Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос

Она продолжала сидеть на илистом дне ручья, захлестнутая волной страшной тоски по дому. Ей захотелось лишь одного: перенестись в теплый уют своей кровати в Тьюксбери. Вернуть длинные шелковистые волосы, густые ресницы, нежную кожу. Вернуться к папе. И, самое мучительное, к маме. Эта тоска, сдерживаемая столько лет и почти позабытая, стиснула Холли горло и заставила навернуться на глаза слезы.

Громко всхлипнув, ожидая, когда первая слезинка скатится по щеке, Холли вдруг подумала, что ей больше нет нужды плакать. Нет воздыхателей, готовых осушить ее слезы; нет наставника, который отчитает ее за покрасневший нос, нет отца, который побранит за то, что она дала волю своему горю при посторонних.

Осознав это, Холли Фелиция Бернадетта де Шастл, леди Гавенмор, самая прекрасная женщина во всей Англии, закинула голову и отчаянно зарыдала.

11

— Господи, можете вы сделать хоть что-нибудь, чтобы она умолкла?

Даже если бы у Остина был ответ на эту мольбу своего оруженосца, а его у него не было, Кэри пришлось бы оторвать руки от ушей, чтобы его услышать. Остин и его спутники, охваченные ужасом, завороженно сидели на лошадях, изумленно взирая на девушку. Кони беспокойно переступали с ноги на ногу, готовые пуститься опрометью вскачь.

И Остин не мог винить их в том. Ему самому хотелось сделать то же самое. Когда-то у него была наивная надежда, что жена станет ему верной подругой жизни, возьмет на себя часть забот и ответственности, облегчив груз, лежащий на его плечах. Но постепенно рыцарь приходил к выводу, что взвалил на себя лишь новую ношу. И к тому же оглушительно громкоголосую.

Закинув голову назад, девушка ревела, словно новорожденный теленок. Обильные слезы ручьями стекали по ее лицу. Остин ни за что бы не подумал, что человеческая кожа может так раскраснеться, как раскраснелись на солнце щеки его жены, а нос ее налился багрянцем спелой вишни. В это мгновение она больше всего походила на уродливого тролля, с которым случился нервный припадок.

Подобная слезливость, допустимая разве что капризному ребенку, взбесила бы Остина, если бы он не уловил в завываниях жены жалобные нотки. Казалось, сейчас она; изливала накопленное за всю жизнь горе.

— Черт побери, Остин, сделайте же что-нибудь, — взмолился Кэри. — Утешьте ее. Предложите ей носовой платок. Похлопайте ее по… по… — он осекся, подыскивая подходящую часть тела, — по плечу.

Остин и сам изнывал от желания действовать. Перекинув левую ногу через седло, он спешился.

— Забирай остальных и поезжай вперед. Не останавливайтесь, что бы вы ни услышали.

Священник и нянька начали возражать.

— О, сэр, пожалуйста, будьте снисходительны, — сказала Элспет, сама едва не плача. — Вы не должны быть с ней излишне строги. Моя госпожа — очень нежная и хрупкая.

Остин скептически поднял брови. Нежная и хрупкая госпожа в настоящий момент лупила кулаками по ручью, поднимая в воздух фонтаны брызг.

— Она хочет сказать, — тревожно взглянул на стиснутый кулак Остина священник, — телосложение леди таково, что она, скорее всего не вынесет побоев, поэтому мы просим вас…

— Хватит! — взревел Остин. Все, включая Кэри, вздрогнули.

— Единственный, кто сейчас познакомится с моими кулаками, будет человек, дерзнувший обвинить меня в намерении поднять руку на женщину. А теперь делайте, как я приказал. — Он повернулся к Кэри. — Если кто-либо из этих двоих посмеет повернуть назад, пронзи его стрелой.

Кэри и служанка поспешили подчиниться, направив коней вверх по тропинке. Священник задержался, задумчиво оглянувшись. Остин сверкнул глазами. Собственническое отношение этого человека к его жене начинало выводить рыцаря из себя.

Удостоверившись, что завывания Холли не прекратятся без вмешательства извне, Остин, стянув сапоги и перчатки, шагнул прямо в ручей и опустился на корточки в нескольких футах от девушки, опершись локтями о колени. Холодная вода замочила ему рейтузы.

Холли, зажмурившись, набрала полную грудь воздуха, готовясь к новому воплю, но тут почувствовала чье-то присутствие рядом. И не просто чье-то: она ощутила прохладную свежесть мяты. Присутствие своего супруга.

Рыдание Холли сменилось сдавленным иканием, когда она, приоткрыв распухшие веки, увидела странное зрелище: сэр Остин Гавенмор мирно сидел на корточках посреди бурлящего ручья.

Он ласково улыбнулся.

— Теперь лучше, Айви?

Его невозмутимое лицо послужило для нее удобной мишенью.

— Холли, болван! Холли! Сколько раз можно повторять? Вы настолько глупы, что не в силах запомнить имя собственной жены?

Слишком разъяренная, чтобы задумываться о последствиях своих действий, она швырнула прямо в его самодовольное лицо то, что было у нее в руке, — пригоршню жидкой грязи.

И тут же Холли с удивлением почувствовала, что ей стало легче. Несказанно легче. Она словно сбросила со своей груди каменную тяжесть. Но облегчение пришло к ней в самый неподходящий момент. Возможно, она и сдержала бы смешки, увидев забрызганное грязью суровое лицо мужа, но недоумение, с которым он захлопал глазами, очищая его, доконало Холли. Указывая на него пальцем, она перешла от всхлипываний к безумному хохоту. Остин, поднявшись из воды, двинулся к ней, словно его обуяла жажда крови. Прекрасно сознавая, что валлийский гигант в пятнадцать стоунов весом представляет собой гораздо более серьезную опасность, чем воображаемые чудовища, Холли тем не менее была не в силах унять смех, как до того она не могла остановить рыдания.

Подобно раку, она попятилась назад, ожидая, что рыцарь сейчас совершенно справедливо задушит ее.

Вместо этого он подхватил девушку на руки. Тяжелые намокшие юбки тянули ее вниз, и Холли, чтобы не рухнуть обратно в ручей, вынуждена была обвить руками шею мужа.

Ее удивление усилилось, когда он, усевшись на плоский камень на берегу, устроил ее у себя на коленях. У Холли, испугавшейся, что муж сейчас обнаружит намокшее тряпье, подшитое к юбкам, мелькнула было мысль попытаться вырваться от него, но она быстро сообразила, что, беспокойно ерзая, только поможет рыцарю раскрыть обман. У нее не оставалось иного выбора, кроме как прильнуть к широкой груди, безотчетно сознавая, что в его объятиях она чувствует себя гораздо уютнее, чем ей того бы хотелось.

Терпеливо храня молчание, Остин достал чистый платок и окунул его в воду. Холли ждала, что он вытрет грязь со своего лба, но рыцарь с удивительной нежностью омыл ее лицо. Она не шевелилась, подставляя опаленное солнцем лицо с распухшими от слез веками легким прикосновениям его пальцев.

Когда Холли открыла глаза, Остин, достав из кожаной сумочки пучок трав, поднес один стебель к ее губам.