слова. — Боже мой, какой будет скандал…

— Идите. Вам нельзя смотреть на это. — Палевичу пришлось буквально вытолкать Наталью из комнаты. Бедняжка, потерять обоих братьев и подругу.

— Я не убивал! — В серых, как у сестры, глазах Николая жил страх. — Я не убивал.

Доминика

Я рассказала, с самого начала, как он просил. И о том, как придумала идиотский план — теперь-то мне ясно, что он с самого начала был обречен на провал, и оттого было вдвойне стыдно. Рассказала и о том, как готовилась — покупала духи, училась писать Лариным почерком — изо дня в день переписывала ее конспекты, пока, наконец, однажды растерялась и сама не смогла понять — какой из двух листов ее, а какой мой. То есть, мною написанный. И о том, как приходила в Тимурову квартиру, чтобы подбросить картину, и про саму картину, и про щи в холодильнике, чашку с остатками кофе под кроватью, томатный сок, Ларин любимый, и звонки с того света. Вот только про пакет рассказывать не стала, Лара ведь подчеркнула, что пакет предназначен исключительно для меня. Я завтра же посмотрю, что внутри, и тогда уже решу, говорить ему или нет. Салаватов слушал молча, не перебивал, не уточнял детали, просто слушал, подперев щеку кулаком. А я не находила в себе сил отвести взгляд, все гадала, колется щетина или нет. Глупая мысль, да и сама я дура. Тут еще и рассказ закончился.

— Почему ты поверила, что это именно Лара?

Его