Преступник будет найден (Рассказы о криминалистике) - Аркадий Ваксберг

Аркадий Ваксберг

ПРЕСТУПНИК БУДЕТ НАЙДЕН

РАССКАЗЫ О КРИМИНАЛИСТИКЕ

АРСЕНАЛ СЛЕДОПЫТА

Совершено преступление... Злоумышленник перешагнул границы закона, посягнул на жизнь, здоровье, достоинство, честь человека, на интересы общества, на его богатства.

Нужно защитить попранную законность, восстановить справедливость, покарать виновного.

Этому служит юстиция — ей положено все увидеть, все разглядеть, все понять и найти мудрое, справедливое, единственно правильное решение. Такое, которое не только покарало бы преступника, не только помогло бы ему вернуться к честной жизни, но и другим заказало бы идти по его пути.

А что нужно для этого?

«...Предупредительное значение наказания, — говорил Ленин, — обусловливается вовсе не его жестокостью, а его неотвратимостью. Важно не то, чтобы за преступление было назначено тяжкое наказание, а то, чтобы ни один случай преступления не проходил нераскрытым».

Над этим размышлял еще молодой Маркс, пришедший к выводу, что «жестокость, не считающаяся ни с какими различиями, делает наказание совершенно безрезультатным, ибо она уничтожает наказание, как результат права». Великий гуманист, глубочайший мыслитель, он утверждал, что государство даже в правонарушителе «должно видеть... человека, живую частицу государства, в которой бьется кровь его сердца, солдата, который должен защищать родину... члена общины, исполняющего общественные функции, главу семьи, существование которого священно, и, наконец, самое главное — гражданина государства. Государство не может легкомысленно отстранить одного из своих членов от всех этих функций, ибо государство отсекает от себя свои живые части всякий раз, когда оно делает из гражданина преступника».

Наказание может быть и суровым, но строгость принесет пользу лишь в том случае, если она справедлива, если она соответствует вине. Кара же без надобности, кара, которой не предшествовала даже попытка как-либо вернуть человека на правильный путь — воспитанием, убеждением, не дает результата. Она не предотвращает рецидива, ибо сама по себе не может «излечить» человека от того глубокого душевного недуга, который позволяет ему совершать антиобщественные поступки. Она не выжигает главное зло — психологические предпосылки к совершению преступления: пороки воли, нравственную шаткость, аморальные наклонности.

Будучи несправедливой, она лишь ожесточает, а не смягчает характер. Она не гарантирует, что те же правонарушения не будут совершены «новичками» — далеко не каждого остановит страх перед возможной ответственностью? Иного он даже «подхлестнет», тем более, что каждый, кто идет на преступление, втайне надеется вообще ее избежать.

В послевоенные годы был принят ряд строжайших указов с тяжелейшими мерами наказания. Однако жизнь показала ошибочность ставки только на суровость, тем более, что она не дополнялась эффективной системой воспитательных мер к «споткнувшимся». Требовались поправки.

Появились указы, значительно смягчающие уголовную ответственность за менее серьезные преступления; Была разработана целая система мер, обеспечивающая применение условного и иного, не связанного с лишением свободы, наказания, что прежде всего касалось тех, кто совершил преступление впервые и искренне раскаялся в своей ошибке. Наконец, был сделан решительный поворот к замене уголовного наказания мерами общественного воздействия, коллективным надзором, вовлечением в труд и учебу, обращением к самому лучшему, к самому светлому, что есть в человеке, то есть умелым пробуждением в нем гражданских и просто добрых человеческих качеств.

Именно о таком подходе к «воздаянию за зло» писал А. М. Горький, который умел быть беспощадным к врагам и внимательным, заботливым, даже нежным к тому, в ком тлела хотя бы самая малая добрая искра: «Советская власть вполне обладает законно обоснованным правом наказывать и даже уничтожать бандитов, грабителей, воров, но только в тех все более редких случаях, когда это неизлечимо больные люди, совершенно изуродованные мещанской волчьей жизнью. Советская власть не мстит преступнику, а действительно «исправляет» его, раскрывая перед ним победоносное значение труда, смысл социалистической жизни, высокую цель социализма, который растет, чтобы создать новый мир».

Эти строки писались тогда, когда уже имелся отлично удавшийся опыт массового превращения бывших преступников в энтузиастов труда, достойных граждан своего отечества.

А. М. Горький внимательно следил за поистине историческим процессом этой «перековки». Он писал: «Жизнь «уголовника» бесцельна и безнадежна, как об этом говорит весь «блатной» фольклор. Это — жизнь людей, которые непрерывно чувствуют, что, хотя они действуют ловко и удачно, впереди у них нет ничего, кроме тюрьмы. Это — озлобляет, это делает из мелкого вора — грабителя, из грабителя — бандита».

Как же тогда получилось, что из этих озлобленных грабителей и бандитов выросла «армия людей труда, которым, надолго обеспечено участие в грандиозных работах по благоустройству огромной нашей страны, по канализации ее бесчисленных рек, по орошению степей?»

И Горький отвечает: «...Основным и первоначальным толчком к их перерождению служило простое, человеческое отношение к ним».

Не месть. Не жажда крови. Простое, человеческое отношение. Есть над чем подумать...

Вера в свое благородное дело, горячее желание очистить землю от преступности, неистощимая энергия, настойчивость, упорство, талант, навык — все это надежно гарантирует успех сил добра в их схватке со злом.

Но для того чтобы выполнить задачу, о которой говорил Ленин, мало всех этих прекрасных и необходимых качеств. Если отвлечься от побудительных мотивов, то можно сказать, что теми же качествами обладал и Шерлок Холмс, этот созданный воображением Конан-Дойля легендарный сыщик, проницательность и находчивость которого и по сей день восхищают читателя. Как же мало, однако, он мог, старина Шерлок Холмс, гениальный одиночка, со своей преотличной памятью и слабенькой лупой! Столкнувшись с изощренными преступлениями, которые, увы, совершаются сегодня, он встал бы в тупик, как это неизменно случалось с его напарником доктором Уотсоном, беспомощно отступавшим даже перед самой невинной загадкой.

Сделать явной каждую преступную тайну может только наука.

Есть такая наука! Ее имя — криминалистика. Ее цель — служить истине, служить правде, чтобы распутать любую ложь, восстановить справедливость, чтобы покарать виновного и оградить от напраслины доброе имя честного человека.

Существует одно довольно прочно укоренившееся предубеждение, имеющее многовековую историю. Оно состоит в том, что самым верным доказательством вины заподозренного в преступлении человека является его личное признание.

Эта коварная и жестокая идея родилась в ту пору, когда знания и возможности служителей богини правосудия Фемиды были ничтожны — они не позволяли докопаться до истины объективным, честным путем. Но должен же был кто-то отвечать за посягательство на законы властителей! И должна же была сопровождаться эта ответственность хотя бы видимостью справедливости! А что, казалось бы, надежнее, убедительнее, достовернее, чем собственное признание своей вины? «Сам признался!» — тут уж ничего не попишешь: вершина истины, царица доказательств...

Законы прошлого нередко содержали перечень доказательств вины, которые должны были иметь для суда обязательную «предустановленную» силу. И, разумеется, на первом месте, как самое ценное доказательство вины, неизменно стоит личное признание обвиняемого. В одном из русских законодательных актов XVIII века оно даже названо «лучшим доказательством всего света»...

Поэтому с таким усердием, с таким сладострастным восторгом холуи тиранов изобретали «оригинальные» пытки для впавших в немилость «божьих рабов».

Да и не только пытки, но и их «философию»: считалось, что божество ни в коем случае не допустит, чтобы погиб невинный. В своих многотомных ученых трудах тогдашние юристы не оправдывали, нет, восторгались «закопченной и стройной» системой пыток и так называемых ордалий («божьих судов»), которые, конечно же, являлись проявлением «высшей мудрости, справедливости и совершенства».

Могло быть так: заподозренному (а этим несчастным мог оказаться любой, буквально любой человек) предлагали «погулять» с бруском раскаленного железа в голых руках или спуститься босиком по раскаленным ступеням железной лестницы. Это называлось — испытание огнем.

Или так: мученик должен был достать со дна кипящего над огнем котла воды камень размером с яйцо и показать палачам руку без малейших признаков ожога. Лишь тогда он признавался невиновным. В противном же случае считалось, что преступная тайна раскрыта, и на хрупкое плечо жертвы спускалась карающая десница властителя. Это называлось — испытание кипятком.