Мне не больно - Андрей Валентинов

И тут Ахилло почувствовал, что невидимая стена исчезла. Не теряя времени, он оттолкнул бхота и бросился вперед. Ерофеев опередил его, первым склонившись над раненым…

– Мать честна…

Ахилло лишь вздохнул. Сквозь разорванную грудь белели ребра, кровь лилась потоком, и было странно, что человек все еще жив. Белые губы шевельнулись:

– Я… сделал что мог… Другие сделают больше…

– Я задушу твоего щенка! – Гонжабов уже стоял рядом, на Смуглом лице застыла гримаса ненависти и злобы. – Я перебью твоих родственников до седьмого колена!

– Я вернусь! – В глазах умирающего внезапно мелькнула усмешка. – Я вернусь, Нарак-цэмпо! Мы еще встретимся…

Лицо Семина пожелтело, голова слегка дернулась. Ерофеев опустил руку, сжимавшую запястье раненого:

– Кончился…

Михаилу было не по себе. То, что случилось, – неправильно. Они не должны были допустить такое…

– Глажданин майол! Заключенный Гонжабов пликаз выполнил!

Сквозь нелепое паясничание Нарак-цэмпо прорывалось жуткое в этот час торжество: от бесстрастия того, кого учили молчанию, не осталось и следа…

6. АФАНАСИЙ МИХАЙЛОВИЧ

Кофе остался недопитым. Чиф заявил, что пойдет писать отчет о событиях этого безумного дня, и Лу с Беном остались за столом одни. Бен встал, тихо подошел к двери, за которой скрылся его приятель, аккуратно прикрыл ее и вернулся на место.

– Я обратила внимание на три детали, – задумчиво проговорила сестра. Безусый товарищ Чижиков, спецкоманда господина Волкова и Кровавый Рубин. Это, по-моему, существенно. Все остальное – лирика.

– Ничего себе лирика, Лу! – возмутился брат. – Это был какой-то Босх! А то, что нас, по сути, раскрыли, тебя не удивило?

– То, что они знают о Тускуле? Нет, конечно. Дядя Сэм с его политикой полной изоляции играет в страуса, который сунул голову в песок. Казим-бек нас предупреждал: кое-что о нас знают. Хотя их агентуры у нас, похоже, еще нет, иначе бы Волков не расспрашивал о дяде Генри. А возможно, ему просто не сообщили: невелика птица, по-моему.

– Не было там тебя, – хмыкнул Бен. – Сейчас не рассуждала бы о лирике! Ладно, дело ясное: мы засвечены, задание под угрозой… Напортачили! А тут еще Чиф…

Девушка кивнула:

– Да, ему пришлось понервничать. Дам ему успокаивающее перед сном.

– Я не о том, Лу! – Брат перешел на шепот. – Я про то, что наболтал этот тип… Чиф уверяет, что он взаправду видел этих… беленьких…

– Хорошо, что не зелененьких. – Лу улыбнулась. – Бен, этот фокус нам показывали еще на первом курсе – легкий гипноз. То же самое – Непускающая Стена. А насчет прочего – так не мне тебя учить. Что это ты давеча говорил про нашу биологию?

– Ты хочешь сказать, – оживился Бен, – что из-за наших отличий этот тип принял меня за колдуна, а Чифа за какого-то упыря?

– Ну конечно! Наверно, у Чифа эти отличия заметнее. К тому же… Бен, ешь землю, что не проболтаешься…

– Ем! – сообщил Бен и допил холодный кофе.

– Я узнала… Дядя Генри и тетя Полли много лет назад попали под какое-то излучение. Может быть, радиоактивное. Понимаешь? Помнишь, нам рассказывали про теорию Менделя?

– Ну, это им не повредило, – усмехнулся Бен. – Ладно, считай, что успокоила.

– А чтоб тебя окончательно успокоить, сегодня же возьму у Чифа анализ крови. Продемонстрирую тебе, а заодно и ему. Чтобы вы меньше слушали местные легенды и мифы. Вот пришлют сюда фольклористов, тогда пожалуйста…

– Умница, сестренка! – Бен чмокнул девушку в щечку, заработав ответный щелчок по лбу, и удовлетворенно развалился в кресле. – Как хорошо, что существует еще тускульский здравый смысл! А то я, признаться, немного одурел. Слушай, а может, здесь существуют аборигены тоже… ну, с измененной биологией?

Лу пожала плечами:

– Теоретически – почему бы и нет. А практически… Вот выпустят меня отсюда, попробую узнать. Ты, Бен, намекни Джону, что я скоро от скуки на стенку полезу. Если ему не нравится моя легенда, то я стану провинциальной медсестрой. К тому же это почти что правда.

– – Устав комсомола выучила? – усмехнулся брат.

– Ознакомилась. «Комсомолец обязан бороться с курением, пьянством и нетоварищеским отношением к женщине». Бен, а может, здешние обитатели не так и плохи? Может, наши умники преувеличивают, а? Подкинуть сюда оружия, собрать недовольных, взбунтовать лагеря… Скинут Сталина – и придут в себя.

– И сколько миллионов ты согласна уложить, сестричка? Помнишь, Дядя Сэм рассказывал нам о профессоре Семирадском? Тот считал, что революция – это болезнь, психическая эпидемия. Здоровых мало, их перебили или изгнали. А больных надо не вооружать, а лечить. Так что политика изоляционизма, которую наш Дядя Сэм отстаивает, не так уж и глупа – в конечном счете. Сначала надо ставить диагноз, а потом завозить лекарства…

– А у господина Ленина все так просто, – грустно усмехнулась девушка. Стоит перебить треть населения, и наступит всеобщее счастье. Знаешь, мы анализировали его статьи на практических по психиатрии…

– И выяснили, что они написаны параноиком…

– Представь себе, нет. Но вот воздействовать они должны именно на людей с отклонениями в психике. Там даже особый словесный ритм, который исподволь деструктурализует сознание. При чтении создается эффект медитации.

– Медитация для идиотов, – кивнул Бен. – Ты там на психологии совсем подвинулась! Пора тебе, Лу, замуж. На правах старшего в семье найду-ка я тебе супруга…

– Ты еще маленький, Бен. – Девушка вновь щелкнула брата по лбу. – И Чиф еще маленький. Мальчишки, играющие в мировые проблемы. Вас надо умывать по утрам, поить кофеем и водить за ручку на службу. Вам надо еще подрасти. А если будешь приставать, я тебя самого женю. На Виззи… Ее маман мечтает породниться с нашей семьей.

– И это за все хорошее, – вздохнул брат. – Недаром из женщин получаются самые страшные садисты. Лучше я пойду в колдуны, пусть даже мелкие. Уверен, меня возьмут…

Улица, названная именем великого пролетарского писателя Максима Горького, расцветилась красными флагами и многометровыми лозунгами, напоминающими законопослушным гражданам Столицы о необходимости встретить наступающее двадцатилетие Великого Октября новыми трудовыми успехами в борьбе за выполнение второй пятилетки, повышением бдительности и всем, что потребует от них непобедимая партия Ленина-Сталина. Оба вождя также присутствовали в виде многочисленных портретов, закрывавших порою полдома.

Бен не спеша шел по улице, прикидывая, что у жителей квартир, чьи окна оказались накрытыми усатой или бородатой физиономией, пролетарский праздник неизбежно ассоциируется с наступлением полярной ночи. Бен прикинул, спрашивают ли у них разрешение и платят ли компенсацию, но тут же сообразил, что он не дома в Сент-Алексе, а в великом Вавилоне, который здешние аборигены почему-то считают то Третьим Римом, то Третьим Интернационалом. Здесь, среди каменных громад Столицы, Бен наглядно ощущал, насколько еще слабы и немногочисленны те, кто живет на его родине. Скромные одноэтажные домики Сент-Алекса, небольшой крест на центральной площади с именами погибших первопроходцев, однокупольная Церковь Всех Святых – все это казалось маленьким, почти игрушечным. Мощь, нелепая, но грозная, что ощущалась на земле его отца на каждом шагу, могла одним дуновением стереть то, что создали тускульцы за три десятилетия. Иногда хотелось сжать кулаки от бессилия и страха: слишком неравными казались силы. Конечно, аборигены с исторической родины жили покуда в своих двух измерениях, припав брюхом к земле. Но стоит им протянуть руку к Тускуле…

С Чифом они проспорили часть ночи, утро и даже прихватили часть дня. Командир ждал ответа на свое послание и ни за что не хотел отпускать кого-либо за пределы защитного поля. Бен считал подобную предосторожность излишней. Прошлой ночью они изрядно покрутили по городу, стараясь обнаружить возможную слежку. Бен даже проверил одежду специальным датчиком, но ничего похожего на радиомаяк или подобную ему хитрую технику найти не удалось. Значит, до заброшенного завода местным пинкертонам не добраться, поэтому Бен считал возможным начать осуществление запасного варианта.

В конце концов ему удалось настоять на своем. Еще час они потратили на снаряжение. Пришлось привлечь к этому делу Лу, которая сразу же заявила, что из ее брата никогда и ни при каких обстоятельствах не получится пролетария. С ней согласились, и теперь на Бене были строгое черное пальто, серая кепка и такой же шарф – все по последней парижской моде, которой Бен, несмотря на преклонение перед Североамериканскими Штатами, всегда старался следовать. Его едва отговорили от смокинга: для столицы пролетарского государства это был очевидный перебор. Но даже и без смокинга Бен наконец-то почувствовал себя нормальным человеком. Перспектива носить экзотичную одежду аборигенов, особенно виденный им на фотографиях «ватник», ужасала еще на Тускуле.