Чуть свет, с собакою вдвоем - Кейт Аткинсон

Глаза красные, омыты виски. Бедный ты ублюдок. Годом раньше по тому же проходу он вел дочь к жениху. Ивана скоро выпустят. Может, Барри его убьет, едва тот ступит в мир свободных людей. Порой Трейси подумывала убить Ивана самой, ради Барри. Секретная операция. Почти не сомневалась, что провернет идеальное убийство, если подопрет. У всех внутри убийца, ждет, когда выпустят на волю, просто одни терпеливее других.

— Как дела? — переспросила Барбара, словно вопрос требовал серьезных размышлений, а не вежливого ответного приветствия. — Ой, ну так, — неопределенно ответила она, взяла банку горошка и уставилась на нее, будто инопланетянин только что вручил ей сей предмет со словами: «Вот чем мы питаемся на нашей планете».

Накачана транквилизаторами под завязку, ну еще бы. А куда деваться? По поводу Кортни в тележке ни слова не сказала — кажется, и не заметила. Трейси уже приготовила тарахтелку — Опека, работа теперь полегче, решила принести пользу, — но тарахтелка не пригодилась.

Барбара поставила банку на полку и взмахнула рукой, точно хотела что-то сказать, но слова бежали.

Пора сматываться.

— Ну, — сказала Трейси, — приятно было повидаться. Передай привет Барри.

Не сказала: «Вчера вечером я звонила Барри. Он был с мертвой женщиной». Барри как-то сообщил Трейси, что предпочитает мертвых, — они не огрызаются. «Шучу, шучу, — прибавил он. — Господи, женщины, что с вами такое? Чувство юмора не отрастили?» — «Очевидно, нет», — ответила Трейси.

— Ну — сказала она Барбаре, — мне пора.

— Да, — пробормотала та.

Глаза ее запнулись о Кортни — Барбара слегка попятилась.

— Нянчу вот, — пояснила Трейси, развернула тележку в три приема и помчалась по молочному отделу, заполошно хватая пакеты молока и йогурты, будто коровы вот-вот выйдут из моды.

Девочка между тем где-то стянула пачку печенья «Джаффа» и теперь тихонько его уничтожала.

— Магазинная кража — это преступление, — сообщила Трейси.

Кортни протянула ей пачку.

Трейси взяла два печенья и запихала в рот:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила Кортни.

У Трейси оборвалось сердце. У кого ребенок учился манерам? Вряд ли у Келли Кросс.

— А теперь чем хочешь заняться? — спросила Трейси.

У Кортни такое лицо, словно ей никогда не приходилось выбирать, — Трейси поступит иначе. Даст ребенку выбор. Даст ребенку шанс. Даст шанс им всем.

Восемь вечера. Китти замерзла и пошла наверх за кардиганом. Сквозняк, ветер ищет любую щель, хочет в дом. Ветер так дождливо стонет / Город в этом стоне тонет. Кто написал?[109] Литература Китти всегда была чужда. Некогда была «музой» одного писателя. Сейчас никто, пожалуй, и не вспомнит имя. В свое время был знаменит, хотя скорее стилем жизни, чем творчеством. Изменял направо и налево и пил с завтрака до отбоя. Пьянство и блядство, говорил, Права Мужчины. Она была его очередным трофеем, «муза» — изящное словцо, обозначающее любовницу. Жил в Челси, а жену и троих маленьких детей упрятал в какую-то глухомань.

Она была очень молода, в самом начале своей карьеры, а он порой хотел от нее такого, что у нее глаза на лоб лезли. Иэну никогда об этом не рассказывала. Китти содрогнулась. В спальнях холоднее всего. Батареи наверху отключены, Иэн считает, спать в теплой комнате вредно для здоровья. Вечно распахивает окна, Китти вечно затворяет. Не спор — просто у них разные мнения. Компромисса тут не добиться, правильно? Окно либо открыто, либо нет.

Она вынула из комода кашемировый кардиган верблюжьего цвета, грациозно в него завернулась. Это и звучит у нее в голове: Китти Уинфилд грациозно завернулась в кашемир. И так с самого детства. Комментирует. Делает шаг наружу, наблюдает за собой, еще чуть-чуть — и выход души из тела. То балет, то чечетка, то риторика, то этикет; мама говорила, Китти предуготовлена особая судьба. Каждое Рождество — роль в городской пантомиме, обещание в воздухе. Выросла в Солихалле, годами избавлялась от акцента. В семнадцать лет решила, что пора поискать счастья в Лондоне. Какая «многообещающая» девочка захочет остаться в западных Центральных графствах в 1962 году? Дебютантке Кэтрин Гиллеспи предуготовлено великое будущее.

Она приехала в столицу, поступила на дневное в танцевальную школу (за учебу платила мама), а спустя неделю к ней на улице подошел человек и сказал: «Вам когда-нибудь говорили, что из вас получится прекрасная фотомодель?» Она думала, он шутит или задумал грязное, мама всю жизнь предостерегала ее от таких мужчин, но выяснилось, что нет, все кошерно, он и впрямь из агентства. Не успела глазом моргнуть, а она уже не Кэтрин — она Китти. Хотели обойтись без фамилии, одним словом, как Твигги,[110] но не задалось.

Мама умерла в начале года. Китти Уинфилд стояла подле могилы матери и беззвучно плакала. Рак легких, ужас. Китти вернулась в Солихалл, ухаживала за ней. Не знала, что хуже — смотреть, как умирает мама, или вспоминать свое многообещающее прошлое. Мамину смерть переживала мучительно. Глупо, они ведь почти и не виделись.

Быть моделью гораздо проще, чем танцевать. Нужны красивый скелет и некий стоицизм. Никогда никаких вульгарностей, никакой обнаженки. Прелестные черно-белые портреты, знаменитые фотографы. Крупные модные снимки во всех журналах, один раз — на обложке «Вог». Некоторое время ее звали «лицом шестидесятых». Имя до сих пор помнят. Икона шестидесятых Китти Гиллеспи, где-то она теперь? Только на прошлой неделе журналист из воскресного приложения разыскал, позвонил, хотел взять интервью, расспросить о ее «безвестности». Иэн вежливо отбился.

К 1969-му все закончилось. Познакомилась с Иэном, променяла яркие прожекторы на безопасность. На устойчивость. Положа руку на сердце, никогда об этом решении не жалела.

Конечно, хотела стать кинозвездой, но, правду сказать, играть не умела, хоть ты тресни. Китти Гиллеспи появилась на съемочной площадке, и все засияло. Увы-увы. Смотрелась великолепно, но ни слова не могла сказать. Деревянная как доска. Сыграла крошечную роль в кино, нервный авангардный фильмец с неоднозначным рок-певцом в главной роли. Весьма богемно. Китти валялась на диване, вся такая в тумане от секса и наркотиков. Единственная реплика: «Ты куда, деточка?» Сейчас едва ли кто помнит фильм и никто не помнит, как играла Китти. Слава тебе господи.

Рок-звезда смеялся и говорил: «Ты работу все же не бросай». Они один раз переспали — почти предсказуемо. De rigueur[111] как выразился рок-звезда. Временами она думала, что, когда состарится и все остальные умрут, она напишет автобиографию. Во всяком случае, о жизни в те годы. Над повествованием о ее жизни после замужества люди будут засыпать со скуки.

В кино она снялась через год после того, как бросила писателя. Почти два года провела под его чарами — ее как будто в заложниках держали. Возраст-то какой, надо веселиться с друзьями, наслаждаться всем тем, чем наслаждались сверстницы. А она наливала ему выпивку, облизывала его эго и читала его занудные рукописи. Со стороны казалось, что это шикарно и по-взрослому, но это лишь со стороны. Была все равно что нянькой, которой то и дело приходилось заниматься грязным сексом. Он был почти на двадцать лет старше и устало раздражался, если она не понимала, о чем он говорит, а такое случалось регулярно.

Китти села к туалетному столику, вытащила сигарету из серебряного портсигара. На крышке выгравированы ее инициалы, внутри тоже гравировка — послание от Иэна на день рождения: «Китти, моей самой любимой женщине на свете». Знаменитый писатель однажды подарил ей зажигалку, на которой было выгравировано что-то непристойное на латыни. «Катулл», — пояснил он, переведя. Как неловко! Зажигалкой Китти никогда не пользовалась — вдруг какой-нибудь знаток латыни разглядит. Она гораздо стыдливее, чем принято считать. Утром, уйдя из писательского дома, она пришла на набережную Виктории и швырнула зажигалку в Темзу. Обнаженную Китти Гиллеспи привязали к кроватному столбику и унизили. Всему есть пределы. И к тому же он от нее устал, ее место в его постели и вообще подле него заняла какая-то шведская поэтесса, «умная женщина», сказал он, будто Китти глупа. Вскоре он пережил ужасную трагедию, и Китти поневоле жалела этого человека, совершенно не умевшего переживать драмы, в центре которых находился не он сам.

Насколько лучше теперь — прелестная докторская жена, прелестный дом в прелестном Харрогите, смотрит в зеркало у себя в спальне, видит прелестную белую шею, и на коже мерцают прелестные, прелестнейшие жемчуга. Китти Уинфилд заправила выбившийся локон за аккуратное ушко. Вздохнула. Иногда хочется свернуться клубком на полу и забыть про весь мир. Китти Уинфилд открыла пузырек снотворного, которое прописал ей супруг.