Чуть свет, с собакою вдвоем - Кейт Аткинсон

Она затушила сигарету, подновила помаду, «Шалимаром» спрыснула тонкую, исчерченную венами кожу на запястьях. Бледные-бледные шрамы, тонкие браслеты, словно белые ниточки, там, где она резала, — уж сколько лет прошло.

Иэн внизу читает медицинский журнал, слушает Чайковского. Скоро зайдет в кухню, сделает им обоим по чашке чего-нибудь молочного. «Мы с тобой как старые Дарби и Джоан»,[112] — смеялся он.

Такая бескрайняя пустота внутри, там, где должен быть ребенок. «Вы не сможете зачать», — сказал ей на консультации гинеколог в Лондоне, незадолго до того, как она вышла за Иэна. Иэн работал в больнице на Грейт-Ормонд, они познакомились в «Фортнуме и Мейсоне». Он покупал шоколад матери на день рождения, она пряталась от дождя, он позвал ее выпить чаю с булочками в ресторан «Фонтан», и она подумала: а что мешает?

— Хотите, я поговорю с вашим женихом? — спросил гинеколог. — Он ведь тоже медик? Или сами поговорите?

Они вежливо шифровали беседу. Хочет ли Китти, чтобы гинеколог объяснил Иэну, как «некая медицинская процедура, которую она прошла в молодости, лишила ее возможности зачать ребенка»? Но ведь Иэн врач, он захочет узнать подробности и уж наверняка сообразит, что это была за «медицинская процедура». Китти Гиллеспи накрылась белой простыней и раздвинула ноги.

Уйдя от писателя и выбросив неприличную зажигалку в Темзу, она обнаружила, что беременна. Сделала вид, что это неправда, понадеялась, что само рассосется, но не рассосалось. Понимала, что писателю ее положение до лампочки, да оно и к лучшему. Пять месяцев тянула, затем пошла на аборт. Фиби Марч порекомендовала врача. «Он тебя подчистит, — сказала. — К нему все девушки обращаются, ерунда, все равно что к зубному сходить».

И он не вязальной спицей ковырял посреди обшарпанной квартирки в задрипанном проулке. Кабинет на Харли-стрит, дежурная в приемной, цветы на столе. Щуплый человечек, крошечные ступни; ступни всегда замечаешь. Ну-с, мисс Гиллеспи, раздвиньте, пожалуйста, ноги. Даже сейчас как вспомнишь — вздрогнешь. Думала, будет по-деловому, безболезненно, но вышло кроваво. Он задел артерию, она чуть от кровопотери не умерла. Отвез ее в ближайшую больницу, велел выйти из машины у входа в отделение скорой помощи.

В больнице ее навестила Фиби, принесла жизнерадостных нарциссов.

— Не повезло тебе, — сказала, — но избавилась, и то хорошо. Мы с тобой, дорогая, рабочие лошадки, мы должны принимать тяжкие решения. Все к лучшему.

Фиби теперь играет Клеопатру в Стратфорде. Они с Иэном ездили смотреть, часто бывали на юге, оставались на выходные, жили в приятной гостинице при пабе. Так и не сказала мужу, что давно знакома с Фиби. До сих пор вспоминает человечка с Харли-стрит. Его крошечные ступни. Наверняка презирал женщин. Поломал ей нутро навсегда.

Зашивать ее приехал сердитый шотландец — вызвали из Суррея, прямо с поля для гольфа.

— Дура ты, дура, — сказал он. — Боюсь, до конца дней своих будешь расплачиваться. — Но полиции не стукнул — суров был, но не бессердечен.

Она сказала Иэну, что не может зачать, — это ведь честно. Сказала, что «проблема с трубами», дефект, а он ответил: «Ты у каких врачей была, у кого консультировалась?» — а она сказала: «У лучших. В Швейцарии», и тогда он сказал: «Мы еще проконсультируемся», и она ответила: «Пожалуйста, милый, не дави на меня, это невыносимо». Он был ощутимо старше, говорил, что всегда мечтал о сыне, учить его играть в крикет и все такое. «Надо бы тебе на ком-нибудь другом жениться», — сказала Китти накануне свадьбы, а Иэн ответил: «Нет». Ради нее он готов был пожертвовать всем, даже детьми.

— Эй, там, наверху, ты жива?

— Прости, милый, стала комод разбирать, увлеклась. Уже иду.

Китти Уинфилд встала из-за туалетного столика и спустилась к мужу. Впрочем, не успела — позвонили в дверь. Она глянула на часы — прелестные, тонкие, золотые, Иэн подарил на Рождество. (Без гравировки.) Почти девять. В такой час гости к ним не ходят. Она вышла на площадку, глянула через перила — Иэн открыл дверь, внутрь дохнуло ледяным мартом. Услышала, как Иэн сказал:

— Господи боже, Рэй. Что случилось?

Китти Уинфилд на цыпочках сошла по ступеням. Рэй Стрикленд стоял на пороге с маленьким ребенком на руках.

Джексон и не думал, что прогулка с собакой сожрет столько времени. Вернулся в гостиницу, под душем смыл с себя ночные улики — гляди-ка, опаздывает, опять бегом бежать. Собаку придется взять с собой — нельзя ведь, чтоб ее нашли, когда придут убирать номер. Девушка придет убирать. Старомодное словоупотребление. Служанка, девственница. Его сестра была девушкой. Девой младой. Из других времен, когда девушки хранили свое девичество, как сокровище.

Он расстегнул рюкзак.

— Ну что, залезай. — Он и не догадывался, что собаки умеют хмуриться.

Во рту как будто мышь ночевала. Или несколько мышей. В лифте висело зеркало, и по пути в вестибюль Джексон второй раз за день узрел свой довольно беспутный облик. Вряд ли он произведет благоприятное впечатление на Линду Паллистер. («С каких это пор тебя такие вещи беспокоят?» — спросила Джулия. Та, что обитала у него в голове.) Без четверти десять утра, а день уже чрезмерно длинен. Когда он выходил из лифта, женщина в деловом костюме, дежурившая за стойкой портье, глянула на него подозрительно. Он слегка ей помахал, а-ля королева-мать. Она в ответ насупилась.

Сэндвич с беконом из грязной забегаловки на кратком пути к Линде Паллистер слегка поправил ему здоровье. Джексон отодрал кусок и отправил в рюкзак собаке.

Всю его ночь по Гринвичу — весь свой новозеландский день — Надин Макмастер молчала. Если Линда Паллистер не просветит его касательно происхождения Надин Макмастер, непонятно, куда дальше. Генеалогическое древо — фрактал, ветвится до бесконечности. Джулия, наследница среднего класса, прослеживала свою историю аж до Ноева ковчега, а Надин Макмастер не досталось даже голых корней.

Появилась молодая женщина — может, секретарша, функции неочевидны, — и сказала:

— Мистер Броуди? Меня зовут Элинор, я вас провожу к Линде в кабинет.

Уже лучше. Вчера он не продвинулся дальше приемной, где ему сообщили, что Линда Паллистер не сможет с ним увидеться. У Элинор было невзрачное лицо и вислые волосы, явно не признававшие укладку. А еще фантастические ноги — на ней они как-то терялись. Просто говорю, ни капли не сужу, про себя сказал Джексон, обороняясь от чудовищного строя.

В руках он держал папку. Приобрел вчера в лавке, где все по фунту. Давным-давно, еще в военной полиции, Джексон узнал, что папка в руках означает, что человек обладает неким официальным статусом, авторитетом, а может, и представляет угрозу. На допросах папка означала, что у тебя есть сведения о подозреваемом — сведения, которые ты вот-вот используешь против него. Правда, напомнил он себе, Линда Паллистер не подозреваемая. И мы больше не в армии, думал он, шагая по коридору следом за точеными ножками Элинор. Папка была пластиковая, цвета убийственно розового неона, какого не встретишь в природе, — это несколько подрывало авторитет. Внутри — ничего и близко официального, лишь тоненький путеводитель Национального треста по Сиссингхёрсту и данные агентства недвижимости о крытом соломой коттедже в Шропшире, который недолго, кратчайший миг, щекотал фантазию Джексона.

Элинор оказалась болтушкой, что Джексон отметил довольно утомленно, — сказывался недостаток кофеина. Остановилась у двери, постучала. Не ответили, и она громко произнесла:

— Линда? К тебе мистер Броуди.

Линды не было, и Элинор растерялась.

— Не волнуйтесь, я подожду у кабинета, — утешил Джексон.

— Схожу ее поищу, — сказала она и убежала.

Прошло двадцать минут — ни Линды, ни Элинор. Невредно по-быстрому заглянуть в кабинет таинственно исчезнувшей Линды Паллистер. Раз уж Джексон наделен властью розовой папки.

В кабинете бардак. На столе гнездилась всякая всячина: кривые сувениры — похоже, детские поделки, ручки, скрепки, книги, бумаги, сэндвич из «Маркса и Спенсера», так и не распакованный, хотя упаковали, судя по дате, вчера. Тут и там валяются пачки документов и папки. Не самая аккуратная женщина на свете.

Рядом с сэндвичем — раскрытый ежедневник с назначенными встречами. Все сегодняшние, включая Джексона, перечеркнуты — м-да, вряд ли хороший знак. Он лениво полистал ежедневник — просто так, ничего не надеясь найти («Перестань копаться в моих вещах!» — заорала Марли, застав его за чтением своего дневника).

Вчерашняя встреча с Джексоном в два часа дня, которую Линда Паллистер отменила («Дж. Броуди»), старательно вычеркнута, как и все встречи после «Б. Джексона» в десять. Странное совпадение имен. Два Джексона. Перепутала имена или этот другой Джексон до того ее расстроил с утра пораньше, что она отменила всех?