Магистр Ян - Милош Кратохвил
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы сделали всё, что могли, — начал дрожащим голосом архиепископ. — Мы добились большего, чем предполагали год тому назад. Нам удалось выгнать его из Праги — лишить кафедры в университете и кафедры в Вифлееме! Мы удалили его от двора и разлучили с влиятельными друзьями. Теперь все покинут его. Он — одинок!..
Что еще сказать? За половину этого король Вацлав выгнал архиепископа Збынека из страны, когда тот восстал против Гуса. Король даже отобрал имущество у Збынека, а до этого он, его преемник, боже упаси, не хочет дожить!..
Неожиданно приоткрылась дверь, и в комнату робко проскользнул тощий клирик в темной рясе. Заметив важного гостя, он учтиво поклонился.
Архиепископ выпрямился и оказался лицом к лицу с клириком. В глазах архиепископа вспыхнула искра надежды — не сообщит ли тот что-нибудь. Это помогло бы прервать противную и мучительную беседу. Однако для виду он набросился на клирика:
— Я велел не беспокоить меня!
Оторопевший молодой священник смутился, но, преодолев страх, протянул руку.
— Послание… от Парижского университета… — еле слышно прошептал он.
Архиепископ нахмурился. Сначала тревожился Рим, теперь — Париж… Это не сулит ничего хорошего.
Низко поклонившись, клирик положил письмо на столик и удалился.
— От Жерсона… — произнес Бранкаччи подчеркнуто равнодушным голосом.
Архиепископ изумился. Откуда легат знает это? Старик схватил письмо, — печать не сломана! Он быстро развернул письмо и посмотрел на подпись. Да, письмо от Жерсона.
Побледневший архиепископ, ничего не понимая, повернулся к Бранкаччи. Еле заметная улыбка скользнула по лицу легата.
— Читай вслух!.. — довольным голосом сказал Бранкаччи. Письмо, которого он добивался в Париже, пришло вовремя. Легат спокойно облокотился на кресло, прищурился и стал слушать.
Архиепископ машинально выполнил приказ;
— «Я, Жан Жерсон, канцлер Парижского университета, посылаю пражскому архиепископу мои поздравления.
Мы с огорчением следим за тем, что ересь Гуса до сих пор отравляет воздух вашего королевства, и хотели бы знать, сознаёте ли вы истинное значение этой страшной опасности. Гус греховно истолковывает Священное писание, подстрекая людей против божественного и человеческого строя, держащего владык у власти, а подданных — в послушании. Этот смутьян покушается на наше имущество и стремится подорвать авторитет церкви.
Посему мы особенно подчеркиваем, что Гус — не просто обличитель нравов, а опаснейший еретик-смутьян. Вам следует как можно скорее закрыть ему рот, стереть Гуса с лица земли. Пусть ни одно слово этого антихриста, ни малейшее воспоминание о нем не останется на этом свете».
Легат заметил:
— Надеюсь, тебе известно, что к советам Жерсона с вниманием прислушивается сам святой отец.
Неожиданно придвинувшись к архиепископу, Бранкаччи пристально взглянул ему в глаза и, не давал уклониться от своего взгляда, сурово отчеканил:
— Святая церковь зиждется на силе и авторитете. Сила — наши имения, деньги, власть. Авторитет — слепое и безоговорочное выполнение наших приказов. Ты прочел письмо Жерсона и теперь знаешь: Гус осмелился поколебать и подорвать оба эти принципа. Более адского оружия не выдумал бы сам дьявол! А вы… вы не сумели выбить его из Гусовых рук. Неужели ты думаешь, что мы будем терпеть это? Ради сохранения порядка этого еретика следовало бы давно сжечь на костре.
Легат откинулся в кресле, и золотой крест звякнул о латы. Молча насладившись страхом архиепископа, легат язвительно сказал:
— Тебе повезло, что здесь я. Если бы ты пробормотал всё это святому отцу, тебе досталось бы на орехи. Не забывай о миланских банкирах. Ты думаешь, им по душе, что ересь подрывает европейскую торговлю? Да и Сигизмунд заинтересован в спокойствии Европы.
Легат поднес кинжал к глазам архиепископа:
— Взгляни — прекрасная османская работа. Хотя на кинжале вычеканен стих из Корана, однако кинжал отлично служит христианину. Венецианский чеканщик прикрепил к рукоятке распятие. Кинжал остался кинжалом, золото — золотом и с Кораном и с крестом. Понял?
Архиепископ беспомощно посмотрел на легата:
— Я понимаю. Теперь мне всё понятно. Но что делать?.. Что делать?..
Легат встал и сухо ответил:
— Выполнить приказ его святейшества. Выгнать Гуса вон из страны и отправить его в Констанц, на суд собора.
— А король?.. Гус изгнан в южную Чехию с его согласия…
Легат еле заметно улыбнулся:
— Папа научит послушанию и королей. Об этом я позабочусь сам.
Он подал знак архиепископу опуститься на колени и, благословив его небрежным жестом, направился к выходу.
* * *В дворцовый зал Пражского Града, предназначенный для небольших приемов, проникали бледные лучи заката. В их свете постепенно сливались черты лиц, тускнели краски платьев, а предметы становились темными силуэтами. В зал вошли слуги, — они расставили свечи в подсвечники и на железном круге, подвешенном цепями к потолку.
Десятки желтоватых огоньков дрожали на концах свечей, разгоняя сумрак. Сразу же заблестели золотой крест мужчины, развалившегося в кресле, и оружие трех шляхтичей.
Пурпурное облачение легата Бранкаччи отливало густым кровавым багрянцем, и от этого лицо легата казалось более худым и суровым.
Когда последний слуга вышел из комнаты, пан Индржих Лефль из Лажан — он сидел между двумя другими шляхтичами — сказал:
— Я прошу тебя, отец легат, не тревожить его величество. Мы непременно передадим ему твое послание. Я — одни из доверенных членов королевского коронного совета, а пан Вацлав из Дубе и пан Ян из Хлума — любимые советники короля. Говори нам всё, как королю.
— Я не вижу здесь ни одного церковного члена королевского совета, — надменно возразил легат. — Впрочем, для меня не имеет никакого значения даже весь совет; мне велено вручить послание самому королю и не возвращаться от него без ответа. Этот ответ мне может дать только король.
— Я понимаю тебя, отец легат, но войди в наше положение и ты: его величество тяжело болен, и многие важные дела ныне решаются коронным советом.
— Господа! Я прибыл к вам с личным поручением святейшего отца. Наместник Христа, пославший меня, не привык выслушивать своих светских подданных, когда им самим заблагорассудится говорить!
Это походило на пощечину. Пан Лефль из Лажан сдержанно ответил:
— Отец, тебе нетрудно подавить волю человека, но тело самого благочестивого христианина может быть приковано к ложу по воле всевышнего, а перед его лицом ведь и ты безвластен.
— Тогда я требую, чтобы вы провели меня к ложу больного. Священник имеет право войти даже к умирающему, — сказал, поднимаясь, легат.
Возмущенные шляхтичи вскочили со своих мест.
— Неважно, — вспыхнул Ян из Хлума, — когда ты посетишь короля — сейчас или позже. Мы обещаем тебе аудиенцию завтра.
Каменно-неподвижное лицо легата оживилось усмешкой:
— Уже завтра? Вы, должно быть, отличный врач, если к утру можете вылечить короля. — Он слегка пожал плечами. — Впрочем, и болезнь его величества, видимо, тоже особая. Мы кое-что слышали о ней в Риме.
Последние слова больно укололи шляхтичей:
— На что намекаешь?..
— Как ты смеешь?..
— Не забывайся, отец легат!
В зале поднялся шум. Глаза мужчин сверкали злобой. Они не заметили, как в зал вошел человек. Только взгляд легата, внезапно устремленный на что-то находившееся за спинами шляхтичей, привлек внимание друзей короля. Они повернулись и застыли:
— Королева…
София стояла в дверях. Простое, без каких-либо украшений, темное платье королевы опускалось до самого пола, строгую печаль подчеркивала мертвенная бледность окаменевшего лица. Мужчины умолкли и низко поклонились.
— Отец легат, — заговорила королева глухим, надтреснутым голосом, — действительно ли неотложно твое требование? Я не знаю, будет ли полезной для тебя аудиенция у короля, даже если ты ее сегодня добьешься.
Легат ни на секунду не спускал глаз с королевы, ловя малейшее изменение в выражении ее лица, взвешивая каждое ее слово. Казалось, он разгадал тайный смысл слов королевы и причину ее глубокой печали.
Легат Бранкаччи не мог ждать. Ему было выгодно воспользоваться нынешним состоянием короля, о недуге которого он хорошо знал.
— Я искренне сожалею, ваше величество, что мне приходится настаивать на своей просьбе, — обратился легат к королеве. — Не высокомерие, не упрямство руководят мной. Речь идет о важном деле — быть или не быть Чешскому королевству.
Глаза королевы широко раскрылись. В зале наступила тишина, — слышалось только дыхание присутствующих. София медленно направилась к легату — складки платья скрывали движение ее ног. Казалось, по залу скользила призрачная статуя, которую притягивала к себе красная фигура легата. Очутившись в трех шагах от Бранкаччи, королева остановилась и посмотрела на него.