Lа Сucinа = Кухня - Лили Прайор

Я перешла виа Витторио Эмануэле и направилась следом. Шел он быстро. Я старалась не потерять его из виду. Он был слишком далеко, чтобы услышать, если я окликну. Я шла так быстро, как только могла, пытаясь догнать его.

Англичанин свернул между Ла Марторана и Сан-Николо и шел по узким улочкам в сторону Ла Кола.

Я так запыхалась, что сердце выпрыгивало из груди. Чувствовала я себя отвратительно, но решила во что бы то ни стало догнать Англичанина. Адреналин подталкивал меня вперед. Уж очень хотелось узнать, что все это значит. Почему он в Палермо, хотя вроде бы уехал?

Неужели он мне солгал? А если да, то единственная ли это ложь? Подозрения крепли и подстегивали меня. Что, если вся его история — одно сплошное вранье?

Обязательно его поймаю. И вытрясу всю правду. Посмотрю ему прямо в глаза и спрошу, что все это значит.

Он отрывается. Нужно бежать еще быстрее. Господи, как горят легкие!

Сделав еще один рывок, я сократила расстояние между нами. Почему же он не оборачивается на звук моих шагов? Он свернул с виа Аллоро, прошел по виа Скопари и скрылся, войдя в какую-то дверь. За ней оказалась крутая лестница вниз, в бар. Я не колеблясь ринулась по ступенькам. Вот теперь-то я его поймаю. Нужно узнать всю правду.

Задыхаясь, я распахнула дверь. Англичанин стоял возле стойки и заказывал выпивку. Обернулся и посмотрел на меня. Только это был совсем другой человек. Совершенно не Англичанин. Какой же дурой я выглядела, стоя в дверях и пыхтя, как паровоз. Матросы, собравшиеся в баре, смеялись надо мной.

— С вами все в порядке, мамаша? — нагло спросили они.

Я пулей вылетела за дверь и поплелась вверх по ступенькам. Ну и дура же ты. Роза Фьоре, сказала я себе. Щеки пылали от стыда.

А потом я вдруг обрадовалась. Это не он. Это не он. Его здесь нет. Он уехал. И не соврал. Все хорошо. Ничего не изменилось. Он честный и замечательный. Как я могла в нем сомневаться? У меня ведь не было на то никаких причин. Я дура. А он прекрасный человек, и я его люблю. Просто я перенервничала. Убийства вредны для нервной системы. Нужно немедленно идти домой, пожарить мозги и успокоиться. У меня словно камень с души свалился.

Я медленно шла по виа Витторио Эмануэле — самой прямой и безопасной дорогой к дому. Спешить я уже не могла. Погоня не за тем мужчиной довела меня до полуобморочного состояния. Я пересекла Кватро Канти и прошла мимо библиотеки. Там было тихо. Бедный Крочифиссо!

Добравшись наконец до дома, я тут же зажгла газ на плите. Разогрела в сковородке немного масла, порезала хлеб. Кому могло понадобиться убить Крочифиссо? Кого мог заинтересовать вахтер из публичной библиотеки? Я открыла окровавленный пакет с мозгами. Нет на свете мозгов слаще, чем телячьи. Я пощупала их. Холодненькие, нежные и дразнящие. Я бросила их в горячее масло. Они зашкворчали.

Пожалуй, тот полицейский (если он и вправду полицейский) был прав. В этом городе убийство — отнюдь не редкость. Здесь совершенно не нужны веские причины. Хотя для вдовы и семерых сирот это слабое утешение.

Я положила мозги между двумя ломтиками хлеба и жадно впилась зубами в этот бутерброд. Очень простое блюдо, но какое сочное! Только когда мой желудок наполнился пищей, ужасы сегодняшнего дня стали понемногу отступать. Я начала успокаиваться.

Глава 8

После гибели Крочифиссо в библиотеке была ужасная атмосфера. Словно само старое здание переживало из-за того, чему стало свидетелем.

Постоянные читатели глубоко скорбели. Многие знали Крочифиссо с тех пор, как он еще в конце 20-х годов пришел работать в библиотеку после службы в армии. Они отплясывали на его свадьбе и крестили его детей. А теперь несли Крочифиссо к месту его последнего приюта. Старики часами сидели и обсуждали трагедию, силясь понять, что произошло. И все задавались одним и тем же вопросом: почему? почему? почему?

Сотрудники библиотеки целыми днями плакали. Работа стояла, потому что они с утра до вечера утешали друг друга. Эгоистка Констанца взяла моду падать в обморок и лечилась тем, что отлеживалась на диване в кабинете директора. Вскоре беспорядок добрался и до книжных полок: книги стояли не на своих местах, каталожные карточки терялись. Чтобы поддерживать порядок, мне приходилось работать сверхурочно.

До возвращения Англичанина оставалось целых три дня; я считала часы. Мне мучительно хотелось, чтобы он сжал меня в объятиях, и чем сильнее, тем лучше. Только так я могла побороть боль.

Предстояло еще пережить похороны. Отправились туда всем штатом библиотеки. К церкви Святой Марии шли цепочкой, во главе с директором.

Синьору Росси, жену Крочифиссо, поддерживали под руки соседи. Семеро bambini, построившись по росту, шли за гробом, который оплатили по подписному листу. Особого шика не было, но мы постарались устроить достойные похороны.

К моему удивлению, появился и полицейский инспектор, а еще один полисмен топтался возле кладбищенских ворот. Откуда-то я его знала, вот только откуда?

Потом мы собрались в однокомнатной квартирке Росси на виа Рокко Пирри. Я кое-что приготовила для поминок: большой sfincione, копченый окорок и печенье mastazzolina десерт. Bambini буквально набросились на еду, как будто la signora забыла их покормить после того, как случилось несчастье. Сама она сидела в углу, и взгляд ее был полон отчаяния. Никто не мог вывести ее из оцепенения, даже дети, которые тщетно взывали к ней, дергая за юбку. Сотрудники библиотеки подняли своими причитаниями такой шум, что директору пришлось отправить их по домам.

После похорон мы предприняли попытку вернуть библиотечную жизнь в привычное русло. Директор созвал общее собрание, на котором сказал, что, хоть мы и потрясены смертью Крочифиссо и особенно ее обстоятельствами, все-таки мы не имеем права распускаться и должны вернуться к своим обязанностям. Работа стала нашим спасением, и, занимаясь ею, мы словно чтили память Крочифиссо.

На собрании директор воспользовался случаем, чтобы представить нам нового вахтера — одноглазого Реституто Раймондо, которого мы должны гостеприимно принять в наши ряды.

Реституто Раймондо поклонился. По нему было видно, что на место убитого он заступает от безысходности.

Наконец наступила пятница, вернулся Англичанин. Я так изголодалась без тепла, что жадно вдыхала запах его тела. То и дело принимаясь плакать, я поведала ему о событиях последних дней. Он крепко обнял меня и дал выплакаться, успокоиться.

— Все хорошо, старушка, — сказал он, баюкая