Правила диктует любовь - Эми Казинс

— И что же ты намерена теперь делать? — спросила мать, присаживаясь на краешек дивана.

— Позвоню на работу, сообщу, что я больна. — Адди рассеянно провела по волосам ослабевшей рукой. Время словно остановилось. Она не заметила, как настал день. — Потом поеду к себе на квартиру, наверное. — Она поймала вопросительный взгляд Сюзанны. — Я не могу вернуться в тот дом.

— Ты можешь остаться здесь, если хочешь.

— Спасибо. — Адди ласково погладила мать по руке. — Но как же брат и сестры? — Девушка предвидела шквал вопросов от остальных членов семьи.

— В воскресенье они все равно явятся на ужин. Если не получат приглашения, то сразу же насторожатся.

— Это точно. Дверь выломают, если их не впустят. — Адди впервые улыбнулась.

Они немного помолчали.

— А ребенок?

— Я хочу, чтобы ребенок родился, — без колебаний ответила девушка. Она погладила свой пока еще плоский живот. — Я уже люблю этого ребенка так же, как ты когда-то любила меня в детстве.

Сюзанна нахмурилась и ответила не сразу.

— Не знаю, Адди, достаточно ли я тебя любила.

— О чем ты? — удивилась Адди. — Ты любила меня, я всю жизнь это чувствовала. И никогда не сомневалась в этом.

— Ну, если ты так считаешь, то почему не признаешь за Спенсером права любить?

— Потому что здесь другое. — Девушка поставила чашку на столик. — Я… нравлюсь Спенсеру. И он, конечно же, будет любить своего ребенка всем сердцем.

— Но что тебе не нравится?

Адди вытерла навернувшиеся на глаза слезы. Немного успокоившись, она сказала:

— Оказывается, мне хочется романтики, любовных писем и цветов… — Она всхлипнула, потом глубоко вздохнула.

Адди пробыла в доме матери два дня. Спенсер за все это время так и не позвонил. На третий день она достала свои старые ключи на железной цепочке, к которым не притрагивалась целых три месяца. Ключи от своей прежней квартиры.

Она вернулась на работу, которая не давала ей погружаться в грустные мысли. Однажды субботним днем раздался звонок в дверь.

Адди открыла и увидела посыльного, который передал ей в руки пакет. Дрожащими руками она развязала тесемки и вытряхнула содержимое себе на колени. Это была старая тетрадь в коричневой коленкоровой обложке, перевязанная ленточкой. К ней была прикреплена записка от Спенсера. У Адди на миг потемнело в глазах, когда она увидела знакомый почерк.

«Я нашел это на чердаке и решил, что ты не откажешься взять тетрадь.

С.».

Девушка развязала тесемки и открыла тетрадь. В ней в основном были списки повседневных расходов. Иногда на полях попадались записи о погоде, напоминания о неотложных делах, в одном месте было записано: «Дать мальчику-газонокосильщику пять долларов в подарок на день рождения». Почерк двоюродной бабушки был острым, неровным и немного дрожащим. Сразу видно, что писал пожилой человек. От страниц дневника веяло одиночеством, и Адди это остро почувствовала. Попадались такие записи:

«Три дня не видела почтальона. Надеюсь, он не заболел».

Еще через пару страниц:

«Соседский мальчик подстриг газоны и зашел за печеньем. Он сильно подрос».

И наконец она нашла запись:

«Прошлой ночью мне приснился Джон. Не молодой, а уже старик. Он выглядел даже старше, чем я сейчас. У него были седые волосы и крючковатые от старости руки. Но потом он положил их на клавиши фортепьяно и начал играть. Он играл так, как тогда, когда я услышала его впервые. Какую глупость я совершила, когда влюбилась в него, в человека, который был старше меня на тридцать лет! Меня тогда до слез очаровала его музыка. Зачем я позволила ему полюбить себя, зная, что у меня никогда не хватит храбрости последовать за ним, покинуть ради него семью? Но иначе я не могла! Родители были категорически против моих выступлений на сцене. И неважно, что я играла в Чикагском симфоническом оркестре — для них он был просто сборищем богемы. Невозможно было сказать им, что я влюбилась в концертмейстера.

А Джон уехал в турне по европейским странам.

После его отъезда я решила бросить музыку.

Слишком тяжело было бы мне играть в городе, где все напоминало о нашей любви. Я не жалею об этом. Все годы, прожитые мной после разлуки, прошли с мыслями о нем одном. Я сама сделала свой выбор.

Но вчера ночью мне приснился Джон…

Иногда я сожалею об одном: что не поступила как Сюзанна».

Между страницами обнаружилась знакомая фотография — новорожденный карапуз сосредоточенно совал в ротик свой кулачок. На обратной стороне фотографии почерком Сюзанны было подписано: «Аделина Мари Тайлер. Одна неделя».

Адди улыбнулась и непроизвольно прижала ладонь к своему животу.

В ночь с субботы на воскресенье Адди позвонила в офис Спенсера и оставила ему сообщение на автоответчик. Она рассчитывала, что он прослушает ее сообщение утром, чувствуя, что пока не готова к разговору.

Звонок вырвал ее из сна. Адди с трудом открыла глаза и побрела на звук. Услышав голос Спенсера, она подумала, что все еще спит.

— Адди!

«Как приятно, — подумала она. — Вот он говорит со мной».

Она слушала музыку его голоса, не понимая слов.

— Адди! Я знаю, что ты звонила.

Она ущипнула себя. Нет, никакой это не сон.

— Спенсер, — неуверенно произнесла Адди. Что же говорить? — Я, должно быть, уснула…

— И во сне позвонила мне? — прозвучал его насмешливый голос. — Я должен считать себя польщенным?

— Нет, я не спала, когда звонила тебе… — В голове был туман, глаза закрывались, мысли путались. Она сказала первое, что пришло в голову: — Почему ты все еще на работе?

— Я не на работе. Просто перевел все звонки себе на мобильный телефон. Чтобы не пропустить твой звонок.

— Ты так догадлив? Или я настолько предсказуема? — Она готова была откусить себе язык за свои ядовитые слова.

— Ах, Адди! — Спенсер вздохнул. — Мне было бы гораздо легче извиниться перед тобой, если бы ты перестала грубить.

— А почему это я должна облегчать тебе задачу?

— Не должна, конечно. Но все же ты зря назвала меня лжецом.

Они помолчали. Адди подумала и сказала:

— Прости.

— И ты меня тоже прости. Я очень виноват перед тобой. Хотя мне странно, что ты не поверила мне. И не приняла то, что я хотел тебе дать.

Адди едва не выкрикнула в трубку слова, которые вертелись у нее в голове: «Не ложись спать! Я приеду через пятнадцать минут».

Но она удержалась и промолчала, только крепче прижала к уху трубку, вслушиваясь в дыхание Спенсера. У нее вырвались холодные, как ей показалось, слова: