Космическая битва империй. От Пенемюнде до Плесецка - Станислав Славин

Итак, что же происходило на борту корабля «Восток» после того, как Гагарин произнёс своё знаменитое «Поехали!..»?

ТАЙНЫЙ ДОКЛАД ГАГАРИНА. Накладки начались уже с закрытия входного люка. Когда за Гагариным закрутили все болты, выяснилось, что прокладки не «держат» герметичность. Пришлось снова открывать люк и повторить всю операцию заново. А время ведь шло…

Тем не менее старт и выход на орбиту прошли нормально. Тряска, шум, перегрузки, вибрации — всё было в пределах допустимого. Как сообщает сам космонавт, он, например, был готов услышать «гораздо больший шум».

Но вот когда корабль вышел на орбиту, неприятности посыпались как из рога изобилия.

Были и мелкие — улетел куда-то плохо привязанный карандаш и стало нечем делать записи в бортжурнале. Не до конца перемоталась плёнка в магнитофоне, и пришлось её экономить.

Были и покрупнее — связь с Землёй оказалась недостаточно устойчивой, то и дело пропадала. Корабль во время полёта вращался вокруг продольной оси… Однако «мне сообщили, что корабль идёт правильно, что орбита расчётная, что все системы работают нормально», свидетельствует Гагарин.

А вот тут, мягко выражаясь, Земля несколько слукавила. Согласно расчётам баллистиков, «Восток» вышел на слишком высокую орбиту — порядка 370 км. А тормозная двигательная установка (ТДУ) на «Востоках» была одна, не резервированная. Если бы она отказала, корабль при нормальной, расчётной траектории всё равно должен был бы спуститься на Землю за счёт аэродинамического торможения в верхних слоях атмосферы максимум через 12 суток. На этот срок и рассчитывались все запасы на борту. Однако, просчитав гагаринскую орбиту, баллистики схватились за головы — корабль мог остаться в космосе на 50 суток…

Однако, на счастье, ТДУ не подвела, сработала точно в течение запланированных 40 секунд. «В этот момент произошло следующее, — отмечает космонавт. — Как только выключилась ТДУ, произошёл резкий толчок. Корабль начал вращаться вокруг своих осей с очень большой скоростью. Земля проходила у меня во „взоре“ сверху вниз и справа налево. Скорость вращения была градусов около 30 в секунду, не меньше. Получился „кордебалет“: голова — ноги, голова — ноги с очень большой скоростью вращения. Всё кружилось. То вижу Африку (над Африкой произошло это), то горизонт, то небо. Только успевал закрываться от солнца, чтобы свет не попадал в глаза. Я поставил ноги к иллюминатору, но не закрыл шторки. Мне было интересно самому узнать, что происходит. Я ждал разделения. Разделения нет. Я знал, что по расчёту это должно произойти через 10–12 секунд после выключения ТДУ. При включении ТДУ все огни на ПКРС (пульте контроля ракетных систем. — С.З.) погасли. По моим ощущениям, времени прошло гораздо больше, чем следовало, но разделения всё не было…»

Произошло же вот что. После того как ТДУ выдала тормозной импульс, приборный отсек должен был отделиться от спускаемого аппарата. Он и отделился. Но не полностью. Плата с кабель-мачтой не отстрелилась. И приборный отсек, соединённый пучком кабелей со спускаемым аппаратом, поволокся за ним. Он отстал лишь после того, как провода перегорели из-за нагрева в атмосфере.

А в это время в кабине… «Прошло минуты две, а разделения по-прежнему нет. Доложил по каналу КВ-связи, что ТДУ сработала нормально. Прикинул, что всё-таки сяду нормально, так как тысяч шесть есть до Советского Союза да Советский Союз тысяч восемь будет. Шум поэтому не стал поднимать. По телефону доложил, что разделение не произошло. Я рассудил, что обстановка не аварийная. Ключом я передал команду „ВН4“, что означало „всё нормально“».

Вот так, по-деловому оценивал обстановку человек, которому Земля, мягко сказать, доверяла не до конца. Не верила в его возможности. Иначе почему бы это кнопка ручного, аварийного торможения была заблокирована специальным кодом? Правда, код был известен космонавту, дублировался запиской в специальном конверте. Ну а если бы он в волнении забыл все цифры, а конверт улетел подобно карандашу…

Однако смелым всё-таки везёт. «Вдруг по краям шторки появился яркий багровый свет. Такой же багровый свет наблюдался и в маленькое отверстие в правом иллюминаторе. Я не знаю, откуда потрескивание шло: или конструкция потрескивала, расширяясь, или тепловая оболочка при нагреве, но слышно было потрескивание. Происходило одно потрескивание примерно в минуту. В общем, чувствовалось, что температура была высокая. Потом несколько слабее стал свет во „взоре“. Перегрузки были маленькие…

Затем начался плавный рост перегрузок. Колебания шара всё время продолжались по всем осям. К моменту достижения максимальных перегрузок я наблюдал всё время солнце. Оно попадало в кабину в отверстие иллюминатора люка 1 или в правый иллюминатор. По зайчикам я мог определить примерно, как вращается корабль.

К моменту максимальных перегрузок колебания корабля уменьшилось до плюс-минус 15 градусов. В этому времени я чувствовал, что корабль идёт с некоторым подрагиванием. В плотных слоях атмосферы он заметно тормозился. По моим ощущениям, перегрузка была за 10 g. Был такой момент, примерно секунды 2–3, когда у меня начали расплываться показания на приборах. В глазах стало немного сереть. Снова поднатужился, напрягся. Это помогло, всё как бы стало на своё место. Этот пик перегрузок был непродолжительным. Затем начался спад перегрузок. Они падали плавно, но более быстро, чем нарастали… С этого момента внимание своё переключил на то, что скоро должно произойти катапультирование».

По программе космонавт должен был катапультироваться вместе со своим креслом на высоте около 7 тысяч метров и спускаться на собственном парашюте, отдельно от спускаемого аппарата. Но и тут, как уже говорилось, всё было не слава богу. По существовавшим тогда правилам, рекорды ФАИ регистрировались, когда человек всё время находился в летательном аппарате. А раз он катапультировался, значит произошла авария. О каком рекорде тогда речь?

И вот на спортивного комиссара, по соображениям секретности, конечно же, гражданина СССР, было оказано столь мощное давление, что он не выдержал, вписал в протокол расплывчатую формулировку, из которой будто бы следовало, что Гагарин приземлился вместе с аппаратом.

А что, иначе подвиг Юрия Алексеевича потерял бы своё значение? Отнюдь… Нет, всё-таки спортивного комиссара принудили пойти на подлог, по сути — на должностное преступление…

Да и самого Ю.А. Гагарина всё-таки заставили соврать. Когда на послеполётной пресс-конференции он отвечал на вопросы журналистов, ответы ему готовили сидевшие за его спиной эксперты. Сама по себе такая подстраховка не таит в себе ничего особенного: человек в волнении может что-то забыть, а каких-то подробностей и вообще не знать…

Но в данном случае произошло вот что. Когда Гагарину задали вопрос, как он приземлился — вместе с кораблём или отдельно, на парашюте, он уж открыл рот, чтобы рассказать о катапультировании, как с удивлением увидел, что на поданной ему записке значится: «Приземлился вместе с кораблём». Как человек военный, дисциплинированный, Гагарин подчинился команде, ответил, как было указано.

Однако со временем обман раскрылся. Потом Гагарину всю оставшуюся жизнь на всех международных пресс-конференциях задавали этот злосчастный вопрос. И как бы он потом на него ни отвечал, его всё равно уличали во лжи. В общем, пришлось Юрию Алексеевичу покраснеть за чужие грехи…

Я рассказываю об этой некрасивой истории столь подробно потому, что она весьма красноречиво иллюстрируют психологическую атмосферу, которая царствует в нашей космонавтике во многом и поныне. И это несмотря на то что атмосфера умолчания, недомолвок уже не раз приводила к возникновению разного рода слухов, скандалов и прочих осложнений.

Впрочем, всё это было гораздо позднее. В тот же момент Гагарин «вновь подумал о том, что сейчас будет катапультирование. Настроение было хорошее. Стало ясно, что я сажусь не на Дальнем Востоке, а где-то здесь, вблизи расчётного района.

Момент разделения заметил хорошо. Глобус остановился приблизительно на середине Средиземного моря. Значит, всё нормально. Жду катапультирования. В это время, приблизительно на высоте 7 тысяч метров, происходит отстрел крышки. Хлопок, и крышка люка ушла. Я сижу и думаю, не я ли это катапультировался. Произошло это быстро, хорошо, мягко. Ничем я не стукнулся, ничего не ушиб, всё нормально. Вылетел я с креслом. Дальше стрельнула пушка и ввёлся в действие стабилизирующий парашют».

(В скобках заметим, что срабатывание дополнительного заряда и ввод стабилизирующего парашюта были необходимы для того, чтобы увести космонавта подальше от спускаемого аппарата, чтобы не перепутались парашюты, чтобы космонавта не придавило при приземлении.)

«На кресле я сидел очень удобно, как на стуле. Почувствовал, что меня вращает в правую сторону. Я сразу увидел большую реку. И подумал, что это Волга. Больше других таких рек в этом районе нет. Потом смотрю — что-то вроде города. На одном берегу большой город, на другом значительный. Думаю, что-то знакомое.