Старьевщица - Олег Рой

Что ж, наверняка найдутся у него и такие. Что-то хорошее, приятное, допустим, из детства. Надо как следует порыться в памяти.

Он пошел в ванную, до отказа отвернул оба крана, щедро плеснул хвойной пены из пластиковой бутылки и, пока набиралась вода, встал перед зеркалом и спросил свое отражение: «Ну? Чем торговать будем?..» Отражение не отвечало. Бегло оглядев себя и отметив, что выглядит вполне сносно для своего возраста и образа жизни, он усмехнулся:

— Молчишь? Ну что поделаешь… Ни на кого нельзя положиться, все в этой жизни приходится делать самому.

Он погрузил тело в приятно горячую ароматную ванну, устроился поудобнее, закинул руки за голову и принялся вспоминать…

Как-то раз Катя то ли прочитала новомодную психологическую статью, то ли услышала от кого-то, что чем к более раннему периоду жизни человека относится его самое первое воспоминание, чем раньше человек начинает осознавать и помнить себя, тем он одареннее и незауряднее. Лев Толстой, например, помнил, как его купали совсем крошечным, грудным младенцем. Теория произвела на Катю сильное впечатление, и она долгое время донимала знакомых расспросами, чтобы убедиться в справедливости этой гипотезы или опровергнуть ее.

Он тогда подшучивал над ней, сам, однако, понимая, что ведет себя так с досады. Его собственное первое воспоминание было поздним, относилось годам к четырем, если не к пяти, что по Катиным меркам было ну просто ни в какие ворота, у нее нашлись знакомые, которые клялись, что помнят себя еще до того, как им исполнился год. Не хуже классика… Вот Андрей и смеялся над ними, над Катей и над всей этой глупой теорией, поскольку уж очень не хотелось ему признавать себя личностью заурядной… Тем более что первое его воспоминание было довольно-таки неприятным — о падении с крыши. Гаражной крыши. Вернее, не с самого гаража, а при неудачной попытке залезть на него. Был у них во дворе такой огромный гараж, большой, как дом, но почему-то всего на две машины. Кому он принадлежал и за что этим двум счастливчикам досталась сия привилегия, Андрей, понятное дело, не помнил. Зато запомнил помойку за гаражом, отгороженную от двора тонкой кирпичной стенкой. От времени и непогоды стенка частично разрушилась, превратившись в некое подобие лестницы, и ребята забирались по ней на гаражную крышу — высокую, выше первого этажа. Наблюдая, как делают это мальчишки постарше, Андрюшка тоже захотел последовать их примеру — и, разумеется, со всей дури навернулся на полдороге. Вот и осталась картинка в памяти: гордый собственной смелостью, он карабкается, хватаясь руками за шершавые кирпичи, — и вдруг видит, как к нему отчего-то стремительно приближается серое полотно асфальта, изрытого трещинами… Испугаться он тогда не успел, скорее очень удивился, отчего вдруг так произошло. Потом выяснилось, он разбил и руки, и колени, было очень больно. Но боль в памяти не сохранилась. Только это глубокое изумление.

Нет, такое воспоминание вряд ли заинтересует Старьевщицу, хотя оно очень давнее и наверняка по-настоящему «созрело». Нужно поискать что-то еще, более существенное. И обязательно хорошее, светлое, радостное. А не то, как он в детстве панически боялся зубного врача, как переживал из-за ухода отца и как его однажды отлупили за школой мальчишки из параллельного класса… Да что ж это такое? Как назло, всякая дрянь в голову лезет!

Подлив в ванну теплой воды, Андрей усилием воли заставил себя сосредоточиться, и вскоре его настойчивые труды увенчались успехом. Он вспомнил массу милых и вполне привлекательных вещей. Как в необычайно солнечный и теплый летний день они ходили с мамой и папой в зоопарк, где ели эскимо и видели огромных слонов и смешных обезьян. Как ездили с детским садом на дачу, где жили в домике с башенками, издали похожем на сказочный замок. Правда, этим сходство с замком и заканчивалось: домик был фанерный и ветхий, в дождь на веранде текло с потолка, воспитательницы подставляли под капли тазы, и дети всей душой верили, что чем скорее их подставить, тем быстрее кончится дождь. Под крыльцом домика обитало семейство ежей с выводком ежат, за лето ежики подрастали, и всем очень хотелось знать, сколько их, но подсчитать не получалось, у каждого из ребят была своя версия на этот счет, которую он упорно отстаивал в жарких дискуссиях. А в глубине сада росло старое толстое дерево с огромным дуплом — дупло служило поводом для множества интереснейших игр и фантазий…

Одна за другой вставали картинки из детства. Первая самостоятельно прочитанная книга, он до сих пор помнил, что это было отдельно изданное, в бумажной обложке и с красивыми иллюстрациями стихотворение Маршака «Рассказ о неизвестном герое» — «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице…». Карманный фонарик, который маленький Андрюшка выпросил у соседа-алкаша дяди Коли — настоящий армейский фонарик, прямоугольный, с двумя съемными цветофильтрами в специальных кармашках. Фильтры потерялись первыми, за ними бесследно исчез и фонарик — теперь уже не узнать, куда он девался…

Вспомнились походы в кино — в близлежащий Дом культуры — на сэкономленные от завтраков деньги. Есть в школе тоже хотелось, особенно ближе к последним урокам, но эту проблему всегда можно было решить, стащив в школьной столовой с большого подноса несколько кусков ароматного черного хлеба… А в клубе шли разные фильмы, и не так уж важно было, что именно ты смотрел, важно, что ходил в кино. Но самое главное — в вестибюле клуба стояли игральные автоматы, и, купив билет на сеанс, можно было немного порезаться в «Зимнюю охоту», в «Авторалли» или в «Морской бой» — если ты, конечно, был счастливым обладателем баснословной суммы, равной пятнадцати копейкам.

Вспомнил Андрей и «елку», на которую его водила мама. Там играли в «Бояре, а мы к вам пришли!..» и показывали спектакль-сказку, где была очень страшная Баба-яга и не менее страшный Кощей Бессмертный. Андрюшка, хотя и был уже совсем большой — целых шесть лет, все равно их немного побаивался. А после спектакля всем раздали подарки — конфеты в красной пластмассовой коробке в форме елки. Он потом долго еще хранил в ней свои мальчишеские сокровища — пуговицу со звездой от солдатской гимнастерки, гильзу от настоящей винтовки, собственноручно выточенный из дубовой щепки кораблик с парусом, очень уж хорошо он у него тогда получился, фантик от импортной жвачки… Почему импортной? Да потому что отечественной тогда не было. Или, кажется, выпускали в Прибалтике, но в Москве ее почти не видели, а ребята все равно говорили «импортная» и просто-таки мечтали о ней… Собственно, не так уж страдали они без этой жвачки! Столько было тогда других вожделенных вещей: газировка с сиропом — бросаешь в автомат монетку, и вот тебе полный стакан пощипывающей горло воды с газом; фруктовое мороженое за семь копеек; лимонные и апельсиновые дольки в синей банке цилиндриком с серебряной жестяной крышкой и нарисованными по бокам персонажами из «Чиполлино». А какие были конфеты! «Коровка», «Раковые шейки», «Морские камушки», «Ласточка», ирис «Кис-Кис»… Сейчас у «Коровки» вкус совсем не тот, что был прежде, хуже, «Раковых шеек» Андрей давно не видел, а «камушков» нет и в помине. А какие были леденцы! И на палочке, и развесные — неровно отрезанные бруски в ярких липких обертках. Красные «Барбариски», зеленые «Мятные», желтые «Взлетные»… «Взлетные» он любил особенно: кто-то из взрослых, наверное, бабушка, сказала ему, что их дают в самолетах, чтобы у пассажиров не закладывало уши во время взлета и посадки и не тошнило. И с тех пор, засовывая за щеку прозрачную золотистую конфетку, он каждый раз чувствовал, что приобщается к таинству высоты. На самолетах в детстве он не летал, но просто мечтал об этом, что называется, бредил небом. Космосом, конечно, тоже, тогда это было модно и еще в новинку — но самолетами все-таки больше. Это увлечение продолжалось несколько лет, а началось оно с тех пор, как Галочка, их первая учительница, пригласила однажды военного летчика, и он весь урок рассказывал о самолетах, о том, как это — быть летчиком.