Временные трудности (СИ) - Панфилов

С мучительным грохотом упали выбитые двери, учитель переступил через них и удалился прочь. Хань знал, что тот всё слышал, но сейчас ему было всё равно. Да, завтра будет боль, будут пытки, возможно, он умрёт на тренировке. Но подлец и так каждый день пытался его убить. Так что днём раньше или позже — то какая разница?

— Матушка, как он вообще посмел творить с тобой такое? — повторил Хань.

— Это по моей просьбе, сын, — ответила Лихуа и повела рукой. — Сядь!

Хань вскипел. По её просьбе? Творить непотребства? Ему захотелось немедленно уйти, вновь кинуться на учителя в самоубийственной атаке, но он, как и положено хорошему и почтительному сыну, встал, подошёл к стене, похватил второе кресло и сел напротив мамы. Кресло, несмотря на то, что выглядело надёжно и основательно, оказалось непрочным никчемным новоделом — стоило ухватиться за подлокотники, как они треснули и брызнули щепками.

— Отец возвращается с победой, поэтому я попросила твоего учителя о помощи, — провозгласила матушка.

— Отец… возвращается? — изумился Хань.

Хань соскучился по папе — пусть тот был очень суровым, но всё равно очень любил всех своих детей. Но он тут же вспомнил о глупой клятве — и вся радость мгновенно ушла, сменившись злостью и отчаянием.

— Да. Вчера прибыл гонец. Пока войско с трофеями направляется в столицу, он сможет вырваться и ненадолго заскочить домой. А благодаря твоему учителю я теперь могу встретить отца, как подобает!

— Мама! Он обманул тебя! Он воздействует на тебя! Воздействует своей ци! — воскликнул Хань, ощущая, как все его надежды рассыпаются — как рассыпались в мелкие щепки подлокотники кресла в его ладонях.

— Конечно, воздействует! — улыбнулась мама. — Именно благодаря воздействию его ци я чувствую себя такой сильной и здоровой, как никогда в жизни!

Хань открыл рот, но все слова, которые он хотел сказать, куда-то исчезли. У него получилось лишь мычать, открывать и закрывать рот, как глупый карп… или скорее головастик.

— Милый, я горжусь с тобой, — продолжила матушка Лихуа. — Ты столького добился, даже исполнил свою мечту! Теперь я не могу называть тебя Хаоню, ведь ты — Хань Нао, сын, которым может гордиться любая мать! И я так сильно…

Хань не дослушал. Он вскочил из кресла, которое затрещало и рассыпалось, и побежал прочь, не вписавшись и расширяя дверной проём. Он сшиб что-то по пути и что-то поломал — но ни одно препятствие не могло остановить его бега. Кроме стены. Живой стены в виде учителя, который стоял с нахмуренным лицом и руками, сложенными на груди.

— Непочтительность к родителям — очень тяжёлый грех, — качнул головой учитель, — Но то, что ты так рьяно хочешь приступить к тренировкам — это хорошо. Идём на площадку, я придумаю для тебя что-то особое! Следуй за мной!

Хань поплёлся следом за учителем, но предательство матери заглушало даже страх перед предстоящими болью и страданиями. Одно радовало — вскоре приедет отец, которому Хань расскажет всё, не жалея красок! И тогда дни подонка-учителя сочтены!

Глава 7, в которой герой проявляет предусмотрительность, но это не спасает от новых предательств

В этот раз Хань, как и положено мудрому и скромному юноше, положился на уже имеющийся опыт. Пусть отношение слуг изменилось, пусть по непонятным причинам все вокруг на него смотрели по-другому, но он не стал повторять прошлые ошибки и пытаться взять в лес нужные в походе вещи и запас еды. Теперь-то он знал, что слуги в лес допущены не будут, вещи придётся тащить самому, да и к тому же заплечные сумки — прекрасный повод, чтобы засунуть туда что-то тяжёлое.

Хань даже умудрился шепнуть Мэй, чтобы та тоже ничего не брала — с подлого учителя сталось бы нагрузить и её.

Как оказалось, предосторожности не помогли. Учитель, увидав Ханя и Мэй, удовлетворённо хмыкнул, достал непонятно откуда кисть и две полоски ткани, в которой Хань с возмущением узнал шёлк своих лучших свитков.

Если бы не предыдущий опыт, и Хань не усилил бы с помощью ци своё зрение, то мог бы ничего не заметить. Но теперь он увидел, как кисть, зажатая в пальцах мерзавца, тускло засветилась от наполняющей ёё ци, после чего легко заскользила по лежащим на его предплечье полоскам, оставляя каллиграфические надписи драгоценными красными чернилами. Затем учитель повязал их на запястья Ханя и Мэй. Хань взглянул на ткань с удивлением — там было написана совершенная глупость: «Объятия болотной трясины».

Он уже давно привык к оскорблениям, сравнениям с икринками и головастиками, рассказам, как ему, Ханю, не стать таким как учитель, и что ему не одолеть водопад. Так что надписи он не удивился — оскорблением больше, оскорблением меньше. Вот только надпись на запястье Мэй была точно такой же — а её головастиком никто никогда не обзывал.

Но стоило лишь двинуться с места, как Хань понял значение надписи. Его действительно словно обхватила трясина — каждое движение стало замедленным и тяжёлым, словно он барахтался в огромном чане с мёдом или патокой. Не слишком помогало даже использование ци — слишком быстро уходили силы. Хань скосил глаза на Мэй — та махала в воздухе руками и, судя по замедленным движениям, испытывала те же самые затруднения. Вот только вместо огорчения от новой подлости наставника на её лице был написан полный восторг.

— Ну что, мои любимые ученики? Отправляемся в поход? — ухмыльнулся негодяй.

— Да, учитель! — хором ответили Хань и Мэй.

Дорога в лес с новыми талисманами оказалась не такой ужасной, как опасался Хань, всего лишь физически изматывающей и пожирающей огромное количество ци — никакого сравнения с камнем на спине или тяжеленными сумками. Ему всё равно хотелось возмущаться и протестовать, но вид Мэй, решительно идущей впереди, заставил проглотить все гневные слова.

День выдался очень тяжёлым — пришлось не только продираться сквозь подлесок, не только преодолевать сопротивление талисманов, перебираться через реку и рисковать сломанными ногами на каменной осыпи, но и потом, когда начались особо густые заросли, прыгать как белка с ветки на ветку, защищая себя от листьев и сучьев с помощью ци. А затем учитель куда-то исчез, и им с Мэй довелось идти вперёд, попутно выискивая его следы — раздавленный мох, примятую травинку или же обломанную ветку.

Когда Хань неожиданно упал, он не понял, что произошло — ведь они с Мэй шли по совершенно открытой звериной тропе. Он бы устыдился своего позора, если бы Мэй не упала следом. После нескольких падений