Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы - Гэблдон Диана

– Мне это известно, полковник, – отрывисто заметил офицер, стараясь оставаться бесстрастным.

Конечно, Кварри, как и сам Грей, тоже был всего лишь младшим отпрыском хорошей семьи, однако преимущество в звании и годах не позволяло майору выказывать чувства.

– Надеюсь, – отозвался Кварри, уставившийся на собеседника светло-карими глазами.

Затем он с размаху напялил на голову шляпу, тронул пальцем темный шрам на щеке, деливший кирпичную кожу почти поперек, – память о громкой дуэли, ставшей причиной ссылки в Шотландию, – и добавил:

– Один бог знает, Грей, что вы такое отмочили, что вас засунули в эту дыру. Ну, вы, конечно, и сами знаете, чему этим обязаны. Удачи!

И, взмахнув на прощанье синим плащом, Кварри отбыл.

– Старый черт всегда лучше нового, – мрачно заметил Мардо Линдси и покачал головой. – Красавчик Гарри был не самым худшим.

– Это верно, – подтвердил Кенни Лесли. – Да ведь ты уже тут сидел, когда он появился, правда? Гарри оказался гораздо лучше того мерзавца Богла.

– И-и-и… – удивленно протянул Мардо. – Не темни, парень, к чему ты клонишь?

– Да к тому, что если Красавчик и вправду был лучше Богла, – терпеливо пояснил Лесли, – тогда он был чертом новым, а Богл – старым. Но Красавчик точно оказался лучше, вот и выходит, что ты не прав.

– Я? – Окончательно запутавшийся в рассуждениях Мардо исподлобья зыркнул на Лесли. – Нет, я прав!

– А вот и не прав! – горячо произнес Лесли. – Да и с чего ты вообще вечно споришь, когда все равно всегда проигрываешь?

– Я?! Я не спорю! – возмутился Мардо. – Это ты нарочно ко мне лезешь и все переворачиваешь вверх ногами.

– Да потому, что ты ошибаешься, малый, – твердо сказал Лесли. – Был бы ты прав, я бы слова не сказал.

– Не был я не прав! В общем, я так не думаю, – пробормотал Мардо, который уже не мог припомнить, что говорил вначале. Линдси повернулся к высокому человеку, примостившемуся в углу. – Макдью, я не прав?

Сидевший в углу человек потянулся, негромко зазвенев цепями, и засмеялся.

– Да нет, Мардо, сказать, что ты так уж не прав, нельзя. Но и что ты прав, сказать тоже невозможно – пока мы доподлинно не узнаем, что это за новый черт.

Увидев, что Лесли хмурится в предвкушении продолжения спора, человек этот сказал громче, обратившись ко всем окружающим:

– Кто из вас уже видел нового коменданта? Джонсон? Мактавиш?

– Я видел! – крикнул Хейс, с готовностью пробираясь к очагу, чтобы погреться.

На сорок человек, сидевших в большой камере, приходился лишь один маленький очаг, усесться у которого могли лишь шестеро. Остальные были вынуждены прижиматься друг к другу, дрожа от холода.

У узников имелось установленное совместно правило: тот, кто рассказывает интересную историю, либо певец занимает у огня место на время выступления. Макдью объяснил им, что таково исконное право барда; когда в старые времена в замки забредали барды, рассказал он, лэрды оказывали им особые почести: усаживали в тепло и от души угощали.

Мечтать о сытной еде или добром питье узникам было нечего, но теплый угол был. Хейс облегченно протянул руки к огню и блаженно осклабился, однако, побуждаемый пинками и тычками в оба бока, собрался и принялся рассказывать.

– Первый раз я видел, как он вылезал из экипажа, а второй – принес им с Красавчиком Гарри с кухни тарелку сластей. Они как раз молотили языками. – Хейс задумчиво наморщил лоб. – Он блондин, с длинными русыми кудрями, которые он подвязывает голубой лентой. Еще у него большие глаза и длинные, как у барышни, ресницы.

Хейс кокетливо похлопал своими, совершенно не женскими ресницами, состроил товарищам глазки и, получив порцию всеобщего хохота, продолжил рассказ. Он поведал о платье нового начальника («расфуфырен, будто лорд!»), его ординарце («этакий дубина-англичанин, что говорит так, словно у него языка нету») и о том, что успел подслушать.

– Он самоуверен, говорит четко и скоро, так, словно доподлинно знает всему цену, – сообщил рассказчик и недоверчиво покачал головой. – Думаю, это по малолетству. Он довольно юн, а на вид – и вовсе мальчишка, хотя наверняка старше, чем выглядит.

– Ага, мелкий парнишка, меньше крошки Энгюса, – перебил его Бэйрд, кивнувший на Энгюса Маккензи.

Тот удивленно осмотрел свои руки: после того как Энгюс двенадцати лет бился при Каллодене плечом к плечу с отцом, он провел в крепости почти полжизни, где из-за того, что перебивался с хлеба на воду, почти что не вырос.

– Ну да, – подтвердил рассказчик, – зато ведет себя важно, прямо как лорд какой: и ходит, словно палка к спине привязана.

Поймав положенную порцию смеха и скользких шуточек, Хейс уступил место Огилви, приступившего к невероятно долгому неприличному рассказу о лэрде Донибристле и дочери свинопаса. Хейс, погревшись, покинул тепло очага и уселся в углу возле Макдью.

Сам же Макдью никогда не садился у огня, даже когда пересказывал узникам большие фрагменты из читанных им книжек: «Приключений Родерика Рэндома», «Истории Тома Джонса, найденыша» или «Робинзона Крузо». Макдью сообщил, что его длинным ногам требуется место, куда их можно вытянуть, и облюбовал тот угол, откуда его было всегда слышно.

Погревшиеся у очага заключенные один за другим усаживались возле него на скамью, делясь таким образом остатками тепла, принесенными на одежде.

– Как думаешь, Макдью, сумеешь ли ты завтра поговорить с новым начальником? – поинтересовался Хейс. – Я встретил Билли Малькольма, возвращавшегося с рубки торфа, и тот крикнул мне, что крысы в их камере окончательно обнаглели: покусали во сне шесть человек, теперь у двоих воспалились укусы.

– Трудно сказать, Гэвин, – ответил он. – Кварри пообещал передать новичку наш уговор, но ведь новая метла по-новому метет. Вот если меня к нему вызовут, тогда другое дело, тогда я точно расскажу о крысах. А просил ли Малькольм Моррисона прийти и посмотреть раны?

Штатным расписанием крепости не был предусмотрен лекарь, поэтому стража, после просьбы Макдью, позволяла Моррисону, знавшему кое-какие знахарские приемы, ходить по камерам и лечить болезни и раны.

Хейс покачал головой.

– Да когда ему? Они же всего лишь мимо шли.

– Тогда самое правильное мне послать за Моррисоном, – решил Макдью, – чтобы он сам узнал у Билли, что там стряслось.

Заключенные содержались в четырех обширных многонаселенных камерах и узнавали новости в основном во время визитов Моррисона. Вдобавок узникам удавалось увидеться во время работ, на которые их выводили таскать камни или резать торф на ближайшем болоте.

Моррисон явился по первому зову и принес в кармане четыре черепа крыс, изукрашенные резьбой, которыми шотландцы играли в своего рода шашки. Макдью пошарил под скамьей и достал матерчатый мешочек, с которым ходил на торфяник.

– Ой, довольно этих проклятых колючек, – недовольно забормотал Моррисон при виде мины Макдью, копошившегося в мешочке. – Как мне заставить их это есть? Все повторяют, что ты вздумал кормить их сеном, как коров или свиней.

Макдью выудил пригоршню увядших стеблей и пососал уколотый палец.

– Упрямством они и вправду хуже и коров, и свиней, – пробурчал он. – Это всего-навсего расторопша. Сколько тебе еще повторять, Моррисон? Отрежь головки, разомни листья и стебли и, если окажется, что они слишком колючие для еды, разложи на пресной лепешке, высуши в печи, разотри, сделай настой и дай им выпить как чай. И передай от меня, что интересно бы посмотреть на свиней, которые пьют чай.

Моррисон улыбнулся всеми своими морщинами. Он был уже немолод и прекрасно понимал, как обходиться с больными, но для поддержания разговора любил пожаловаться.

– Хорошо же. И узнаю, кто из них видел беззубую корову, – заметил он, аккуратно укладывая подвявшие стебли к себе в мешок. – Однако когда тебе доведется встретить Джо Маккаллока, непременно на него цыкни. Самый упрямый осел во всей ослиной компании: никак не желает принять на веру, что зелень помогает при цинге.