Восстание - Ливиу Ребряну

— В таком случае задержитесь еще в деревне, — весело перебил его Гогу. — И не смейте соблазнять моих гостей своей таратайкой. Впрочем, уверяю вас, что Надина ничуть не жаждет любоваться вашей физиономией, она прекрасно знает, как вы ее обсчитываете.

Гогу проводил Платамону и сразу же возвратился, удовлетворенно потирая руки.

— Ну, теперь послушаем, что расскажет наш поэт!

Он подробно расспросил Титу о том, когда тот переехал в Румынию, чем он здесь занимается, как устроился. Выслушав рассказ гостя, Гогу возмутился, попросил извинить его и воскликнул:

— Что ж это такое — трансильванский поэт не находит себе в Румынии пристанища? Безобразие!.. Бедный юноша!..

Горячее сочувствие хозяев растрогало Титу, тем более что под конец Гогу патетически заявил:

— Прежде всего я прошу вас не расстраиваться. А во-вторых, заверяю вас, что лично приму все необходимые меры, чтобы поэт, принадлежащий к нашей семье, чувствовал себя в Румынии как у себя дома!.. Не так ли, душенька?.. — повернулся он к жене.

— Конечно! — прощебетала Еуджения. — Мы непременно должны что-нибудь для него сделать.

Когда Платамону вернулся за Титу, Гогу нашел новый предлог, чтобы поддеть арендатора:

— За то, что вы похищаете нашего гостя, я потребую с вас более высокую арендную плату. А госпоже Надине передайте, что завтра мы приедем к ним обедать и я ее надоумлю тоже потребовать с вас больше денег. Вот так-то, Эфиальт!

Платамону погонял лошадь, болтая с Титу Херделей и с сыном, но мысли его были далеко. Он не хотел показать даже своему ненаглядному Аристиде, которого любил больше жизни, сколько волнений причиняет ему теперешняя поездка в Амару. От результатов поездки зависело все будущее семьи Платамону. Арендатор любил землю и не только из-за тех доходов, которые она приносит, когда ее трудолюбиво и разумно обрабатывают, а главным образом потому, что она дает своему владельцу ощущение устойчивости. Платамону казалось, что быть помещиком — это верх счастья, и он мечтал об этом с тех пор, как стал арендатором. Теперь наконец его мечта была близка к осуществлению. Поместья прекраснее, чем Бабароага, он и представить себе не мог. Лишь бы сойтись в цене. Надина, как он знал, всегда нуждалась в деньгах. Платамону частенько приходилось выплачивать ей аренду вперед. Владеть поместьем не доставляет ей никакой радости, наоборот — она считает это тяжелой обузой. Сама спрашивала его весной, не смог ли бы он подыскать ей серьезного покупателя, и добавила, что они обстоятельно обсудят это осенью; тогда он скромно ответил, что желающие, вероятно, найдутся, если она не запросит слишком высокую цену, так как в последнее время денег ни у кого нет, а земля не приносит таких доходов, как прежде. Он, конечно, намекнул, что сам был бы не прочь купить поместье, и Надина поняла намек.

Платамону был грек, но уроженец Румынии. По-гречески он знал лишь с десяток слов, а любовь к Элладе проявил тем, что дал своим детям эллинские имена: сына назвал Аристиде, а дочь — Еленой. Подданство у него было румынское, и Платамону лелеял надежду, что его сын займется политикой и станет депутатом. Поэтому он, не считаясь с расходами, давал сыну возможность изучать в университете право и выполнял все его прихоти. Но Аристиде не унаследовал трудолюбия отца — книгам предпочитал пирушки и женщин. Уже три года он числился студентом, но еще не сдал ни одного экзамена под тем предлогом, что ему необходимо хорошо подготовиться.

— Здравия желаю, сударь! — зычно приветствовал арендатора Бусуйок с порога корчмы.

Платамону не замедлил откликнуться веселой шуткой. Он умел толковать по душам с крестьянами, и они к нему относились теплее, чем к соседним помещикам. Попав в беду, люди обращались в первую очередь к Платамону, так как он не задирал носа, всегда их внимательно выслушивал и привечал, по крайней мере, ласковым словом.

Чтобы не разгневать господ, Платамону остановился на заднем дворе, а не подъехал к парадному входу барской усадьбы. Сперва он намеревался захватить с собой и Аристиде, считая, что в присутствии смазливого мужчины всякая молодая женщина стремится лишь к тому, чтобы казаться очаровательной. Но в последнюю секунду арендатор передумал: кто знает, как обернется дело, а если все пойдет прахом, мальчику незачем это видеть.

После первых же слов Платамону стало ясно, что он правильно поступил, оставив Аристиде во дворе. Надина была в комнате не одна, а с мужем и Раулем Брумару и встретила арендатора с любезностью, не предвещающей ничего хорошего.

— А мы как раз о вас говорили… Легки на помине!

Арендатор состроил подобие улыбки и поцеловал Надине руку. Мужчины встали, заявив, что не хотят мешать деловому разговору. Надина пригласила Платамону сесть в кресло, которое перед тем занимал Рауль, — оно стояло рядом с камином, где лениво потрескивали два огромных чурбака. Сама она устроилась во втором кресле и ласково заворковала:

— Вот так… Теперь мы можем поговорить спокойно.

Весь этот церемониал был Платамону прекрасно известен. Чрезмерная любезность свидетельствовала лишь о том, что Надине позарез нужны деньги. Он попытался предотвратить опасность и принялся говорить об урожае, который… Но Надина тут же, смеясь, перебила его:

— Знаю, знаю… Урожай всегда гораздо хуже самых пессимистических предположений либо из-за дождей, либо из-за засухи, и, кроме того, за него почти ничего нельзя выручить, так как денег ни у кого нет. Лучше я вам расскажу кое-что поинтереснее!

Надина рассказала, что три месяца, проведенные за границей, обошлись чрезмерно дорого и ей даже пришлось обратиться за помощью к мужу, хоть это и очень неприятно. Григоре так мил, что никогда не вмешивается в ее денежные дела, поэтому и ей не хочется ничего у него просить, тем более что за границу она поехала в какой-то степени против его воли. Платамону позволил себе заметить, что он лично немедленно откликнулся на ее письмо и выслал за несколько месяцев до срока сумму, которую можно было выручить лишь осенью, и он один знает, чего ему стоило раздобыть такие огромные деньги в столь тяжелые времена. Его жалобы Надина пропустила мимо ушей, лишь кокетливо поблагодарила и тут же заявила, что вернулась домой буквально без гроша, и даже больше того — еще задолжала Гогу. Сейчас, хотя ей совершенно необходим отдых после стольких утомительных хлопот, она приехала сюда, в поместье, лишь для того, чтобы договориться с Платамону — он должен срочно внести ей авансом очередной взнос или хотя бы значительную часть этого взноса, чтобы она могла уладить изрядно надоевшие ей материальные затруднения.

Арендатор тяжело вздохнул. Значит, речь идет вовсе не о покупке имения, а о том, чтобы досрочно внести арендную плату. Повезло, называется! А с какими надеждами ждал он нынешнюю осень! Он печально ответил, что всегда стремился выполнять все требования барыни и ради этого шел на любые жертвы. Но на этот раз обстоятельства сложились, к несчастью, совсем уж неблагоприятно. Он работал не покладая рук, но ничего не добился. Теперь над ним нависла угроза лишиться даже того маленького капитала, благодаря которому он арендовал поместье. Госпожа требует арендную плату досрочно, а он не сумел еще выручить даже прошлый взнос. Он готов сейчас же, с карандашом в руках, доказать, что как бы он ни старался, при нынешнем уровне цен невозможно покрыть даже три четверти арендной платы, не говоря уж о минимальном заработке для него лично, который он все-таки заслужил своим нечеловеческим трудом…

Надина на миг сбросила маску очаровательной любезности, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась: арендаторов много, главное — это поместье. Платамону подтвердил, — да, арендаторов действительно много, но вопрос в том, что они собой представляют. А кроме того, любой человек, мало-мальски разбирающийся в этом деле, не сможет предложить барыне и половины той арендной платы, которую он, Платамону, выплачивает ей по старой памяти. Правда, кое-где арендная плата чуть выросла. Но там крестьян так эксплуатируют, что доводят до отчаяния, и еще неизвестно, не приведет ли это к самым печальным последствиям. Крестьяне поумнели, сами хотят земли и не намерены безропотно переносить обманы и издевательства. Даже здесь, где они подряжаются на работу на хороших условиях и их не обсчитывают ни на грош, они волнуются, ропщут, чего-то требуют. А уж что происходит там, одному богу известно…

Надине скоро надоела болтовня арендатора. Платамону заметил это и оборвал себя на полуслове. Наступило продолжительное молчание. Надина пытливо смотрела на собеседника, словно пытаясь разгадать, что скрывается за красноречием арендатора, сидевшего теперь перед ней с покорным, почти униженным, но, главное, непроницаемым лицом.

— Значит, так! — вдруг воскликнула чуть раздраженно хозяйка, сделав такой жест, будто решила положить конец разговору.