Русское Средневековье - Антон Горский

Что касается отношений с Ордой, то в главном позиции Михаила и Юрия были одинаковы: и тот и другой признавали верховную власть ордынского хана, «царя». Но Юрий мог при этом пойти против конкретной ханской воли (если эта воля означала поддержку его противника); Михаил же не поступил таким образом ни разу — его гибель явилась результатом трагического стечения обстоятельств (равно как и то, что Юрий не был наказан за свои нелояльные по отношению к ханам, сначала Тохте, затем Узбеку, действия — не более чем результат удачных для него стечений обстоятельств).

Примечательно, что, став великим князем, Юрий не изменился. Казалось бы, противник повержен, и нет теперь причин проявлять непослушание хану, служи себе ему верно… Тем не менее в 1322 году Юрий не передал собранную в Орду дань, уехав с ней в Новгород. Этим поступком сразу же воспользовался новый тверской князь, сын Михаила Дмитрий. Он приехал к Узбеку с жалобой на Юрия и получил ярлык на великое княжение. Юрий, однако, — опять-таки вопреки воле хана! — продолжал считать великим князем себя (именно с этим титулом он фигурирует в заключенном от его имени Ореховецком договоре Новгорода со Швецией 1323 года), удерживал за собой новгородский стол. В 1324 году ему пришлось отправиться на разбирательство в Орду. Находившийся там же Дмитрий Михайлович не стал ждать ханского решения (которое оттягивалось) и убил Юрия. Это произошло 21 ноября 1325 года, за день до седьмой годовщины гибели Михаила Ярославича. Узбек не простил Дмитрию самосуда и спустя несколько месяцев казнил великого князя.

Однако великокняжеский стол хан передал не занявшему после гибели Юрия московский стол его младшему брату Ивану (Калите), а брату Дмитрия — тверскому князю Александру Михайловичу; похоже, деятельность Юрия настроила хана против семейства московских князей. И только после восстания в Твери против отряда посла Чолхана в 1327 году, которое было поддержано Александром, ситуация изменилась. Иван Данилович, узнав о восстании, поспешил в Орду, участвовал в последовавшем татарском походе на Тверь и получил великое княжение. Правда, не все целиком. Узбек, видимо, чтобы избежать в дальнейшем новых проявлений непослушания со стороны великих князей, чтобы не давать им слишком много, разделил великое княжение: московский князь получил Новгород и Кострому, а сам Владимир и Нижегородское Поволжье достались суздальскому князю Александру Васильевичу. И только в 1332 году, после смерти Александра, Иван Калита получил великое княжение целиком.

Вот Калите в историографии повезло, он традиционно рассматривается как персонаж положительный. А ведь Иван Данилович-то, в отличие от брата, был действительно верным слугой хана.[61] И на его совести гибель Александра Михайловича Тверского. Александр, укрывшейся после событий 1327 года в Пскове, в 1336 году приехал в Орду и повинился перед Узбеком. Хан простил его и вернул на тверское княжение. Но в 1339 году Александр Михайлович был казнен в Орде вместе с сыном Федором. Практически никто из историков, занимавшихся этими событиями, не сомневается, что в этой истории имела место интрига Ивана Калиты, опасавшегося возвращения на политическую сцену сильного противника. И тем не менее Иван — строитель российской государственности, «собиратель» земель, а Юрий — персонаж отрицательный. Почему? Потому что боролся со святым Михаилом Тверским?

Но святость — понятие не политическое, а духовное. И во всяком случае признание святым не было связано с позицией того или иного князя по отношению к Орде. Так, Дмитрий Донской, победитель Орды на Куликовом поле, святым был признан только через шесть столетий после своей кончины, в 1988 году, во время празднования тысячелетия христианства на Руси. А вот Федор Ростиславич Ярославский, князь, не раз наводивший на своих противников татарские войска (да не отряды послов, как Михаил и Юрий, а настоящие рати — в 1281, 1282, 1293 годах, вместе с Андреем Александровичем), подолгу живший в Орде, женившийся на ханской родственнице, стал почитаться как святой уже вскоре после смерти… В случае с Михаилом представление о его святости основано было на обстоятельствах гибели тверского князя — мученической кончины. При восприятии этих событий людьми Нового времени срабатывал и срабатывает стереотип секуляризированного сознания: раз человек убит в Орде и признан святым — значит, он должен быть борцом с Ордой. А его противники соответственно — ее прислужниками. Действительность была сложнее. Мученическая смерть Михаила, его статус святого и художественные достоинства посвященного ему литературного произведения не должны заслонять того факта, что тверской князь не был борцом против ордынской власти и что в борьбе за свою собственную власть он использовал те же методы, что и его противник — Юрий Московский. Юрия же можно называть «слугой Орды» только если исходить из того, что ее «слугами», в смысле зависимыми от ханов правителями, были все тогдашние русские князья. При этом Юрий должен быть тогда признан наиболее строптивым из этих «слуг», не в пример строптивее Михаила.

Надо сказать, что противопоставление Михаила как светлой фигуры Юрию как темной личности, в том числе приписывание Михаилу борьбы с Ордой, а Юрию, наоборот, прислужничества ей, не случайно так популярно. Такой взгляд в определенной мере сглаживает реальное явление, имеющее место в отечественной историографии, — рассмотрение истории Руси XIV–XV веков с москвоцентричной точки зрения. История Руси ордынской эпохи традиционно воспринимается у нас как история Московского княжества (см. об объективных причинах этого выше, в главе 6), «возвышения» Москвы.[62] Михаил Ярославич оказался подходящей фигурой для создания своего рода «немосковского сектора» в этой картине. Дело в том, что его противник Юрий Данилович никогда не был героем москвоцентричной концепции: ведь он не стал предком позднейших московских государей. Вот Иван Калита — другое дело: от него пошло продолжение династии, он сохранил за собой великое княжение до конца жизни (неважно, что оно было получено за участие в разгроме Тверского княжества) и этому деятелю прощалось все… Михаил Ярославич же действовал до того, как Иван Калита сделался московским князем, значит, с этой «священной коровой» вроде как и не враждовал (хотя на самом деле Иван всегда поддерживал брата Юрия, и, например, в 1305 году отбил нападение тверской рати на Переяславль; но сам Михаил в этом бою не участвовал, он в то время находился в Орде, стало быть, эти две фигуры вроде как и не пересекались). Он выгодно смотрелся на фоне Юрия если доверять оценкам «Повести о Михаиле Тверском». То есть Михаил хорошо подходил на роль «немосковского» героя в москвоцентричной в целом картине русской истории XIV столетия. А вот его сын, Александр Михайлович, в такой роли никогда не выступал. Между тем он, хотя и не подвергал сомнению верховную власть хана Орды, но (в отличие от отца) действительно бился (в 1327 году) с ордынским отрядом (хотя мог бы попытаться удержать восставших тверичей или по крайней мере отмежеваться от их действий), не разорял (в отличие от Михаила и московских Даниловичей) русские земли вместе с татарами (в 1325 году, правда, сопровождал ордынских сборщиков дани, но военными действиями это мероприятие не сопровождалось), не совершал (в отличие от Михаила и Юрия) клятвопреступлений, наконец, так же как и отец, умер в Орде мученической смертью и был впоследствии признан святым. В чем же «недостаток» Александра Михайловича? Видимо, в том, что его соперником был «неприкосновенный» Иван Калита. Если для того или иного исторического периода имеется московский герой, немосковскому уже места нет…

Само по себе значительное внимание к личности Михаила Ярославича вполне оправдано. Если он не был, как показано выше, борцом с «ордынским игом», это не значит, что тверской князь являлся малозначительной фигурой. Это был видный политический деятель своей эпохи. Он очень много сделал для укрепления Тверского княжества; значителен его вклад в развитие местной культуры. Но порой стремление подчеркнуть значение Михаила для русской истории доходит до курьезов.[63]

В 2005 году автор этих строк участвовал в проходившей в Твери конференции, посвященной Михаилу Тверскому. Речь шла не об отношениях с Ордой, а о другом сюжете: конференция именовалась «К 700-летию принятия титула “великий князь всея Руси”»: роль Тверского княжества и Михаила Ярославича Тверского в становлении российской государственности». В своем докладе я приходил к выводу, что говорить о «принятии» Михаилом титула «великий князь всея Руси» нет оснований. До конца XV века это был не титул, а почетное определение, которое в домонгольский период прилагалось к князьям киевским, а с середины XIII века перешло к князьям владимирским, сначала благодаря тому, что они обладали Киевом, а затем (к концу XIII столетия) и непосредственно.[64] Правление Михаила было важной вехой в эволюции этого определения: при нем утвердилась его полная форма — «великий князь всея Руси» (в домонгольский период применялся вариант «князь всея Руси»), но не более, в официальный титул оно при нем не превратилось. В ходе дискуссии двое участников конференции, причем тверичей, согласились с доводами доклада. С возражениями выступал один участник, автор основного доклада В. А. Кучкин, москвич. Казалось бы, нормальная научная дискуссия, расстановка дискутирующих отнюдь не по городам. Но после конференции, вне ее, начались чудеса.