Игра во мнения - Полина Дашкова

Бедная тетка! С ее гастрономическим сладострастием невозможно сохранить пристойные женские формы. Она хочет лучше выглядеть, но не может остановиться, и ест, ест. Хочет, но не может. Это ужасно. Она готова объяснять свои проблемы чем угодно – нарушением обмена веществ, дурной экологией, сидячим образом жизни, кромешной занятостью, нервными перегрузками, сглазом, но только не жадностью и обжорством.

Котлеты с жареной картошкой, блинчики с вареньем, макароны с мясной подливкой и ломти кремовых тортов сильней ее и побеждают в ней женщину. Вам приятно признавать свои поражения? Вот и ей тоже – нет. Поэтому не вздумайте садиться с ней за стол. Если вы не едите сладкого и жирного, она спросит: «Что, боишься поправиться?» Она умеет задать этот вопрос таким образом, что ваше невинное «Да» прозвучит как признание в тайном постыдном пороке. Безопасней будет сочинить что-нибудь о диабете, о больных почках и дурном пищеварении. В ответ она охотно расскажет вам о своих хворях, и вы найдете общий язык. Но ненадолго. У тетки, между прочим, довольно тонкое чутье на чужаков, на людей другой породы, она легко разоблачит вас. Нельзя, невозможно мирно сосуществовать с теткой в одном пространстве, ибо конфликт, скандал – ее стихия. Ей тяжело жить без отрицательных эмоций, своих и чужих. В атмосфере покоя и доброжелательности тетка чахнет – если, конечно, ей не удается эту атмосферу испортить.

Тетки, начинающие и зрелые, обитают везде, независимо от географической широты и социальной системы. Работающая тетка опасней домашней, если, конечно, домашняя не живет с вами на одной лестничной площадке.

Тетка-чиновница обязательно берет взятки, хорошо, когда деньгами и конфетами, хуже, когда вашим унижением. Тетка-врач залечит вас, здорового, до инвалидности и заверит, что так и было. Тетка гуманитарная, пишущая, смакует хаос кухонной свары и выдает его за художественные откровения. Она прилежно цедит из потока жизни только гнусности. Доказывая вам и себе, что ничего иного там нет и быть не может, что каждый человек по сути своей дерьмо и все одинаковы.

Впрочем, тетка вовсе не злодейка. Когда у вас случается что-то плохое, она сочувствует. Если вас кто-то обидел, она терпеливо слушает ваши жалобы на обидчика. Но когда у вас все хорошо, вы счастливы, успешны, красивы, лучше не попадайтесь ей на глаза. Она постарается испортить вам удовольствие. Уверяю вас, она это умеет.

Кстати, если вдруг чужой успех вызывает у вас резь в желудке и разоблачительный словесный понос, будьте осторожны. Замолчите на полуслове, быстро посмотрите на себя в зеркало. Если вы женщина, то вряд ли понравитесь себе в этот момент. А если уже зрелая тетка... не знаю.

Настоящая женщина всю жизнь, по капельке, выдавливает из себя тетку, как Антон Павлович Чехов выдавливал из себя раба. Чем меньше этих мерзких капелек останется внутри, тем красивей и достойней вам предстоит стареть.

Старости боятся все – женщины и тетки, мужчины и дядьки, ангелоподобные люди и человекоподобные звери. Впрочем, человек от зверя отличается тем, что не так боится самой старости, как откровений, которые беспощадно проступают на лице. Бывают старики необыкновенно красивые, светлые, трогательные, в их лицах есть нечто детское, ангельское. Бывают совсем безобразные, как ведьмы и бесы. Это не случайные прихоти слепой судьбы, это в конечном счете выбор, очень личный и вполне свободный. Все дурное, что натворил человек за жизнь, лезет наружу, сочится из тусклых неприятных глаз. И ничего уже не изменишь. А еще вчера можно было.

Москва,август 2001

Знак судьбы

Много лет назад Петр Иванович ездил во Псков, в командировку. В то время он работал снабженцем и часто ездил в командировки. Когда он возвращался домой, московский поезд задержался и Петру Ивановичу пришлось провести на вокзале несколько томительных часов.

Вокзал, особенно в провинции, место скучное, грязное и опасное. Петр Иванович поставил свой командировочный портфель на колени, застелил газеткой, когда перекусывал бутербродами. Прямо напротив него сидела белая, рыхлая, как недопеченная булка, дебильная девочка с бутылкой кефира. В то время жидкие молочные продукты продавались в стеклянных бутылках с крышками из толстой фольги. Девочка пыталась содрать крышку зубами, содрала наполовину и сразу стала пить. Кефир тек по ее подбородку. Это выглядело так неприятно, что Петр Иванович даже не сумел доесть свой бутерброд с докторской колбасой, хотя был голоден. Уйти, пересесть он не мог. Свободных мест в зале ожидания не было. Он затосковал, и тоска отразилась на его лице. Наверное, именно поэтому к нему и подошла толстая молодая цыганка. Тоскующий человек теряет бдительность, его легче обмануть.

– Мой красавчик, есть у тебя десять рублей? – деловито спросила цыганка. Во рту у нее сверкало золото.

– Нет, – ответил Петр Иванович.

– А пять?

– Тоже нет.

– Ну, дай, сколько можешь. Я тебе одну важную вещь скажу, – настаивала цыганка, – не бойся. Дай хотя бы рубль, узнаешь всю правду про свою судьбу.

Рубль – это было совсем немного. Петр Иванович вздохнул, достал мятую желтую купюру из кармана и протянул цыганке. Она тут же схватила его руку, дунула. Рубль исчез. Ладонь стала пустой и голой. Цыганка впилась в нее глазами и заговорила быстро и неразборчиво. Петр Иванович понял только одно. Он не всегда будет таким, как сейчас, скромным и незаметным. Придет время, и он прославится, станет знаменитым. На линии жизни у него есть особенный знак, вроде печати. Она показала штучку на его ладони, похожую на типографскую звездочку.

Но тут объявили отправление поезда, и Петр Иванович поспешно отмахнулся от цыганки.

В купе он спокойно доел свой бутерброд, залез на верхнюю полку, была уже полночь, и следовало поскорей заснуть. Но он не мог. Мысли, голые и бесшумные, как рыбы, плыли в голове. Слово «печать», произнесенное цыганкой, подействовало на него странным образом.

Петр Иванович никогда в жизни не делал ничего, что может хотя бы теоретически прославить человека. Мама ему говорила: сиди тихо и не высовывайся. Да, собственно, и высунуться ему было не с чем и некуда. Внешность он имел самую обыкновенную. Рост ниже среднего, узкие плечи, маленькая голова с плоскими волосами цвета мешковины и лицо без всяких особенностей, не красивое, не уродливое. Так себе лицо. Его даже близкие знакомые не всегда узнавали при случайных встречах. В школе учился средне, потом поступил в мясо-молочный институт. Там было несколько приключений, связанных со шпаргалками, поездками в колхоз на картошку и с одной странной девушкой по имени Регина. У них случились отношения. Все удивлялись, поскольку Регина была настоящая красавица, высокая брюнетка с голубыми глазами. Отношения продлились месяца три, не больше. Он даже не удивился и не обиделся, когда она не пришла на свидание, а потом попросила больше не звонить.

Почему-то предсказание цыганки заставило его вспомнить эту Регину, ее длинную нежную шею, прохладные губы и как она закрывала глаза, щекотно подрагивая густыми ресницами.

В купе было душно, пахло чужой обувью и нездоровым дыханием. С нижней полки слышался влажный равномерный храп. Петр Иванович не заметил, как заснул.

Ему приснилось, что он идет по незнакомому городу, по узкому пустому переулку. Над головой отсутствовало небо, под ногами вместо асфальта зияла пустота. Когда он поднимал лицо, не видел вообще ничего, словно был слеп. Более того, он не видел самого себя, собственных идущих ног, собственных рук, протянутых во мглу. То есть сам он никак не был обозначен в пространстве и являлся всего лишь частью страшной мглы, пустотой в пустоте.

Он шел вдоль коричневых стен, черных окон, дверных проемов, бездонных провалов в подворотни. Он догадался, что переулок всего лишь декорация, тонкий фанерный муляж, за которым ничего нет. Петр Иванович решился свернуть в какую-то арку, оттуда слышались сухие тихие звуки. Там он увидел высокого человека в ватнике и коротких широких штанах. Человек подметал пустоту огромной дворницкой метлой. Петр Иванович окликнул его и спросил, мягко кашлянув:

– Скажите, пожалуйста, где здесь какой-нибудь выход?

Дворник повернулся. Вместо лица у него был экран телевизора. Там, внутри, переливалась яркая, ослепительная жизнь. Играли оркестры, пенилось шампанское, смеялись и щебетали десятки маленьких разноцветных Регин. Петр Иванович легко оттолкнулся невидимыми ногами от черной пустоты, взлетел и больно стукнулся лбом. От боли он проснулся. Оказалось, что, ворочаясь во сне на тесной полке, он ударился головой о стенку.

Поезд стоял. Уютно, по-ночному, перекликались гулкие голоса диспетчеров. Пластиковая шторка на окне задралась. На станции ярко светили фонари. Петр Иванович свесился с полки, выглянул в окно, увидел на мокрой платформе, в световом круге, мужика с мятым сонным лицом и большими закопченными ушами. Из сапога торчал желтый флажок.