Афродита размера XXL - Елена Логунова

– Двести рублев за тушку, и еще пух и перо для подушек продать могу! – с готовностью включилась в разговор бабуля.

– Интересное предложение, – кивнула я. – Пожалуй, мы посмотрим ваши подушки и тушки на обратном пути. А сейчас нам надо найти одну местную бабушку, которая берется нянчить городских детишек. Не знаете, у кого здесь летом жила мамаша с младенцем? Вообще, берет тут кто-нибудь дачников на постой?

– Двести рублев за тушку! – бойко протарахтела бабуся. – И перо для подушек тоже продам недорого.

Если бы она не добавила про перья, можно было подумать, что двести рублей за тушку – это вольный пересказ станичного прейскуранта на услуги по размещению отдыхающих.

«Кстати, двести рэ с человека – это совсем недорого, – не без мечтательности пробормотал мой внутренний голос. – Эх, поспать бы на пуховой перинке...»

– Спасибо, не надо! – громко сказала я и ему, и тугоухой старухе. – Мы! Ищем! Няньку!

– Двести! – гаркнула бабка, мажорно взмахнув дирижерской хворостиной. – И пух!

– И прах! – злобно рявкнула я, но тут же устыдилась – старушенция ведь не виновата, что глуха как пень, а я не имею никакой необходимости в покупке продуктов гусеводства. – Спасибо, нам ничего не нужно!.. Поехали дальше, Саш.

Ухмыляющийся Сашка тронул машину с места, и, уже отъезжая, я услышала, как бабка совершенно нормальным голосом сказала:

– Заречная, восемь. Спросите бабку Тасю.

– Чего? – Я обернулась, но старуха уже смежила очи и распустила губы в блаженной улыбке.

– По-моему, эта бабка такая же глухая, как я! – со смешком сказал Сашка. – Просто ей очень нужно продать гусей.

– И пух! – подхихикнула я.

Улицу Заречную нашли благодаря чистой логике. Переехали через мостик и сразу остановились – первая же улочка, параллельная чахлой речушке, оказалась искомой Заречной. Я едва не прослезилась от умиления! И еще позавидовала: нам бы немножко этой простодушной деревенской топонимики в мегаполис, а то иной раз зло берет, когда долго-долго ищешь улицу с отфонарным названием, типа «Вторая пятилетка». Возникает подозрение, что она была предназначена для соревнований по спортивному ориентированию и названа в честь худшего результата! Или вот есть переулок Кораблестроительный, который соседствует с переулком Лунным. Оба находятся в самом центре города, у железнодорожного вокзала, где в радиусе двух километров – ни одной лужи, если не считать мазутные. Какие там могут строить корабли? Луноходы, что ли?!

Станичная улица Заречная радовала безыскусностью. Дом номер восемь нашелся именно там, где следовало, – между седьмым и девятым. Оставив машину, мы с Сашкой подошли к штакетнику, покосившемуся под напором роскошных астр. Желтые и лиловые цветы по колено затопили палисадник, выплеснулись в просветы между досками и яркими лужицами разлились вдоль забора. Во дворе буйная растительность дисциплинированно держалась в границах клумбы, а на посыпанной светлым песочком площадке блестел синими резиновыми боками надувной бассейн без воды. В нем, как в манеже, ползали младенцы в количестве четырех голов, покрытых одинаковыми трикотажными шапочками. Это делало детишек похожими на спортивную команду. Тут же вспомнился бородатый анекдот: «Как научитесь плавать, ребятки, так сразу воду нальем!»

– Васенька там? – спросила я Сашку.

Он посмотрел на группу в трикотажных купальниках, подумал и неохотно признался:

– Да я его не узнаю. Они тут такие все одинаковые...

– Ты что? – удивилась я. – Это новорожденных можно перепутать, вот они точно здорово похожи, но этим деткам по шесть-восемь месяцев, их вполне можно различить!

– А я не различаю! – уперся Сашка. – Смотри, у них у всех глаза светлые, как у Васеньки, и лица круглые, розовые... В принципе можно было бы по цвету волос определиться, но чепчики мешают.

– Папаша! – не удержавшись, презрительно фыркнула я.

Любая мать, я уверена, с легкостью узнала бы своего шестимесячного сына среди других малышей!

– Спроси кого-нибудь другого, – надулся обиженный Сашка.

Подходящий человек находился совсем не далеко. У бассейна спиной к нам на низкой скамеечке сидела особа, при виде которой в памяти сама собой всплыла фольклорная строчка: «девица-краса, длинная коса». Я бы даже сказала – косища! Толстенная, в кулак, белая-белая и пушистая, как свежий ком сахарной ваты.

– Глянь, какая Василиса Прекрасная! – не удержавшись, подпихнула я Сашку.

На шорох наших шагов, хруст камешков и разговор Василиса не отреагировала, поэтому я позвала ее:

– Добрый день, хозяйка!

Красавица и ухом не повела! Если бы я не видела, что она вертит головой, внимательно наблюдая за ползунками в бассейне, то решила бы, что передо мной манекен.

– Не слышит, что ли? – удивилась я.

– Станица Глуховецкая! – ехидно пробормотал Сашка.

– Хозяйка! – заорала я, отбросив церемонии. – Девушка! Ау!

Заборчик, на который я излишне налегла, протестующе затрещал. Круглые детские головенки в разноцветных шапочках дружно повернулись в мою сторону. Только после этого соблаговолила обернуться и девица с косой.

Сашка разочарованно вздохнул. На Василису Прекрасную барышня не тянула, сказочная коса была ее главным и единственным украшением. Лицо девушки портили толстые щеки, густо усыпанные веснушками, и выражение великой робости. Увидев нас, она вскочила и попятилась, закрывая собой младенцев, как наседка цыплят.

– Здравствуйте, девушка, не бойтесь, мы к бабе Тасе приехали! – сказала я.

Мои слова пугливую девицу ничуть не успокоили. Она быстро сунула руку в карман фартука, вытащила маленький жестяной колокольчик и затрясла им с энтузиазмом алеутского шамана. Колокольчик пронзительно задребезжал, один из малышей заплакал. Боязливая Василиса на детский плач не отреагировала и колокольчик не бросила, продолжая вызванивать лихой плясовой мотив. Я вопросительно посмотрела на Сашку.

– Сейчас прибежит Иван Царевич с гуслями! – хмыкнул он. – И Серый Волк с балалайкой...

Появления какого-нибудь серого волка я подсознательно ждала уже несколько минут: удивительно, что в деревенском дворе нет собаки. Впрочем, отсутствие животного могло объясняться присутствием большого количества маленьких детей. Наметанным взглядом мамаши я определила, что детвора относится к младшей ясельной группе «от шести месяцев до года». Стало быть, один из сухопутных пловцов вполне может оказаться Машиным Васенькой.

– Кто такие? Чего надо? – из окна соседней хаты высунулся хмурый дядька с переизбытком растительности на лице.

У него были мохнатые кустистые брови, встопорщенные усы и длинная карабасовская борода, которая тут же запуталась в астрах. В одной руке деревенский Карабас держал толстую тетрадку, другой придерживал на носу очки. Я сменила адресата, но повторила прежний текст:

– Здравствуйте! Мы к бабе Тасе, по делу!

– Знаем мы ваши дела, – не подобрел Карабас. – Ладно, оставляйте своего малого Оксанке, Таисия еще не скоро будет.

– Это, что ли, Оксанка? – я кивнула на белокурую Василису.

С появлением бородача она прекратила трясти колокольчиком и занялась плачущим малышом. Не обращая на нас никакого внимания, Оксанка ловко меняла ребенку подгузник.

– Оксанка отличная нянька, не смотрите, что глухонемая! – похвалил девушку Карабас Барабас. – Она за пацанами так смотрит – глаз не сводит! Главный работник в этом детском саду!

– А вас, простите, как зовут? Может, познакомимся? Я Елена, а это Саша.

– Чего нам знакомиться? – проворчал бородач, но все-таки представился: – Иван я, – у него получилось важно: «Иоанн».

– Не царевич, – прошептал ехидный Сашка.

Я цыкнула на него, чтобы не портил дипломатию, и подняла повыше кулек, который мы привезли с собой. Сквозь молочно-белый полиэтилен явственно просвечивали цветные пачки детского питания и большой пакет подгузников.

– Можно мы это для Таисии оставим?

И тут Иоанн Барабасыч меня удивил. Он приспустил очки, внимательно посмотрел на меня поверх пятнистой черепаховой оправы и важно изрек:

– Тимео данатос ет доно ферентис!

– Бойтесь данайцев, дары приносящих! – машинально перевела я.

– Знаете латынь? – мгновенно оживился Иван.

Я заподозрила, что нашла золотой ключик к его сердцу.

– Учила в университете, крылатые выражения помню до сих пор.

– А вот как, скажите...

Бородач исчез из окна и спустя несколько секунд объявился у калитки.

– Как будет по-латински «золотая середина»? У меня тут неразборчиво написано, не могу понять – «мео-лиа-критос», что ли?

– «Медиакритос», – я даже не стала заглядывать в тетрадку, которую Иван настойчиво совал мне под нос, вспомнила без подсказки.

– Так чего ж мы тут стоим? – засуетился обрадованный бородач. – Вы заходите, Еленочка, заходите, мы с вами сейчас чайку попьем с медом, с вареньем, с баранками!