Зверь с той стороны - Александр Сивинских

Баба Оня тихонечко примостилась рядышком, на коленях у неё лежал Костин плеер, наушники потешно охватывали беленький платочек с голубыми цветочками. Она слушала "Ивана Купалу", тоненько подпевала: "Брови мои брови, брови мои чёрныя. Не давали, не давали на улицу выйти…" и счастливо улыбалась. Под скамейкой подрёмывал дворовый Музгар. Рыжий Барбаросса, задрав заднюю лапу, вылизывал блестящую шёрстку на брюшке и вокруг. В детстве Костя звал кота Барбариской, потому что "Барбарис — такие конфеты, а Барбаросса — не знаю что, не то Барбоса, не то вообще ерунда!"

Чуть позже, когда закончится очередная серия мыльной белиберды, к длинной бабы Ониной скамеечке с высокой удобной спинкой подтянутся соседки — вплоть до весьма отдалённых — и однорукий сосед дядя Николай. Сама бабушка, в прошлом учительница географии, сериалы недолюбливала, предпочитая им, если уж захочется развлечься, чтение приключенческих книг XIX века — начала XX. "Копи царя Соломона", "Похитители бриллиантов", «Прерия», "Всадник без головы" и всё такое…

Сзади кто-то приближался. Шёл по дороге. Тротуаров в Серебряном нету, незачем — автомобильное и тракторное движение оживляется лишь в страду, да и то не бывает ни быстрым, ни плотным. Шедший был лёгок: ни шарканья стариковских калош, ни покашливания или постукивания тросточкой. Деревенское любопытство удивительно заразно. Костя неспешно обернулся. Из-за разросшихся в палисаднике мальв идущего не было видно целиком — только фрагменты.

Не может быть, взволнованно подумал Костя. Ему почудилось мелькание стройных высоко открытых ног.

Господи, он не ошибся! Какая симпатичная! Какая грациозная! А глаза, ресницы-то! Шея, а?! "Спасайте, — подумал Костя с восторгом и трепетом, — тону!" Он неожиданно порозовел, когда девушка — кажется, чуть старше его и, кажется, чуть выше ростом — улыбнулась и кивнула. Ему? Нет, с облегчением, но и разочарованием понял он, бабе Оне.

Баба Оня кивнула в ответ, но не слишком приветливо. И махнула рукой: не то здравствуй, мол, голубушка, не то ступай себе мимо. Костя дождался, пока девушка отойдёт на безопасное расстояние, и испытующе посмотрел на старушку.

— Не знаю, Костенька, — сказала она. — Поселились с каким-то парнем в школе, вдвоём. Неделю уж, а то и поболе. Коля-однорукой ходил, интересовался. Говорят, родные брат с сестрой. Приникнуть, мол, к истокам захотелось неудержимо. Вырваться на краткий миг из городской толчеи и суеты. Книгу, что ли, пишут на пару. Он искусствовед, студент, она — школьница, балерина. Танцует здорово, нечего говорить. Прямо на травке пришкольного двора. Там ведь знаешь, ворот-то давненько нету — поэтому видно хорошо. Живут не шумно. Загорают на крыше нагишом, купаются тоже вовсе без одежды. Блудить, так вроде, не блудят: Коля раз всю ночь подслушивал, старый дурак, — ничего не выслушал. Обходительные, воспитанные. Молоко покупают у Тони Сергеевой. Я всё равно как-то сторонюсь их. Не дело это — молоденьким парню с девкой вместе жить, а особенно наготы взаимной не смущаться. Может, я и старомодная в этом, но какая уж есть. А ты сходи, познакомься, всё веселей будет.

— Я и так не скучаю, — сказал Костя, против воли соображая, откуда лучше всего видна школьная крыша. С тополя, конечно. Однако взбираться на сухое дерево с театральным биноклем будет слишком уж откровенно. Впрочем, спохватился он, вряд ли баба Оня лазала на дерево, а ведь видела же. Интересно, где они купаются, подумал он ещё, и почувствовал подступающее возбуждение. Юношеская богатая фантазия завелась с пол-оборота. Да и то сказать, одно дело ночные каналы с "девушками Плейбоя" втайне от родителей, и совершенно другое — живая, очаровательная обнажённая плоть.

— Ну, может, когда потом, — сказала баба Оня, поправляя наушники и отжимая кнопку паузы.

— Может, — безразлично сказал Костя, аккуратно запечатывая кулёк с шелухой. — Пойду, поваляюсь, что-то захотелось расслабиться.

Баба Оня понимающе опустила веки, сопроводив лёгким наклоном головы.

В Костиной комнате стояла прохлада, волшебно дополняемая полумраком. Окна комнаты, затеняемые кустами сирени и яблонь-дичков, выходили на восток; солнце, более жаркое ввечеру, давно ушло калить западную половину дома. Из отворённого окна легко пахло цветами. Костя постоял немного перед висящим на стене большим старинным зеркалом. Зеркало было с пожелтевшей, облупившейся в углах амальгамой, точёная его деревянная рама рассохлась и кое-где потрескалась. Прямо посредине стекла присутствовал дефект — воздушный пузырёк. Волны искривлённого отражения растекались от пузырька влево и вверх, отчего часть Костиного лица приобретала немного искажённые пропорции: лоб, ухо и верхняя скула. Глаз будто косил. Нос, совпадающий с эпицентром дефекта, напоминал долгохвостого головастика. Костя не обращал на лицо внимания, он изучал тело. Собственное тело ему нравилось — худощавое, с гладкой и невеликой, но всё-таки заметной мускулатурой. Он согнул руку. Бицепс выразительно напрягся.

Костя отчего-то смутился. "Собираешься играть мышцами, привлекая внимание незнакомой девушки? Похвально, хоть и несколько по-жлобски. А как насчёт решимости к такой демонстрации?"

"Никак", — ответил он себе честно.

Он лёг на кровать, забросил босые ноги на спинку. Задумчиво намотал на палец бахрому крошечного настенного коврика. Коврик был привезён более двадцати лет назад его отцом из ГДР. Отец служил там в частях советской ракетной ПВО, а демобилизуясь, накупил родным подарков. Всем женщинам привёз такие вот коврики из набойной ткани, всем мужчинам — отличные немецкие фонари на три батареи.

По поводу именно этого коврика отец много лет с неизменной серьёзностью мистифицировал Костю. Он утверждал, что картинка на нем постоянно меняется. На коврике был выткан пасторальный западноевропейский пейзаж: далёкие лесистые горы со стоящим на них замком, дорога, преодолевающая на переднем плане узкий ручеёк по замшелому каменному мостику. Человек с ружьём возле дороги и девушка с полной винограда корзиной на плече возле домика с черепичной крышей. Скачущая по дороге пара пятнистых лошадей, запряжённых в карету с гербом. Охотник и девушка с любопытством смотрят на экипаж. Кучер в высокой шляпе размахивает кнутом.

Отец утверждал, что когда коврик был новеньким, карета едва показалась из ворот замка, девушка обрывала виноград, а охотник, стоя на одном колене, пил горстями воду из ручья. Костя, естественно, не верил. Отец предлагал замерить линейкой взаимное расположение персонажей и сравнить его с тем, которое будет через год. Костя несколько раз измерял, но за время, протекающий от каникул до каникул, успевал забыть дробные значения.