Точка опоры — точка невозврата - Лев Альтмарк

Казалось бы, ничего тут не поделаешь, ведь этот двадцатисемилетний парнишка знал, на что идёт, но история на этом не закончилась. У него осталась жена, которую звали Ксенией, и ей после казни мужа и разгрома «Боевой организации» удалось улизнуть за границу, откуда уже никогда на родину она не возвращалась. Более того, со временем дама перебралась в подмандатную Палестину, где пустила корни, выучила иврит и стала активно заниматься журналистикой. Потомство её сегодня проживает в Израиле, Италии и других странах, в каких-то переплетениях генеалогического древа зацепив и родню нашего доктора Лифшица.

Конечно же, при всём своём желании, встретиться с легендарной террористической бабушкой Давид никак не мог, ибо та почила в бозе в одном из израильских кибуцев ещё в 1955 году, то есть задолго до его рождения. Тем не менее, образ своего отдалённого родича Льва Зильберберга вдохновил его на архивные изыскания, к коим он и приступил незамедлительно. После накопления достаточно большого объёма материалов, когда количество неизменно перешло в качество, доктора Лифшица неожиданно осенило: если бы Зильберберг сотоварищи не был выдан подлецом Азефом полиции, то, может, и уберегся бы от гибели и дожил свой век с супругой на ласковом берегу Средиземного моря под ласковым израильским солнышком, в окружении благодарных внуков, бормочущих славословия дедушке на языке предков. А может, и влился бы в ряды борцов с оккупантами-англичанами во времена подмандатной Палестины, благо, опыта ему не занимать…

— В тихом омуте черти водятся, — подытожил я рассказ Шауля.

— Что?! — не понимает он.

— Это такое русское выражение… Наш чистенький и благообразный доктор Лифшиц — ещё тот фрукт. Одного я не понял: каким образом он собирался спасти своего предка-террориста? Вытащить из Петропавловской крепости? Кто бы ему позволил?

— Нет, — Шауль глубокомысленно поднимает указательный палец вверх, — он сказал, что если успеет добраться до Азефа и грохнуть этого предателя, то многим людям, не только Зильбербергу, сохранит жизнь. А от этого, может быть, и русская революция пошла бы по иному пути. И будущее этой страны было бы другим.

— Ого, наполеоновские планы!.. И ты поддался на эту провокацию?! Не смог объяснить этому идиоту, что такие вещи могли бы привести к ещё большим бедствиям? Ведь террористов на Руси всегда хватало, даже если самых буйных из них периодически и отстреливали. Может быть, тот же самый мерзавец Азёф делал доброе дело, сдавая их время от времени в руки правосудия…

— Ну, это не мне судить! — отмахивается Шауль. — Со своей русской историей разбирайтесь сами. Она, по большому счёту, никого, кроме вас, не интересует. А меня попросили, деньги за услугу заплатили и — вперёд…

— Коммерсант же ты, ничего не скажешь… А откуда твои корни?

— Из Ирака. Мне, кстати, и тамошняя история не шибко интересна…

Дальше вести разговоры об истории мне с ним не хотелось, поэтому я прошу:

— Что ж, отправляй меня спасать провокатора Азефа.

— Уверен, что его нужно спасать? — на всякий случай интересуется Шауль и внимательно смотрит на меня.

— А кто сейчас в чём-то может быть уверен?..

…В принципе, петербуржская погода за последние сто лет почти не изменилась, разве что в тогдашнем феврале снега было побольше на улицах. Да и то, наверное, потому, что не было в начале двадцатого века на улицах современных снегоуборочных машин, зато у домов скребли снег большими фанерными лопатами дворники в толстых тулупах и шапках ушанках со спущенными ушами. Экзотика…

Одет я совершенно не по-зимнему, поэтому ныряю в первую попавшуюся парадную и, пока не замёрз окончательно, вприпрыжку скачу наверх по широкой, не совсем чистой лестнице. У одной из дверей останавливаюсь, но не из-за что, она приглянулась мне больше остальных. Просто дверь с шумом распахнулась, и из-за неё выскочил молоденький парнишка в студенческой шинели и фуражке с лаковым козырьком и бегом бросился вниз по лестнице. За ним следом выскакивает девчушка в длинном развевающемся платье и с криком «Николай, постойте» тоже несётся вниз по лестнице. Дверь за собой она так и не захлопнула.

Стандартная ситуация во все времена, философски решаю я, юноша получил отказ, а его избранница наверняка об этом уже пожалела.

Раздумывать некогда, и я заглядываю в прихожую. Откуда-то из глубины квартиры доносятся звуки фортепиано, но мне туда не надо. Бросив взгляд на вешалку для одежды, я замечаю толстое драповое пальто, вязаный шарф и шапку-пирожок из какого-то рыбьего меха. Под вешалкой стоят серые валенки в галошах.

Именно то, что надо. Конечно, некрасиво красть одежду, воспользовавшись таким способом проникновения в чужое жилище, но выхода у меня нет — не замерзать же в тонкой майке и шортах сырой питерской зимой!

Быстро натянув на себя пальто, шарф и шапку, я без сожаления бросаю в угол свои сандалии и сую ноги в валенки. После этого поскорее спускаюсь по лестнице, опасаясь, как бы возвращающаяся девица не заметила меня и не подняла шум.

Ну, и куда мне теперь? Деловой походкой отхожу от парадной и останавливаюсь под фонарём на перекрёстке. Передо мной стоит две задачи, и обе, по сути дела, трудновыполнимые. Правда, если мне удастся отыскать доктора Лифшица и поскорее вернуть его в наше время, то вторая задача — спасение провокатора Азефа — решится сама собой. Хуже, если придётся пасти Азефа и прикрывать его от своего же соотечественника.

Думай, сыщик, думай! Поставь себя на место доктора Лифшица и попробуй представить, куда он мог податься, так же, как и ты, попав сюда из двадцать первого века. Не уверен, что он прихватил с собой шапку и пальто, значит, тоже поначалу был озабочен как-то приодеться. Предположим, стащил себе, как и я, где-то одёжку, и куда отправился потом?

Легендарного предка-террориста ему никак сразу не достать, потому что не факт, что он в Питере в это время. Известно, что его судили здесь, но даже если он и здесь, то в каталажке, то есть добраться до него проблематично. А ведь доктору Лифшицу нужно совсем другое. Ему нужен Евно Азеф, чтобы пришлёпнуть подлеца и тем самым изменить ход истории. Ну, и где искать этого Азефа?..

Стоять на перекрёстке и тупо разглядывать редкие ретро-автомобили и извозчичьи пролётки, то и дело проскакивающие мимо, мне уже изрядно надоело. К тому же пошёл редкий сырой снег, крупными хлопьями садящийся на пальто и шапку. Сую руки поглубже в карманы, потому что перчаток у меня нет, и вдруг нащупываю в одном из карманов кошелёк. Тут же вытаскиваю его и — о, боги! — становлюсь обладателем трёх купюр — десятки и двух рублёвок, а кроме того небольшой горсти мелочи.