Богач, бедняк... Том 2 - Ирвин Шоу

– Ты хочешь увидеться?

– Тогда в восемь, – предложил он. – Приезжай ко мне, я приготовлю что-нибудь выпить. – Выглянув из окна, он убедился, что Вирджиния поблизости не бродит.

– Видишь ли, – сказала она, – мне нужно принять ванну. – И мне не хочется спешить. Может, приедешь ко мне, и я сама приготовлю нам что-нибудь выпить?

– Боже, я слышу звон цимбал и серебристый голос труб.

– Не стоит демонстрировать свою образованность, – сказала, хихикнув, Джин.

– Какой этаж?

– Четвертый. Лифта нет. Придется подниматься по лестнице. Поосторожнее с сердцем. – Она повесила трубку.

Рудольф принял душ, побрился. Руки у него тряслись, и он довольно сильно порезал подбородок. Из пореза долго сочилась кровь, и он нажал кнопку звонка в квартиру на Сороковой Восточной улице только в пять минут девятого.

Дверь ему открыла девушка в голубых джинсах и свитере. Он ее никогда прежде не видел. Она сказала:

– Привет, меня зовут Флоренс. Джин! – крикнула она. – Пришел твой парень.

– Входи, Руди, – донесся до него через открытую дверь голос Джин, замирая в прихожей. – Я прихорашиваюсь.

– Благодарю вас, Флоренс, – сказал Рудольф, входя в комнату. Джин сидела голой перед столиком с небольшим зеркальцем на нем, подкрашивая ресницы. Он и не предполагал, что она их красит. Но ничего не сказал ей об этом. Не упрекнул ее и в том, что она предстала перед ним в чем мать родила. Он изумленно разглядывал стены. Почти каждый квадратный дюйм их поверхности занимали его фотографии: вот он улыбается, вот нахмурился, вот скосил на кого-то глаза, вот пишет что-то на планшете. Одни – маленькие, другие просто громадного размера – «крупешники». На всех фото он производил приятное впечатление. Это ему льстило. Ну, все кончено, подумал он, заранее ей благодарный. Она наконец решилась.

– По-моему, я видел этого парня, вот только где – ума не приложу.

– А я так боялась, что ты его сразу не узнаешь, – ответила Джин, продолжая заниматься своим делом, розовая, сбитая, грациозная.

За обедом они говорили о предстоящей свадьбе. Но когда подали десерт, они уже начали ссориться.

– Мне нравится такая девушка, которая знает, чего хочет, – с горечью в голосе сказал Рудольф.

– Ну, я-то отлично знаю, чего хочу, – Джин надулась из-за того, что Рудольф начал с ней спорить. – Я знаю, как я проведу этот уик-энд. Я останусь дома, сорву со стен все до единой фотографии, а потом побелю стены.

Начать с того, что она обожала из всего делать секреты. Рудольф хотел немедленно всем рассказать о свадьбе, но Джин упрямо покачала головой.

– Никаких оглашений.

– Но у меня есть мать, сестра, – возразил Рудольф. – Есть еще и брат.

– В этом все дело. У меня тоже есть отец, брат. И я не выношу ни того, ни другого. Если они узнают, что ты сообщил об этом своим, а я – нет, то с Запада до нас будут доноситься раскаты грома в течение лет этак десяти. После нашей свадьбы я не желаю иметь ничего общего с твоей семьей и не хочу, чтобы ты общался с моими родственниками. Никаких семей! Все торжественные обеды по случаю Дня благодарения не для меня! Да поможет нам Бог!

Рудольф в этом уступил ей почти без боя. К тому же его свадьба вряд ли станет для Гретхен радостным событием. После смерти Колина прошло всего несколько месяцев. Да и вид плачущей, льющей слезы матери в каком-нибудь ужасном, невообразимом наряде для выхода в церковь тоже не вдохновлял его. Он вполне мог пережить сцену, которую непременно закатит Вирджиния, когда узнает о такой сногсшибательной для нее новости. Но как не сказать о свадьбе Джонни Хилу, Калдервуду или Брэду Найту? Это может привести к различного рода осложнениям на работе, тем более что он хотел сразу после бракосочетания отправиться с Джин в свадебное путешествие. Джин выдвигала странные условия: никакой свадьбы, вечеринки, никакой религиозной церемонии в церкви, они сразу уезжают из Нью-Йорка и свой медовый месяц проведут в Европе.

Они так и не достигли до конца соглашения относительно того, что будут делать после возвращения из Европы. Джин наотрез отказалась бросить свою работу и не хотела жить в Уитби.

– Черт побери, – возмутился Рудольф, – мы еще не поженились, а ты уже превратила меня в мужа с неполным рабочим днем.

– Я не привязана к дому, – упрямо твердила Джин. – Мне не нравятся маленькие городки. В Нью-Йорке у меня есть перспективы. И я не собираюсь от этого отказываться только потому, что кому-то захотелось на мне жениться.

– Джин…– одернул ее Рудольф.

– Ладно, – тут же исправилась она. – Только потому, что мне захотелось выйти за кого-то замуж.

– Ну вот так оно лучше.

– Ты сам говорил, что твой офис должен быть в Нью-Йорке.

– Но ведь он не в Нью-Йорке.

– К тому же ты будешь больше любить меня, чем меньше будешь меня видеть.

– Нет, нет, ты опять заносишься.

– Ладно. Я буду больше тебя любить.

Ему пришлось и в этом ей уступить, без особого, правда, желания.

– Это моя последняя уступка, – предупредил он ее.

– Да, дорогой, – сказала Джин с насмешливой томностью, хлопая своими ресницами. Она подчеркнуто старательно гладила его лежащую на столе руку. – Меня просто восхищает мужчина, умеющий настоять на своем.

Оба они засмеялись, и тут же им стало хорошо и легко вместе.

– Один сукин сын, конечно, получит уведомление о нашем бракосочетании, этот лохматый фотограф, и если он захочет прийти на свадьбу, скажи, что мы его приглашаем, только пусть прежде побреется, – сказал Рудольф.

– Ну что же. В таком случае, я отошлю уведомление Вирджинии Калдервуд, так, по-моему, будет справедливо.

Безжалостно подкалывая друг друга, но безумно счастливые, они вышли из ресторана, тайно помолвленные, и пошли по Третьей авеню, заглядывая во все по дороге бары. Сильно захмелевшие, любуясь друг другом, они продолжали и продолжали поднимать тосты, тосты за долгие счастливые годы совместной жизни, ожидающие их впереди.

На следующий день Рудольф купил обручальное кольцо с бриллиантом в знаменитом ювелирном магазине Тиффани, но Джин тут же его ему вернула.

– Ненавижу украшения, подчеркивающие богатство, – сказала она. – Постарайся вовремя явиться в назначенный день в городскую мэрию с простыми золотыми обручальными кольцами.

Она запретила ему сообщать об их бракосочетании Калдервуду, Джонни Хиту и Брэду. Но как в таком случае объяснить им, что его не будет на работе целый месяц, и почему? Джин снизошла до его просьбы, но только при условии, что он заставит их всех поклясться хранить их тайну. Он так и поступил.

Калдервуд принял известие со скорбным видом. Рудольф не мог понять, чем это объяснить, то ли жалостью к дочери, то ли перспективой месячного отсутствия Рудольфа, когда ему придется одному заниматься делами в магазине.

– Надеюсь, ты все хорошо обдумал и не поступаешь поспешно, – предостерег его Калдервуд. – Я помню эту девушку. Она произвела на меня впечатление очень бедной девчушки. Могу поспорить, у нее за душой нет ни цента.

– Почему же? У нее есть работа, – защитил свою невесту Рудольф.

– Мне не нравятся работающие жены, – сказал Калдервуд, покачав головой. – Ах, Руди, у тебя ведь могло быть все, что только пожелаешь.

Все, мысленно повторил за ним Рудольф, включая чокнутую Вирджинию Калдервуд и ее безумные письма, граничащие с порнографией.

Ни Брэд, ни Джонни Хит не выказали по поводу известия особой радости. Ну и черт с ними, – ведь он женится не для того, чтобы доставить удовольствие им. Но как бы там ни было, оба явились на церемонию бракосочетания в городскую мэрию и проводили новобрачных в аэропорт вместе с Флоренс.

С первой неприятностью в своем новом качестве, в качестве мужа, Рудольф столкнулся при сдаче багажа. Ее чемоданы превышали установленный вес на целых сорок фунтов.

– Боже, – возмутился он, – что ты туда запихала?

– Как что? Одежду. – Спокойно ответила она. – Ты же не хочешь, чтобы твоя жена разгуливала голой перед французами, так?

– Не слишком ли много для девушки, которая терпеть не может демонстрации богатства, – сказал он, выписывая чек за лишний вес. – Ты, я вижу, слишком запасливая. – Говоря это, он старался казаться беззаботным, но все же пережил несколько мгновений тревожных предчувствий. Те долгие годы, когда ему приходилось экономить на каждом центе, приучили его ревностно относиться к любым расходам. Он всегда бережно и экономно относился к деньгам. Скольким экстравагантным женам, этим мотовкам, удавалось разорить гораздо более богатых мужей, чем он. Преждевременный, ничем не оправданный страх, подумал он. Я сумею ее обуздать, если в этом возникнет необходимость. Сегодня ему казалось, что перед ним нет никаких преград, он сумеет со всем легко справиться. Взяв ее за руку, он повел ее к бару.