Башня Медузы - Девид Мэйсон

Зельза побледнела и вздрогнула.

— Что это за жизнь, — тихо и потрясенно заговорила она, ясно вспомнив виденную ею самою картину, — кровь детей…

— Дети, старики, молодые, кто угодно, — продолжал Хургин. — Не стесняйся, дитя, своего ужаса. Все, кто узнавал об этом, испытывали страх. Мы, основатели Братства, тоже его пережили. Многие пытались бороться. Были и войны в царстве, гражданские войны, долгие и жестокие. Некоторые служили своим хозяевам-вриколам из страха, из надежды быть допущенными в этот рай смерти… а вриколы были могущественные маги и знали толк в войне. Но под конец вся страна восстала против них, и все было уничтожено, все, кроме самого города, который они удержали до конца. До некоторой степени они и сейчас им владеют.

— Так, значит, эти… эти вриколы еще живы? — спросил Оуэн.

— Город есть и сейчас, — ответил Хургин. — Пустой и безжизненный, как череп. Дворцы и сады все еще стоят. И люди, что служат вриколам, есть еще там — они существуют как рабы и, конечно, как пища вриколов. Кое-кто из них — дуралеи вроде вас, кого слишком далеко завели истории о богатстве. Но много и таких, кто сохранил верность своим господам до конца. Человеческая природа непостижима: иногда люди готовы служить даже таким хозяевам, как вриколы, лишь бы не покидать насиженных мест.

— А вы, ваше Братство? — снова спросил Оуэн.

— Иногда нас еще называют Часовыми, — ответил Хургин.

При этом слове по спине Оуэна пронесся холодок узнавания. Внезапная, сдерживаемая ярость другого «я», все еще не ушедшая из глубин его сознания, зазвенела в ушах: «Часовые. Враги».

— Когда-то Братство имело много задач в государстве. Частично мы были врачами. Лечили больных, и одной из наших функций были церемонии над умершими. Затем мы нашли способ защищать наших пациентов от смерти, которая внезапно приходила по ночам, — смерти от вриколов. Мы открыли средство — несовершенное, — но оно помогало. Однажды обнаружили, что если взять тело того, кто вот-вот должен сделаться вриколом, и побыть около него некоторое время… следя, чтобы лучи солнца постоянно светили на него… тогда наступает его истинная смерть. Вриколы умирали… как бы нерожденными. Так нас стали называть Часовыми, а мы проделывали это снова и снова. И хотя ничто не могло остановить тех, кто уже сделался вриколами, мы спасли многих.

— Я не вполне понимаю вот что, — вмешался Кайтай, — если им надо питаться таким жутким способом… будут ли они бессмертны, не получая еды? Могут они умереть, когда им нечем питаться?

— Что происходит с вриколом в отсутствие пищи — это гораздо хуже смерти. Призрачный двойник погибает, а врикол продолжает жить, не умирая, заключенный в недвижную, разлагающуюся оболочку смертного тела. А огонь, даривший некогда райское наслаждение, становится источником нескончаемых мучений. — Тут Хургин посуровел. — Многие из тех, кто стал вриколами, и не подозревали о том, что их ждет. Зато теперь нам все известно. Мы знаем, что лучше пожелать другу смерти, чем этого. Даже если смерть действительно есть конец всему, без всякой надежды, навсегда… смерть все-таки лучше.

— А серебряные наконечники…

— Когда серебро поражает призрачного двойника или само тело врикола, двойник гибнет, и врикол переходит в то состояние, которое я вам уже описал. Однако, не имея двойника, врикол не может питаться, передвигаться, убивать. А призрачный двойник может существовать только в пределах города.

— И вправду жутко, — сказал Оуэн, теребя бороду и задумчиво глядя Хургину в лицо. — Значит, по-вашему, если мы пойдем к побережью, мы можем стать теми, кого называют вриколами?

— Если на обратном пути вы попадете сюда, наши люди будут уверены, что вы, пускай невольно, несете с собой эту заразу, — отвечал Хургин. — Или сами сделаетесь вриколами, или они обманом заставят вас помочь им выбраться из этого города в большой мир. Нам известно, что они хотят этого больше всего на свете. Ведь им всегда мало их зловещей пищи.

Последняя фраза повисла в нагретом воздухе, как ледяной туман. Хургин продолжал:

— Их человеческие стада растут очень медленно, даже если вриколы и заботятся об этом. Сейчас у них всего пара тысяч человек, слабых и запуганных, в городе и в окрестностях. И эти жалкие существа не множатся, то есть множатся недостаточно быстро. Кто же по своей воле захочет иметь детей, когда только одному из десятка будет позволено выжить.

— Лука, сохрани нас! — Оуэн побледнел, а Зельзу даже затошнило от представившейся ей мысленной картины. — И детей…

— Я уверен, что они заботятся о детях, как крестьяне заботятся о молодых животных с нежным мясом, — безжалостно продолжал Хургин. — Еще немного о страшном. Вриколу нужно не человеческое мясо, но сама человеческая жизнь. Мясо они не трогают. Жадные по своей природе, они приучили рабов использовать до конца все, даже телесные оболочки их же детей. Так они кормят тех, кто у них в рабстве, и это не стоит вриколам ровно ничего.

Наступила долгая пауза. Затем заговорил Оуэн:

— Магистр Хургин, то, что вы рассказали, — настоящий кошмар. Но… мы и вправду пришли не за сокровищами. Поверьте, жизненная причина заставляет нас спуститься туда, в это царство ада, которое вы нам описали. И если нам нельзя вернуться этой дорогой, ладно, можно ведь добраться и морем. А мир широк, одно море сливается с другим, и мы все же найдем дорогу домой. Но если вы сейчас не скажете нам, как добраться до берега моря, мы и вправду можем навсегда распрощаться там со своим бренным телом… а может, и душой.

Хургин тяжело сгорбился, и взгляд его замутила тоска.

— Я надеялся… что мне удастся отговорить вас. — Он передернулся. — Я принял обет не причинять людям никакого зла и предупреждать их попытки навредить себе. Но если вы не можете не идти…

— Как мы можем там защититься?

— Оружие тебе не поможет, — ответил Хургин, — рабов ты не испугаешь смертью, а они обезоружат вас, если только захотят. А те — другие — лишат вас жизни, и непременно, в первую же ночь. Мы поделимся с вами всем, что имеем, но то особое знание, которое одно и может защитить от врикола, мы передать вам не сможем. Овладевать им нужно всю жизнь, как мы.

— Ну что ж… — сказал Оуэн, вспомнив Мирдина Велиса, — коли так, мы будем счастливы, если вы поможете нам, чем сможете.

— Но вы уже никогда не вернетесь домой, — повторил Хургин, — ни этой дорогой, ни морем. На море есть свои Часовые… и не такие, как мы. Это морской народ, они живут в глубинах моря и еще сильнее ненавидят вриколов, если, конечно, такое возможно. И меньше боятся их, потому что вриколы не питаются морским народом. Они другой природы, чем люди. Но так же, как и мы, они поклялись стоять на страже до конца.