Прирожденный воин - Сергей Самаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Карта показывала единственную возможность подобраться к кишлаку незамеченными – через кяриз[28]. Эта же карта показывала вход через смотровую площадку в двадцати пяти километрах от самого кишлака. Что такое марш-бросок на двадцать пять километров – кто пробовал, знает! А марш-бросок под землёй, по тоннелю, где невозможно выпрямиться в полный рост, да ещё в костюме ПХЗ, чтобы не промокнуть насквозь, да ещё тащить оружие и сухой паёк на три дня, отведённые для выполнения задания, плюс рация «стопятка»...
Но и это не самое неприятное. Самое неприятное заключалось в том, что выход из кяриза находился в самом центре большого кишлака, где предстояло проводить разведку. Но саму разведку осуществлять следовало со склона горы. Значит, надо незаметно выйти, незаметно пробраться через кишлак, переполненный моджахедами, незаметно пробраться мимо внешних постов за пределы улиц и кварталов, а потом забраться на склон горы, замаскироваться там и вести пристальное наблюдение, чтобы определить месторасположение складов с оружием и боеприпасами.
Они бежали «гусиным шагом». Это лютое издевательство над собой – так бегать. Изощрённый мазохизм. Но они бежали, по очереди включая фонари, а часто и вообще в темноте, чтобы сберечь батарейки. Им необходимо было уложиться в расчётное время. Задняя часть бедра несколько раз напоминала о себе, готовая скрутить ногу судорогой. На этот случай Сохно для себя и для других приготовил иглы. Самые обыкновенные иглы от медицинских шприцов. Судорога стягивает мышцы – уколи посильнее ногу, и боль заставит забыть про судорогу. Можно снова бежать. И обязательно считать шаги, обязательно сверять время. Иначе нельзя. Иначе вся операция провалится. Вернее, операция-то не провалится, но они не сумеют выбраться.
Казалось, они бежали уже десять лет, когда Сохно дал команду:
– Стоп! Первая точка! Двадцать километров...
До кишлака осталось бежать ещё два с половиной года.
Дыхание у всех троих короткое, прерывистое. Стараются продышаться, но в кяризе и продышаться трудно, хотя вода и несёт чистую горную свежесть.
Там, на первой точке, он и оставил Талгата. Самое ответственное задание.
– Могу тебе только посочувствовать... – сказал при расставании.
– Я выдержу, – ответил Талгат угрюмо.
Фугасный заряд они устанавливали все вместе. Труднее всего было подвесить его к потолку. Подвесили, вставили взрыватель, протянули на предельное расстояние шнур. Пожали руки остающемуся. С чувством, с надеждой. Им идти, им красться, им снимать при надобности часовых, им наблюдать и сообщать. Это ерунда по сравнению с тем, что предстояло ему. Ему стоять двое суток на одном месте, согнувшись, потому что выпрямиться там негде – потолок слишком низок. Сесть в воду нельзя. Замёрзнешь. Вода ледяная, ледниковая. И темнота вокруг непроглядная. Можно, конечно, и фонарь включить. Но потом придётся назад десять лет бежать в темноте. Двое суток стоять в темноте на одном месте и слушать журчание ледяной воды. Двое суток держать в руке шнур от фугасной мины. И не прозевать нужный момент – дёрнуть шнур. Именно – в нужный момент. С ума сойти можно. Как спина будет разламываться от неудобной позы? Как силы будут утекать и утекать вместе с журчащей водой? Что мерещиться будет в этой темноте?.. Какие голоса придут и будут пугать и что-то шептать?..
А они пошли...
Они вышли в нужном месте перед самым рассветом, когда бывает особенно темно, и у часовых появляется самая сильная усталость. Они благополучно пробрались через улицы, всего дважды спрятавшись в арыках от проходившего патруля. Они вычислили и обошли внешний пост, а потом, уже с рассветом, забрались на склон горы, замаскировались и по очереди вели наблюдение, отмечая на подробнейшей карте всякое передвижение внутри кишлака. Это была привычная работа спецназовца. А потом, когда в назначенный час прилетели вертолёты, они развернули рацию и давали наводку. НУРСы нашли в этот раз правильную цель. Склады разбомбили. Боеприпасов там было столько, что взрыв уничтожил и весь кишлак. Люди, что в живых остались, бежали в страхе, потому что раздавались новые и новые взрывы.
Бежали и они. Впереди моджахедов.
Кажется, их заметили. Кажется, в них даже стреляли. Они не отстреливались. Им следовало уложиться во времени. Пять километров. А потом впереди взметнулась земля – Талгат не подвёл. Взрыв был почти не слышен, но он создал для них необходимую воронку. Они попрыгали вниз, в кяриз. И теперь уже побежали гусиным шагом. Но остановились почти сразу. Не увидели сигнального света фонаря. Талгат должен был просигналить им фонарём. Сигнала не было. Они позвали. Он не ответил. Они сами начали светить вперёд. И увидели его. Он стоял, не видя света, согнувшись и уперев руки в колени, смотрел прямо перед собой. Ничего не слышал. Не замечал присутствия товарищей. Они пытались его растолкать. Он не реагировал. Пытались тянуть за собой. Он не мог бежать. Тогда Сохно взвалил его на плечи...
Он сам не помнит, как они бежали. Он просто отключился.
Но бежал. Где-то сзади гремели автоматные очереди. Их преследовали и под землёй, и на поверхности. Понятно, моджахеды знали, где им предстоит выбираться на поверхность. Но поверху преследовать труднее. Рельеф не тот. Каменистая гряда путь перекрывает. Потому они и уходили низом. Будь кяриз прямым, их, конечно, перестреляли бы. Но они ушли. И выбрались на поверхность.
Там их встретило охранение. Сохно с рук на руки передал не пришедшего в себя Талгата, потому что уже не мог нести его сам. Его самого впору было нести. Они двинулись в верхнее ущелье. Одно отделение прикрывало отход. Вертолёты-транспортники были уже рядом. Ракетоносец барражировал в отдалении, прикрывая отход и отсекая преследователей НУРСами. И только в полёте Сохно пришёл в себя. Увидел глаза Талгата. Мёртвые, немигающие, остановившиеся глаза человека, который двое суток стоял в темноте, согнувшись, держа в руке шнур от фугасной мины. Он дёрнул за шнур ровно в назначенную минуту. Но что случилось с ним? Красавец офицер стал абсолютно седым...
* * *...Старшего лейтенанта Талгата Абдукадырова комиссовали вскоре, признав психически больным... Правда, диагноз звучал чуть иначе: «посттравматическое состояние глубокого невроза», – но это сути не изменило, хотя и изменило судьбу. А вскоре попал в плен и, после вызволения, истерзанный пытками, был комиссован и капитан Сохно. Диагноз звучал примерно так же... Оба, однако, сумели с собой справиться и вернуться к нормальной жизни. Сохно умудрился даже в армию возвратиться. Правда, в звании, которое уже пережил по возрасту... Но он человек необидчивый... Тогда ему просто повезло – понадобился для конкретной операции лично он. А что стало с Талгатом – неизвестно...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
С рассветом появляется вертолёт-разведчик. Значительно раньше, чем планировалось.
Характерный звук вертолётного двигателя и хлопанье лопастей приходят сзади, из пройденного вчера ущелья. Значит, вертолёт заходит долиной, не поднимаясь высоко. Ориентируется не по карте, а по следам, оставленным группой подполковника Разина, и «привязывается» к обстановке. Ночью-то, конечно, высоко шёл.
Вертолёт-разведчик – не ракетоносец. Он не в состоянии поддержать огневой мощью. Бортовой пулемёт – не атакующее оружие, но тоже подмога, если она понадобится. Пока, однако, в подмоге необходимости не возникает. Да и разведку проводить рано. Помощь авиации планировалась на то время, когда боевики отойдут. Необходимо будет просмотреть все направления отхода.
Разин задирает рукав и бросает взгляд на часы. На четыре часа раньше... Пошла раскоординация в действиях штабной системы управления... Это не к добру! Сможет ли вертолёт эти четыре часа продержаться в воздухе? Обратный путь у него не близкий... Это для тяжёлых и сильных машин дальний полёт – норма. У маленького разведчика и время и дальность полёта сильно ограничены.
Радист держится неподалёку. Рация развёрнута, растянута между елями антенна. Разин уже передал сообщение в штаб о начале операции. Теперь, когда дело пошло, молчание в эфире не имеет смысла.
Подполковник молча показывает радисту на небо в той стороне, откуда доносится шум винтов. Радист кивает:
– Понял, товарищ подполковник.
И садится в снег перед рацией, установленной на плащ-палатке.
Из семи джамаатов Азиза полностью уничтожен только один. Постарался Парамоша с приданными ему солдатами. Второй снайпер группы – лейтенант Паша Сокольников оказался в худшей позиции. Он держит нижнюю тропу. Но ею никто воспользоваться не желает, хотя засаду там обнаружить не могли. Сокольников занял позицию в темноте, и отступление боевиков началось тоже в темноте. И теперь снайперу приходится снизу выискивать отдалённые цели. Доложил, что «снял» трёх боевиков с ближайшей верхней тропы и ещё двух с тропы выше первой. Остальные вышли из сектора прострела и появляются только периодически. Не зная троп, невозможно предположить следующее кратковременное появление. Сокольников переключился на арьергард и помогает сейчас группе майора Паутова. Ловит момент, когда кто-то из боевиков заслона меняет позицию – только в этом случае ему их видно.