Жена воина, или Любовь на выживание - Елена Звездная

— И о правящих ты ничего не узнала, находясь на Иристане?

Я вновь кивнула.

Эран рассмеялся. Смех, правда, вышел невеселый какой-то, горький даже, и оборвался он внезапно. А затем воин резко выдохнул, несколько секунд смотрел в окно, словно подбирая слова, и произнес:

— Ты — мое сердце, Киран. Все, что ты чувствуешь, — ощущаю и я. Злость, недоумение, досаду, растерянность, готовность сражаться, бешенство вчера ночью и ненависть, едва я к тебе прикоснулся. Мы — тары, мы не испытываем эмоций до тех пор, пока не обретаем свою единственную.

Он тяжело вздохнул и вновь перевел взгляд на окно, продолжив уже тише:

— У тебя извращенное представление о жизни на грани выживания. Представление цивилизованного человека, которому никогда не приходилось голодать годами, видеть, как умирают близкие, хоронить ежедневно, каждый раз закапывая в землю очередную часть души, пока не останется ничего, пустота в сердце и отточенные навыки выживания в любых условиях, при любых обстоятельствах. Я не знаю, на каком этапе у моего народа атрофировались практически все чувства. Гнев, злость, ярость, боль потери, радость, желание любить и быть любимым. У нас существует генетическая память, позволяющая получить весь опыт предыдущих поколений, но вот момент с утратой чувств остается тайной. Мы слишком долго были вынуждены выживать и, возможно, разучились чувствовать постепенно, теряя эмоции с каждым поколением. Не важно. Важно другое — в соответствии с легендами, с нашими древними верованиями, а верить во что-то нужно, так что да, у нас есть боги, и вот, по легендам, эти самые боги наиболее сильным и достойным воинам возвращают сердце.

Эран резко повернулся, посмотрел прямо мне в глаза и хрипло продолжил:

— Единственную. Ту, что становится сердцем воина, возвращая чувства, эмоции, ощущения.

Я молчала, потрясенно глядя на воина, а повелитель Иристана, как-то странно усмехнувшись, продолжил:

— Тар-эны — наши копии, которые никогда не оставляют идею превзойти оригиналы. Даже легенду о единственной они попытались воплотить на свой лад. Жалкая пародия. Жаль, им этого не понять.

И вдруг, резко подавшись вперед, Эран почти прорычал:

— Когда я увидел тебя, твою реакцию на воинов в Шоданаре, первой мыслью было — эйтна. Очередная бабочка, рвущаяся к огню, в котором сгорит, и ведь бабочка даже на миг не задумывается о том, что ощущает огонь, глядя на ее гибель… Но твоя обида, твоя ярость на мое предложение обратить внимание на другого воина — и я поверил в лучшее. Слишком понравилась, слишком зацепила, и твое желание там, Кира, лишь слабый отсвет моего, накрывшего лавиной. Мог ли я дать тебе уйти? Уже тогда вывод был очевиден — нет. Это было выше моих сил.

Он откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и продолжил:

— Правящий клан никогда не сражается за женщин. Не знаю, говорили тебе об этом или нет, тар-эны воспринимают это как признак слабости, а для нас все иначе. Сражаясь за женщину, начинаешь ощущать ее своей, открываешься, а вот это уже слабость, которой мы сознательно не допускаем. Но там, в Шоданаре, я был готов сражаться за тебя. По одной-единственной причине — какой-то тар-эн схватил МОЮ женщину за руку.

Усмешка, горькая, даже злая.

— Мне стоило остановиться уже тогда, Киран. Позвать воинов, приказать им вывести тебя и не прикасаться. Возможно, именно так я бы и поступил, не брось ты мне вызов. Не попытайся просто уйти. Но вызов! Мне. От женщины. Мне. И твоя трогательная просьба не приближаться — вот после нее я был готов бросить вызов всем тар-энам разом и по отдельности… О том, какую ошибку совершил, понял, лишь войдя в тебя.

Я вдруг поняла, что почти не дышала все время его монолога, боясь пропустить хоть слово, но после последней фразы не могла не спросить:

— Почему?

Эран отвел глаза. Но все же ответил честно:

— До последнего надеялся, что ты инопланетная тьяме.

И он меня шлюхой обозвал. Обидно, но ожидаемо. Спасибо маме, бабушке и всем теням заодно.

Но тут воин продолжил:

— Ты хоть на миг можешь себе представить, каково это — брать женщину, слышать ее стоны и понимать, какой болью для нее обернется это слияние? Я стал твоим первым мужчиной, Киран, и это ты ничего не понимала, а я уже знал — мой ген попал в твою кровь. Напрямую. И с этим уже ничего нельзя было сотворить. Я сделал все, чтобы тебе было хорошо, я пил твои эмоции, я, как в омут, нырнул в твои ощущения, я ловил каждый твой стон, каждый крик наслаждения и в то же время с ужасом думал о том, как предотвратить боль, которая начнет сжигать, едва мы закончим.

Он ненадолго замолчал, чтобы продолжить хрипло и едва слышно:

— Я вызвал эйтну-хассаш, едва обрел способность связно думать. Ее и еще троих. Двадцать минут требовалось, чтобы они прибыли на место. Всего двадцать минут, но ты, твои эмоции, твоя жажда. Жаль, в тот миг я воспринял ее буквально. Эти чувства, ощущения, потребность в чем-то свалились слишком резко, я не смог разобраться. Мог бы вызвать одного из воинов, но сама мысль, что тебя, после того что только что было, увидит другой — невыносима. И ревность сыграла со мной плохую шутку. Я ушел, найдя искомое, ощутил твою боль. Едва удержался на ногах, потребовал ускорить прибытие эйтны. Вызвал Дахра с оборудованием и поспешил обратно, чувствуя твою боль, нарастающую. А когда вернулся… пятна крови, порезанный полог и отсутствие той, что забрала мое сердце. И боль, боль, боль. Отчаяние. Упрямство. Снова боль. А потом ничего. И я стоял там, глядя на твою кровь, и не мог сделать вдох, настолько страшным оказалось потерять тебя.

— Я сознание потеряла, — призналась едва слышно, оглушенная его признанием. — Не выдержала… И едва увидела Наску… потеряла сознание.

— Зачем, Киран?! — не простонал, прорычал практически, с яростью глядя на меня. — Зачем?!

На это я могла ответить только одно:

— Да сама уже раз сто пожалела.

Эран застыл. Замер, глядя на меня и словно вообще не дыша. А я честно призналась:

— Не нужно было маму слушаться. Не нужно было. Я и не хотела, но этот проклятый Иристан, традиции, папандр и его интриги. Мама боялась, что, когда вскроется все с Нрого, меня ждут двадцать плетей. А лучше бы плети! — вдруг поняла, что едва на крик не сорвалась, и уже тише продолжила: — Не нужно было никого слушать. У меня была поддержка шефа, Наска в конце концов, нужно было просто свалить из дворца и спрятаться у Накара или где-нибудь еще. Не важно. А так получилось, что тень повлияла на бабушку Кирату, та предложила наилучший вариант маме, мама настояла на том, чтобы я пришла в Шоданар, нашла самого слабого воина и, переспав с ним, имитировала таким образом, что ночь с Нрого прошла как и полагалось. Бред. То есть оно, может, и сработало бы, если бы я нашла слабого воина, отдалась ему, вернулась, эйтна бы подтвердила, что интим был, я получила бы статус обещанной невесты, мама бы вытащила меня с Иристана, и ни папандр, ни его сыновья уже не претендовали бы, так как фактически я уже принадлежала бы МакДрагарам, но… Но вот это был момент, когда мозг твердит, что все правильно и разумно, а что-то внутри против категорически. Я не хотела идти. Я и в самом Шоданаре ходила, смотрела на перекачанных воинов и не хотела. Ничего.