История руссов. Варяги и русская государственность - Сергей Парамонов

Отсюда видно, что червь сомнения все же грызет Ковалевского: для тех периодов, когда Русь, по его мнению, была под юрисдикцией болгар, он не может не прибавить в скобках («или русская»). Значит, для него самого вопрос еще окончательно не решен. Зачем же писать так утвердительно: «Подводя итоги тому, что было сделано за последние годы, можем почти с несомненностью утверждать, что первая иерархия была дана Киевской Руси не Византией, а Болгарским Охридским патриархом и что киевляне были крещены болгарами».

Заметим, прежде всего, что история христианской церкви той эпохи знает только патриархов: Римского (папу), Константинопольского, Александрийского, Иерусалимского и Антиохийского, никакого настоящего Охридского патриарха не существовало.

Если, наконец, молодая русская церковь существовала до 1017 года независимой, то как это могло случиться, что церковь существовала без главы?

Еще более недоумения, если не сказать возмущения, вызывает утверждение Ковалевского, что православная церковь на Руси была дважды под римской юрисдикцией. Рассмотрим оба случая.

В 1068 году, после проигранной битвы против половцев, в Киеве произошла революция, князь Изяслав бежал в Польшу к своему двоюродному брату, королю Болеславу. Весной 1069 года Изяслав, поддержанный польскими войсками, вошел с Болеславом и небольшим отрядом поляков в Киев.

Через некоторое время поляков стали избивать, и Болеслав бежал в Польшу. В истории нет решительно никаких данных, что интервенция поляков имела какое-то отношение к религии. Нет ни слова о преследовании православной религии или о попытке введения католичества. Самое пребывание поляков было весьма кратковременным.

Весной 1073 г. братья изгнали Изяслава из Киева, и он опять бежал в Польшу. Однако Болеслав на этот раз помощи Изяславу не дал, а «показал ему путь от себя». В январе 1075 г. Изяслав явился за помощью к германскому императору Генриху IV, но и здесь, несмотря на подарки, помощи не получил.

В апреле 1075 г. сын Изяслава Ярополк явился к папе Григорию VII за помощью для восстановления отца на киевском престоле. Подарки были немалые, но реально помощь папы выразилась в виде двух посланий (булл), иначе говоря, помощи Ярополк не получил.

Только когда брат Изяслава умер на престоле 27 декабря 1076 г., Изяславу открылся путь в Киев. 1 января 1077 г. он, имея в помощь польские войска, вступил в Киев. 15 июля 1077 года он официально вокняжился. Польские войска удалились. В происшедшей вскоре неурядице, именно 3 октября 1078 г., Изяслав был убит в бою на Нежатиной ниве. Изяслав был, как православный, торжественнейшим образом похоронен в Киеве.

Православная церковь ни на секунду ни de jure, ни de facto Риму подчинена не была. Никаких католических епископов или храмов на Руси не было, не было и новообращенных католиков, не было даже упоминания имени папы в православных церквах.

Не менее необоснованно и утверждение Ковалевского, что в 1017 году Русь была в юрисдикции Рима. Временное появление польских войск в Киеве решительно ничего не означало в отношении подчинения русской церкви папе. Этого можно было достигнуть только после многолетнего политического захвата страны католической властью. Но этого не было. К чему же это пресмыкание перед католицизмом, да к тому же основанное на подделке истории?

Не лучше трактует Ковалевский и династию Рюрика. Прежде всего он считает, что Рюрик Ютландский (или Фрисландский) и Рюрик Новгородский — одно и то же лицо. Это гипотеза, никем еще не доказанная и принятая самым незначительным количеством лиц. Если Рюрик есть Рорик, значит, он происходит из знатного рода Скиольдунгов, допустим даже, что это так, ибо здесь не место об этом спорить.

Но что дает право Ковалевскому писать далее: «После смерти Рюрика (879) начинается борьба различных скандинавских династий, и власть берет в руки норвежец из Хелиголанда, Хельги (Олег)»? Ни о какой «борьбе скандинавских династий» в истории нет решительно ни слова, ни намека. Всё, что мы знаем из летописи, — это то, что Рюрик доверил Олегу своего малолетнего сына Игоря и что Олег был, по-видимому, в каких-то родственных отношениях с Рюриком.

Пусть даже это сообщение летописи совершенно ложно, но эта ложь все же в 1000 раз правомочнее голой, бесстыдной выдумки Ковалевского. Свидетельство летописи — как-никак документ, а свидетельство Ковалевского — мыльный пузырь.

Об Олеге Ковалевский отзывается, как о норвежце, — опять-таки это необоснованное предположение, и только. Правомочность подобных утверждений такова: «Я утверждаю, что Олег был китаец, докажи, что не китаец! А! не доказал, — значит, я прав!..»

«После смерти Олега, — продолжает Ковалевский, — воцаряется вновь Скиольдунг Игорь (Ингвар), которого Олег женит на своей дочери Хельге (Ольге)». Спрашивается: где же логика? Где «борьба различных скандинавских династий»? Вот «нескиольдунг» Олег захватил власть силой (сказано: «борьба династий»), не означает ли это на языке реальной жизни, что Игорь ликвидируется? Нет, по Ковалевскому, Олег, процарствовав, сколько ему полагалось, женит законного наследника свергнутой династии на своей дочери, и… всё оканчивается идиллически.

Такой эпизод был бы очень хорош для истории Руси, написанной специально для «Института благородных девиц». К сожалению, всё это в прошлом, нет ни институтов, ни «благородных девиц», есть только изуродованная Ковалевским история Руси.

Наконец, кто, когда и где доказал, что Ольга — дочь Олега (?!), — все русские летописи единогласно считают ее славянкой, и только Тверская называет Олега отцом Ольги, — явная несообразность, ибо все другие источники против. Подобное обращение Ковалевского с фактами истории показывает, что он не понимает, что такое наука, что времена астрологии, хиромантии прошли и что их за науки никто теперь не считает, а признает за шарлатанство; его отношение к историческим фактам показывает, что общества, которому он служит своим пером, он не уважает, ибо не имеет чувства ответственности перед ним.

Слаб Ковалевский и в простой логике: желая доказать царственность происхождения Ольги, он приводит факт, что она, мол, была в дипломатических сношениях с византийским и германским императорами. Владимир же не признавался равным из-за своего нецарственного происхождения.

Во-первых, Ольга была настолько «царственной», что даже летопись сохранила свидетельство об ее унижении. Константин Багрянородный заставил Ольгу так долго ждать у себя аудиенции, что она этого не забыла. Когда послы Багрянородного напомнили Ольге в Киеве об ее обещании дать военную помощь императору, она ответила: «Когда он постоит у меня на Почайне (гавань Киева) столько, сколько я постояла в Суде (гавань Царьграда), тогда я помощь ему дам».

С другой стороны, выскочка, parvenu, Владимир женился на порфирородной византийской принцессе — честь, которой напрасно добивался для своего сына германский император Оттон I. Этот факт почище пустых дипломатических вежливостей.

Стоит сделать Ковалевскому другой логический шаг, и… снова осечка: «Святослав, сын Ольги, но Скиольдунг по крови, более похож на Игоря и Рюрика, чем на свою мать и Олега». Если бы Ольга не была царственного происхождения, то фраза имела бы какой-то смысл: царственным Скиольдунгам противопоставлялись бы нецарственные Олег и Ольга, но ведь сам Ковалевский настаивает на царственности обоих! Значит, речь идет о том, чья кровь «царственнее»: Скиольдунгов ли или норвежца-конунга Олега, т. е. чье золото «золотее».

Наконец, что за нелепое утверждение, что Светослав был Скиольдунгом по крови? Что, он не был сыном своей матери Ольги? Кто, далее, доказал, что он пошел в отца, а не в мать? Хотелось бы также узнать, какую разницу усмотрел Ковалевский между Олегом и Светославом, линия поведения их совершенно одинаковая — экспансия на юг, в богатые края.

Мы не останавливаемся далее на 15 страничках, посвященных Древней Руси Ковалевским, ибо из сказанного видно достаточно, что эта история совершенно искажена.

Это тем более печально, что остальные главы книги Ковалевского написаны с толком и книжка в целом совсем неплоха. К сожалению, она совершенно испорчена фантастическим норманистским введением.

Когда ознакомишься с писаниями Вернадского, Ковалевского, Беляева, Таубе и других историков — «осколков разбитого вдребезги», становится ясно, что две колоссальных войны, две революции ничуть не повлияли на их мировоззрение. Жизнь прошла мимо них, и они ничему не научились.

Если дома, в России, воспитавшись под колпаком привиллегированных классов, они рассуждали постулатами «неевклидовой логики», т. е. допускали грубейшие логические ошибки, вытекавшие из их ложного научного метода и ложного понимания, что такое наука, их народ и их государство, — то такими они и остались.