Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг

— Чепуха, — пробормотал он, отбросил дневник в сторону, и тот упал со стола на пол. Сайлас услышал, как хрустнул старинный переплет, и встал с кресла, чтобы поднять его.

Упав, тетрадь раскрылась. Переплет лопнул, и на пол выпали несколько страниц. Сайлас выругался про себя. Отец не потрудился пронумеровать страницы, и как теперь определить, откуда именно они вывалились? Подняв с полу одну страницу, Сайлас был поражен, увидев, что ее покрывают записи, каждая из которых представляет собой самостоятельный фрагмент, начинающийся с даты и заканчивающийся с ловом «Конец». Написаны они были таким бисерным почерком, что казалось, будто страница просто измазана чернилами.

Сайлас взял со стола лампу, разгладил страницу и, усевшись на пол, скрестил ноги по-турецки — впервые с тех пор, как был маленьким мальчиком. А затем стал читать о первом из опиумных путешествий, которые его отец с такой методичностью и скрупулезностью поверял бумаге.

Я знал это с самого начала. Знал, но не мог выразить. А теперь знаю точно — или, по крайней мере, думаю, что знаю, — нас здесь ждали. Глаза всех тех, кто выстроился вдоль берегов Янцзы, говорили о том, что они ожидали нашего прибытия, каким-то чудесным образом узнав о нем.

Мы с Макси стояли на палубе флагманского корабля эскадры ее величества, «Корнуоллисе», и я чувствовал их. Я даже сказал об этом Макси, но его никогда не интересовали подобные тонкости. У меня все было наоборот, и отчасти именно это привело меня к… дыму змеи.

Несколько раз я писал о своих предчувствиях и видениях Томасу Де Куинси, и в ответных письмах он предостерегал меня. Предостерегал, говоря, что, «когда едешь верхом на змее, трудно отделить истинное от ложного, то, что грядет, от того, что уже было, и то, с чем мы хотим встретиться, от того, что нас встретит в действительности». Истинная правда. Незадолго до смерти мистер Де Куинси прислал мне рукопись молодого автора, которую, по его мнению, мне следовало прочитать.

«Этот господин обладает способностью проникновения в суть вещей, напоминающей вашу», — писал он в сопроводительном письме, предлагая мне лично познакомиться с творчеством многообещающего писателя мистера Редъярда Киплинга.

Сайлас записал новое для себя имя и продолжил чтение.

В коротком рассказе без названия говорилось о том, как в джунгли впервые пришел страх. В джунглях, говорилось в рассказе, существовал определенный иерархический порядок, который формировался веками, и, хотя многие ворчали, будучи недовольны «законом джунглей», нарушить его не осмеливался никто, поэтому там всегда царили мир и покой. А затем хромой тигр, который больше не мог настигать привычную добычу, вышел из джунглей и впервые убил человека. Человек, разумеется, нанес ответный удар. Он вторгся в джунгли и принес страх туда, где его раньше не существовало.

Отложив рукопись, я заметил, что руки вспотели, а стук сердца отдается в ушах.

То же случится и здесь, у излучины реки. Я уверен в этом. В Шанхае уже убивали европейцев, но подобное никогда не выходило за рамки нашей оккупации. Но это произойдет. «Хромой тигр» нападет на нашу власть и убьет стольких из нас, сколько сумеет. Роковой день приближается, и страх уже вползает в наши «джунгли». Это станет ответом на наш террор и концом нашего господства у излучины реки.

Сайлас отвел взгляд от страницы и вспомнил о слухах, которые в последнее время циркулировали по городу. Слухи о том, что в Шанхае появился загадочный душегуб, убивающий тех, кого он называет «предателями».

«Может, это и есть тот самый хромой тигр?» — подумал он и взял новую страницу.

Мы воспринимали тайпинское восстание и всю связанную с ним религиозную дребедень всего лишь как вспышку гнева огромного числа бедных людей, населяющих эту поистине бескрайнюю страну. Чем больше мы богатеем, тем больше раздражаем неимущих. Чем больше поддерживаем тех китайцев, которые угнетают своих бедных соотечественников, тем больше эти бедные нас ненавидят. Несмотря на то что большинство восставших погибли, их движение не умерло. Его нельзя убить. Во всем мире не хватит денег, чтобы избавить людей этой огромной страны от нищеты, а они, утопая в своей нищете, всегда будут роптать от недовольства, видя, как роскошествуем мы. Но беднота — не единственный потенциальный источник мятежей в Поднебесной. Наше присутствие здесь болезненно ранит маньчжурские власти. Каждый новый шаг, сделанный нами на пути к процветанию, проворачивает нож в этой ране. По мере того как они теряют власть, разрушаются и их институты, отдельные из которых, возможно, и пережили свое время. Но эти институты подарили мир миллионам и миллионам жителей Срединного царства, создали строго определенную иерархию в их джунглях. Если этот порядок будет разрушен, первыми, на кого обрушится гнев китайцев, станем мы. А возглавить их могут те, кто был выброшен их системой. Это будут образованные люди, посвятившие жизнь изучению древней литературы, которую не ценим мы. Они быстро упадут с тех вершин, где находятся сейчас, но у них хватит знаний для того, чтобы заразить своим гневом народ, направив его против тех, кто, по их мнению, повинен в их падении, — то есть против нас.

Но и это еще не самая большая опасность.

Самая большая опасность возникнет тогда, когда две разрозненные группы — образованные и бедные — объединятся. Тогда времени нашего пребывания здесь останется лишь на несколько вздохов.

Можно ли это остановить? Нет, поскольку каждый из фань куэй озабочен лишь одним: как загрести побольше денег, и как можно скорее.

Нужно ли это останавливать?

Возможно, нет. Возможно, все те люди, которые, выстроившись вдоль Янцзы, смотрели на нас, стоящих на палубе королевского флагмана, что скользил по водной глади, знали, что мы — лишь временные гости в этой стране. Незваные, но необходимые, дабы поднять их на новую ступень славы.

Посмотрите в их глаза так, как они смотрели в наши, попробуйте понять живущую там ненависть. И берегитесь хромого тигра.

Сайлас собрал выпавшие листы и аккуратно вложил их в дневник. Потом, поднявшись с пола, сделал два шага по направлению к книжному шкафу и снова встал на цыпочки, чтобы положить тетрадь на прежнее место. Но вместо этого он снял с полки остальные тетради, также содержавшие, по всей видимости, записи отца. Сайласу не хотелось, чтобы они находились рядом с остальными книгами. Эти дневники были его собственностью. Он посмотрел на тетради, которые держал в руках, но вдруг увидел в них нечто большее — целую книгу. Сайлас вышел из кабинета и вернулся в спальню. Некогда принадлежавшая им с Мирандой, теперь она была только его. Он открыл инкрустированный столик возле кровати и положил туда дневники Ричарда Хордуна, ставшие его книгой. Закрыв ящик, Сайлас упал на постель и впервые с тех пор, как умерла Миранда, провалился в глубокий сон без сновидений.