Преступник будет найден (Рассказы о криминалистике) - Аркадий Ваксберг

Наступал вечер, и начиналась настоящая жизнь. Возле «Метрополя», «Пекина», «Арагви» собирались их дружки. Пономарева и Крапивина тянуло к ним как магнитом.

Но для кутежей нужны были деньги... Хорошо, конечно, Вальдемару — его отец, заслуженный артист, дал торжественное обещание: треть жатвы с «левых» концертов идет в фонд сына. Видно, этот заслуженный артист имел немало «левых» концертов, потому что деньги у Вальдемара не переводились. Побывать в его компании Пономарев и Крапивин считали за честь, но судьба баловала их так редко...

Приходилось довольствоваться домашними вечеринками у Анжелики. Это было, конечно, не то, но все же... Трехкомнатная квартира была в полном распоряжении юной хозяйки: отец уже два года зимовал в Арктике, мать сутками не выходила из своей лаборатории, наблюдая подопытных червей.

К восьми начинался съезд гостей. Их встречала лично хозяйка салона, худая крашеная блондинка восемнадцати лет, в брючках и элегантном свитере.

Приезжали Витольд Пенкин и Андриан Лисовский, вольные художники, известные под именем «христопродавцев»: они малевали иконы и образки и сбывали их по сносной цене отдаленным церковным приходам. Гарри Свистунов, в домоуправлении числившийся электромонтером швейной фабрики, а друзьям представившийся как вечный абитуриент, привозил целый выводок намалеванных девочек; они были так похожи друг на друга, что их различали по именам. Впрочем, стоило какой-нибудь не понравиться завсегдатаям, — ее тотчас «увольняли по сокращению штатов», а Гарри получал задание отыскать другую. Лева-дипломат, прозванный так за неудачную попытку поступить в Институт международных отношений, выбритый и надушенный, являлся с банкой огурцов для закуски и с букетиком цветов для хозяйки: Европа!.. Любимец муз, несостоявшийся поэт Марк Распевин, врывался с магнитофонной лентой новейших записей боевиков. С особым почтением встречали еще двоих: фельдшера Василия Слесаренко, по прозвищу Дон-Базилио, привозившего краденый спирт, который под общий гогот разбавляли и лакали как морс, и продавца галантерейного магазина Альфреда Зализняка, поставщика импортных сумочек, кофточек и сорочек, в которых щеголяли все посетители салона.

Пономарев и Крапивин были в этом доме на правах «действительных членов». Они тоже, не морщась, глотали разбавленный спирт, танцевали твист и целовали хихикавших девчонок. Это считалось истинной жизнью. Все остальное было прозябанием.

Изредка наезжал Вальдемар. Но здесь ему было скучно: не то общество, не та атмосфера, не тот стол. И, в самом деле, когда два или три раза в месяц Пономарев и Крапивин позволяли себе кутнуть в компании Вальдемара, чувство ноющей зависти не покидало их после этого несколько дней: эх, если бы деньги, они могли бы всегда блистать в изысканном обществе! Эх, если бы деньги!.. Если бы деньги...

Однажды у Анжелики они познакомились с Игорем Нефедовым, круглолицым, курносым парнем с тоненькой ниточкой усов, кокетливо оттенявших сочные губы. Его вылинявшие голубые глаза смотрели на мир с тем усталым выражением, которое отличает людей, рано опустошенных и пресытившихся.

Нефедов сразу привлек к себе симпатии Пономарева и Крапивина. Они почувствовали, что он им сродни. Круг его интересов был тоже ограничен заграничными мокасинами, визгливой дробью королей джаза, коньяком с иностранной наклейкой и «шикарными девочками». И он тоже жестоко страдал от безденежья.

После окончания школы родители устроили Нефедова учетчиком в типографию. Но вскоре его уволили — за прогулы и пьяные драки. Опасаясь не столько скандала, сколько потери «червонцев», которые отец ежемесячно доплачивал ему к зарплате, он ничего не сказал об этом дома. Каждое утро, чертыхаясь в душе, он отправлялся «на работу»: до самых сумерек он слонялся по магазинам и подпольным барахолкам, мечтая на свои тощие капиталы приобрести хотя бы драное заграничное тряпье и стертую до шипения, до хрипа пластинку «самого» Армстронга. На одной из этих барахолок его и завербовал в салон Анжелики Марк Распевин: за версту было видно, что мальчик понимает жизнь...

В зимний воскресный день, когда весело светило солнце и пахло близящейся весной, Пономарев, Крапивин и Нефедов решили «прошвырнуться» по городу. Они встретились в условленном месте и не спеша двинулись к улице Горького, которая на их языке называлась «Бродвеем».

Была оттепель. В прозрачном голубом небе надрывались грачи. Из-под почерневших сугробов выбивались юркие ручейки. Розовощекая девушка шла навстречу, прижимая к груди веточку мимозы, и чему-то улыбалась.

На одной из тихих улиц ребята играли в снежки. Мокрый снег оставлял на спине противника достоверное свидетельство мальчишеской меткости. Обстрел был решительным и беспощадным. Команда одного двора побеждала команду другого. Впереди, воинственными криками воодушевляя своих бойцов, бежал командир победителей — мальчуган лет одиннадцати — с игрушечным пистолетом в руке. Он догнал какого-то нерасторопного парнишку и, приставив к его груди блестящий черненький браунинг, нажал курок. Раздался звук, похожий на выстрел. «Падай, падай, ты убит», — закричал командир, но «убитый» извернулся и бросился наутек. Несколько щелчков раздалось ему вслед.

— Ура! — воскликнул Нефедов. — Я, кажется, становлюсь гениальным,

Пономарев и Крапивин недоумевающе посмотрели на него. Нефедов загадочно улыбнулся.

— Терпение, терпение... Имею вопрос: кому нужен презренный металл? Всем? Так. Найден способ — старый, как мир, простой, как мычание. Надеюсь, все согласны вступить под мои боевые знамена?.. Итак, командовать парадом буду я. Круто меняем маршрут, нас ждет «Детский мир».

Во всякой загадочности есть своя прелесть. Во всякой новизне — тоже. А тут, в довершение ко всему, загадка сулила обернуться деньгами. И Нефедов не такой парень, чтобы зря молоть языком. Интересно, что он задумал...

У прилавка в отделе игрушек стояла большая толпа. Нефедов плечом оттеснил какую-то женщину, дал подзатыльник мальчишке и, снисходительно подмигнув молоденькой продавщице, сказал:

— Удружите, красавица, трем интересным мальчикам три симпатичных пистолетика.

— Видали и поинтересней, — отрезала продавщица, покраснев. Потом спросила, не скрывая улыбки: — Вооружаетесь?

— Вот-вот, — в тон ей ответил Нефедов. — Незаменимое оружие для бандитов. — Он посмотрел на девушку обволакивающим взглядом сердцееда и добавил: — Угораздило, понимаете, одного знакомого заиметь трех близнецов. Приходится ко дню рождения раскошеливаться на подарки...

Пока девушка выписывала чек, Нефедов, перегнувшись через прилавок и не обращая внимания на окружающих, вполголоса спросил:

— Когда мы встретимся?

Девушка ничего не ответила, еще гуще покраснев. Тогда он сказал отрывисто, тоном, не допускающим возражений:

— Сегодня... После работы... В восемь... У выхода... Пока...

Ни Пономарев, ни Крапивин не были дураками. Они прекрасно поняли великое открытие Нефедова. И, едва выйдя из магазина, они с благородным негодованием отвергли даже самую мысль о своем участии в преступлении. Грабить?! Да какой же честный человек может себе позволить такое...

— Прекрасно, — сказал Нефедов, — Наконец-то я узнал, с кем имею дело. Пардон, Крез — это, случайно, не ваша фамилия? Или Рокфеллер-младший? Тоже нет?.. Ага, вы хотите зарабатывать честным трудом. Могу составить протекцию: мое место в типографии до сих пор вакантно. Так уж и быть, могу замолвить словечко, хотите?

Приятели молчали. Нефедов умел убеждать.

— Ну можно же придумать что-нибудь другое, — неуверенно проговорил, наконец, Пономарев.

— Отлично, — сказал Нефедов. — Слышу речь не мальчика, но мужа. Отлично. Значит, так: вы думайте, а я пока займусь прекрасной незнакомкой из «Детского мира».

Нефедов словно забыл об этом разговоре. Он больше не спрашивал, что надумали его нерешительные друзья: он знал, что они ничего не надумают.

Через несколько дней на квартире Крапивина все трое собрались, чтобы выработать план действий. В том, что действия необходимы, никто уже не сомневался.

Спорили мало. Избранное оружие подсказывало план. В тот же вечер, в Сокольниках, в тихом уснувшем переулке три темные фигуры в полумасках, с поднятыми воротниками пальто, остановили одинокую женщину. В руках у каждого блеснуло черное дуло пистолета.

— Не откажите, мадам, вашу сумочку, — корректно сказал один из них. — Благодарю вас. Можете следовать дальше. Если вы не вздумаете кричать, ваша жизнь вне опасностей. Извините, пожалуйста, что так получилось.

Успех превзошел все ожидания. Восемнадцать рублей для первого раза не так уж мало. А ведь могло и ничего не быть.

Старую, потрепанную сумочку, гребенку с обломанными зубьями, пудреницу времен гражданской войны и носовой платок они выбросили. Оставался паспорт. Он принадлежал Гуровой Нине Георгиевне, 1926 года рождения, русской, служащей, невоеннообязанной, матери двенадцатилетнего сына.