Письмо с этого света - Марианна Рейбо

Он бросился с третьего этажа многоэтажного здания, в котором окна на лестнице располагались и выше. Выбрав третий этаж, он рисковал не погибнуть, а на всю жизнь остаться калекой, или, наоборот, будь судьба чуть добрее, отделался бы переломом ноги или руки и уже через пару недель смог бы вернуться к нормальной жизни. Так почему третий? Потому ли, что это было первое окно на его пути, или он хотел дать жизни шанс? Была ли то случайность или неудавшийся расчет? Совершая прыжок, он карал не себя – меня. Но ту ли кару он готовил…

Он унес в могилу тайну, от которой зависело так много…

Андрей… ты правда хотел умереть?

40

Еще в школе, читая Достоевского, я все никак не мог понять, почему Раскольникова терзает лишь призрак мерзкой старухи, но он ни разу не вспоминает о невинно убиенной ее сестре Лизавете. Теперь я не просто понимал, я переживал то же самое. Снова и снова перебирая в голове подробности произошедшего, я лишь мельком вспоминал о том, что та ночь стала роковой не для одного Андрея. Смерть Татьяны Васильевны, неутешное горе его отца, сердечный приступ моей матери – все было звеньями одной цепи несчастий. Но эти жертвы были случайными. Их жизни посыпались под грубой рукой судьбы, как от одного неверного движения игрока осыпается карточный домик. Но не рука судьбы убила Андрея. Он погиб от моей руки.

Несколькими днями позже мне удалось выяснить некоторые обстоятельства той ночи и понять, как и почему Андрей оказался в Москве. Когда в нашем последнем разговоре по телефону я упомянул об опубликованной стихотворной подборке, он сделал вид, что не придал событию особого значения. Но по моему голосу он понял, что для меня это действительно важное достижение, куда важнее, чем публикация рецензий в газете. И тогда он решил сделать мне сюрприз и отпраздновать со мной мою первую литературную публикацию. Дождавшись пятницы, он сел на поезд-экспресс и уже через четыре часа был в столице. Охранник, дежуривший в тот день в общежитии, сказал, что Андрей пришел в десять – начале одиннадцатого вечера. Он запомнил его, потому что сначала не хотел его впускать, но тот известным способом уладил дело – во всяком случае, в жилую зону его пропустили. Но, к моему отчаянию, охранник никак не мог вспомнить, когда Андрей покинул общежитие. Единственное, что мне удалось узнать, – он пробыл там не меньше часа. Скорее всего, обнаружив, что меня нет, он решил подождать у двери и начал безуспешно звонить на мой мобильный. Что было дальше, можно лишь предполагать – соседи по этажу, конечно же, как это всегда бывает, ничего не видели и не слышали. По словам охранника, Андрей уходил злой и буквально вылетел на улицу пулей… Но разозлить его могли и одни лишь подозрения. Как раз когда он уходил, охранник в пол-уха слушал футбольный матч, это и дало возможность мне более или менее ориентироваться во времени событий. Но когда именно Андрей выбежал из жилой зоны, – в первый или второй тайм игры, он сказать так и не смог, и потому точно восстановить всю картину не удавалось. Ясно было одно – тем вечером Андрей точно знал, где меня искать. Значит, кто-то ему сказал. Но кто и когда? До того, как он покинул общежитие, или после? Вполне возможно, что в жилой зоне ему встретился некто, знавший обо мне больше, чем следовало. Но что, если?..

Было лишь одно место, кроме общежития, где Андрей мог меня искать. Пол начал уходить из-под ног, стоило мне задуматься об этом…

Неужели?!..

41

Открывая дверь, Михаил и не предполагал, что впускает в квартиру смерч. Не здороваясь, не спрашивая, один ли он, смотря и не видя, слыша и не слушая, я ворвался к нему, снося все вокруг вихрем обезумевшей ярости.

– Ты! Это ты ему сказал!!! Зачем-зачем-ЗАЧЕМ?!!

Дикой кошкой я кидался, пытаясь расцарапать ему лицо, вырвать глаза, перегрызть горло, пока он, выкручивая мне руки и ломая запястья, старался как-то меня утихомирить.

– Ты психованная!!! Идиотка! Кому я что сказал?! Угомонись ты, сумасшедшая тварь!

Заломив мне руки назад и удерживая их железной хваткой одной руки, другой он с брезгливым удивлением отер расцарапанную щеку и взглянул на перепачканную кровью ладонь.

– Да что с тобой, в конце-то концов?!

Тщетно пытаясь вырваться, я продолжал выкрикивать нечленораздельные обвинения, задыхаясь от хохота, всхлипов и градом льющихся слез. Напряжение последних дней вырвалось наружу – со мной случилась истерика.

Не в силах меня дольше удерживать, Михаил оттолкнул меня к стене и, пробормотав «прости, детка», залепил пощечину. От неожиданности я охнул и затих, продолжая смотреть на него красными, ненавидящими глазами. Через минуту, немного отдышавшись и вновь овладев даром речи, я тихо и медленно произнес:

– Это ты сказал Андрею в пятницу вечером, где я. Ты заложил ему место нашей тусовки. Он только к тебе мог пойти, не зная, где еще меня искать. Уж не нарочно ли ты все подстроил?.. Сам на встречу не явился, а когда Андрей пришел сюда, все ему выложил! Ну что, теперь доволен?..

Михаил сосредоточенно слушал меня, не произнося ни слова. Потом медленно и осторожно, как к дикому животному, приблизился ко мне. Я инстинктивно загородился от него руками и отшатнулся в сторону, но он перехватил меня за плечи, решительно, но мягко отвел мои руки и произнес:

– Посмотри на меня. Прошу, увидь меня. Я понятия не имею, о какой встрече ты говоришь. И никакого Андрея в пятницу здесь не было. Не веришь, спроси Леху.

И я увидел его. Он говорил правду.

Несколько раз я пытался начать рассказывать, но Михаил прерывал меня, уговаривая сначала успокоиться. Взяв меня за руку, он, как ребенка, повел меня к раковине и стал умывать холодной водой. Потом налил воды в стакан – прямо из-под крана, что было категорически не в его правилах, и приказал мне пить мелкими глотками. Я покорно всему подчинялся, вытираясь жестким махровым полотенцем и делая мелкие глотки, хотя совсем не испытывал жажды. Когда Миша убедился, что приступ позади, он повел меня в гостиную и, усадив на диван, разрешил говорить.

Бывают истории, которые невыносимо рассказывать. Но как бы ни было страшно признание, невыносимы лишь первые несколько слов. Преодолев их, ты неожиданно обретаешь удивительное красноречие, с жадностью мазохиста вдаваясь во все мельчайшие детали, не пропуская ни единой подробности. Именно так говорил я, описывая роковые события, началом которых был телефонный звонок Константина, а концом – звонок моей матери. До этого, кроме меня, ни одна живая душа не знала всей истории целиком, и по мере того, как я говорил, изменялось лицо Михаила.

Логичнее всего было первым делом спросить, на кой черт я вообще поперся на то ночное собрание. Но он не стал спрашивать. Не перебивая и сохраняя внешнее спокойствие, он дал мне довести историю до конца, и только по разгорающемуся румянцу и напряженности его гипнотических зеленых глаз можно было понять, какое сильное впечатление производит на него мой рассказ на самом деле. Хотя я старался по возможности не смотреть на него. Я бессмысленно бродил взглядом по комнате, задерживаясь то на плафоне люстры, то на ножке стола, то на трещине на обоях в углу. Рассказывая, я все думал про себя, кто же мог подсказать Андрею, где меня искать, если Миша этого не делал. Алексик? Но он весь тот вечер провел с Михаилом. Да и зачем ему это… Так кто же?.. Господи, да кто угодно! Любой обитатель общаги мог быть в курсе. Мы ведь никогда не знаем, что может быть известно о нас тем, кого мы даже не замечаем.

Когда я закончил, Михаил посидел несколько мгновений не меняя позы, потом медленно встал и начал мерить шагами комнату. Остановившись у книжных стеллажей, он задержался взглядом на декоративной керосиновой лампе, украшавшей одну из полок, а потом неожиданно с размаху сбросил ее кулаком на пол. С резким звоном стекло разлетелось вдребезги. Выматерившись, он пнул оставшееся от лампы жестяное основание, и оно с лязганьем покатилось под стол.

– Значит, этот слизняк сказал, что я тоже там буду?! Прибью гада! Раздавлю эту скурившуюся падаль!

Я равнодушно покачал головой.

– Не надо, Миш. Костю не трогай. Он же это. Типа по любви.

Я грустно усмехнулся.

– Ага. По любви. Баррран! – Миша еще раз прошелся туда-сюда, не замечая, что разносит на подошвах тапок осколки лампы по всей гостиной. – Кровавые сопли его по стенам размажу… Он же тебе кокса подсыпал! Ты хоть это понимаешь?!

– Я знаю. Не надо, не трогай его.

Миша поднял на меня глаза и на мгновение остановился, словно задумавшись.

– Ладно, это мое дело. Сейчас не об этом.

Он снова нервно зашагал, закинув локти вверх и запустив обе пятерни в густую каштановую шевелюру.

– Нет, не то… Это все не то, не то… – бормотал он, словно в бреду, нервно ероша себе волосы. – Послушай, – начал он через некоторое время, – то, что случилось с твоим парнем и его родителями, это ужасно. Я понимаю, почему ты винишь себя. Но на самом деле ты в этом не виновата. Ты должна это понять.