Триумвиры революции - Анатолий Левандовский

Жирондисты, для которых революция давно закончилась, превращались в замкнутую, оторванную от народа касту, дрожавшую за свое положение, за свою власть, за свою жизнь.

Дантон, хотя и оглядывался постоянно назад, жил не прошлым и даже не одним настоящим, но в чем-то и будущим. Для него народ продолжал оставаться главной силой в революции, а сама революция еще не достигла конечной точки; великий соглашатель использовал то оружие, которое для жирондистов было смертельным.

Они отвергли его, отвергли решительно и бесповоротно. А он ответил им фразой, в которой были и боль и предвидение будущего.

Обращаясь к Гюаде, самому непримиримому из бриссотинцев, Дантон сказал:

- Ты не прав, Гюаде; ты не умеешь прощать... Ты не умеешь приносить свою злобу в жертву отчизне... Ты упрям, и ты погибнешь!..

8 марта в Париже стало известно о поражении Дюмурье в Бельгии; известие это привез Дантон, только что вернувшийся из Льежа.

В столице началась подлинная горячка патриотизма.

Конвент постановил направить комиссаров в секции, чтобы призвать парижских санкюлотов на помощь "своим братьям в Бельгии".

Призыв был излишен: Париж и так поднимался.

Генеральный совет Коммуны обратился с воззванием: "К оружию, граждане! Если вы промедлите, будет все потеряно!"

Движение принимало явный антижирондистский характер. Вечером у якобинцев журналист Эбер воскликнул:

- Необходимо потребовать отзыва всех интриганов, которые находятся еще во главе наших армий и в лоне Конвента!..

На следующий день санкюлоты разгромили типографии двух жирондистских газет.

Варле убедил Клуб кордельеров принять следующее решение: "Парижский департамент, являющийся составной частью суверена, приглашается взять на себя исполнение верховной власти. Избирательный корпус Парижа уполномочивается заменить членов Конвента, изменивших делу народа..."

Это был прямой призыв к восстанию.

Когда утром 10 марта Жорж Дантон поднимался на ораторскую трибуну Конвента, он хорошо помнил о том, что произошло накануне. Он видел перед собой толпу ревущего народа, со всех сторон окружившего Конвент. Он слышал призывные звуки набата, сливавшиеся с требованием предать суду клику Бриссо - Ролана. И этот новый вихрь народной ярости, как обычно, давал вельможе санкюлотов уверенность и смелость, подсказывая нужные слова и верный тон речи.

- У нас нет времени для разговоров, - повелительно напоминает оратор своим слушателям. - Необходимо действовать. Пусть ваши комиссары немедленно отправляются в путь, пусть они скажут этому подлому классу, пусть скажут богачам: ваши богатства должны пойти на пользу отечеству, как идет наш труд; у народа есть только кровь - он ее расточает. И вы, жалкие трусы, жертвуйте своими богатствами!..

Жорж презрительно смотрит на жирондистов. Что, присмирели, голубчики?.. Страх оледенил ваши уста?.. Подождите, еще услышите и не такое...

- Я помню время, - продолжает он, - когда неприятель находился на французской земле. Я говорил им, этим мнимым патриотам: "Ваши распри пагубны для дела свободы. Я всех вас презираю, вы изменники. Победим врага, а тогда будем заниматься спорами!" Я говорил: "Что для меня моя добрая слава! Пусть даже мое имя покроется позором, лишь бы Франция была свободной!" Я согласился прослыть кровопийцей! Так будем же пить, если нужно, кровь врагов, лишь бы Европа, наконец, стала свободной!..

Теперь "государственные люди" могут не строить иллюзий: он снова согласен стать "кровопийцей", повторить свое сентябрьское министерство. И если у кого-либо все же остаются на этот счет какие-либо сомнения, Дантон спешит их рассеять на этом же заседании Конвента.

Среди идей, носившихся в воздухе в мартовские дни, особенно часто повторялась мысль о необходимости создания Революционного трибунала. Первым эту мысль высказал Друг народа; она обсуждалась в Якобинском клубе и не могла миновать Конвент.

Чрезвычайный трибунал для наказания врагов революции был создан сразу же после восстания 10 августа. Но тогда жирондисты быстро свели на нет его деятельность, а затем и формально он был ликвидирован.

Теперь так просто отмахнуться от этого вопроса законодатели не могли; вскоре после речи Дантона возникла дискуссия о трибунале. Жирондисты горячо возражали против его учреждения. Двуличный Барер предложил отложить дебаты. Многие его поддержали:

- Отсрочить решение!

- Пора делать перерыв: уже шесть часов!

Председатель объявил заседание закрытым.

Но тут пулей подлетел к трибуне Дантон, и голос его снова прогремел на весь зал:

- Я предлагаю всем честным гражданам не покидать мест!

Удивленные депутаты остановились. Жорж продолжал:

- Как, граждане? Неужели в момент столь грозной опасности вы могли разойтись, не приняв решений, которых требует от вас спасение народного дела? Поймите же, сколь важно своевременно установить юридические меры, которые карали бы контрреволюционеров! Ибо трибунал необходим именно для них; для них он должен заменить верховный трибунал народной мести!.. Вырвите их из рук этой мести - таково требование гуманности!..

В этот момент из нижних рядов раздался отчетливый выкрик:

- Сентябрь!..

Казалось, оратор только этого и ждал. Голос его вдруг приобрел особенную силу:

- Да, сентябрь, если Конвент не учтет ошибок своих предшественников!.. Будем страшными, чтобы избавить народ от необходимости быть страшным. Организуем трибунал не как благо - это невозможно, но как наименьшее зло. И пусть народ знает, что меч закона неотвратимо обрушится на головы всех его врагов...

Тактика Дантона совершенно ясна. Нанося удар в сердце Жиронды, он одновременно пытается внушить остальному Конвенту: чтобы избежать народных движений и ввести революцию в "правильное", угодное буржуазии русло, нужно взять на себя руководство народным движением; нужно действовать, как шесть месяцев назад, - быстро, решительно, но мудро. Революционная власть должна быть передана в сильные и осторожные руки.

Жиронда в смятении. Ее лидеры понимают, что вельможа санкюлотов пытается выбить их из седла: если трибунал будет организован, власть "государственных людей" окажется на мели, они будут находиться под контролем ненавистного Парижа, под прицелом этих проклятых санкюлотов.

Они пытаются предотвратить решение. В ответ на властные требования Дантона из их рядов, как в дни суда над Людовиком XVI, раздается громкий вопль:

- Ты действуешь, как король!..

- А ты рассуждаешь, как трус! - парирует Дантон.

Он добивается своего: Конвент утверждает декрет о создании Чрезвычайного* трибунала.

_______________

* Позднее он будет назван Революционным трибуналом.

Так благодаря инициативе и смелости самого умеренного из триумвиров экономический и социальный кризис конца зимы - начала весны 1793 года перерос в кризис революционный.

Правда, народное движение 8 - 10 марта все же не превратилось в восстание. Но вспышка начала марта стала прелюдией к последнему этапу борьбы между Горой и Жирондой. И линия, проведенная Дантоном в Конвенте, в какой-то мере определила как направление, так и исход этого финального этапа.

7. ДЕСПОТИЗМ СВОБОДЫ

- Измена Дюмурье!..

- Военный министр и народные представители выданы врагу!..

- Предатель бежал к австрийцам!..

Продавцы газет надрывно рекламировали свой товар. Впрочем, сегодня в рекламе нужды не было: газеты покупались нарасхват. Парижан интересовали подробности дела, суть которого всем была известна.

29 марта, когда стало ясно, что генерал не желает выполнять директив Конвента и ведет какую-то грязную игру, правительство отправило в ставку четырех комиссаров во главе с военным министром Бернонвилем. Они должны были отрешить Дюмурье от командования и арестовать его. Но арестованными оказались министр и комиссары: Дюмурье выдал их неприятелю.

После этого он попытался увлечь армию на Париж. Но армия не подчинилась предателю. От пуль собственных солдат Дюмурье укрылся в австрийском лагере. Вместе с ним бежали за границу сын Филиппа Орлеанского* и несколько офицеров-роялистов.

_______________

* Будущий король Франции Луи-Филипп (1830 - 1848).

Измена Дюмурье...

Кто из депутатов Конвента и членов Якобинского клуба не помнил этого невысокого смуглого человека, обладавшего мягким взором, вкрадчивой речью и галантными манерами?

У Дюмурье были заслуги в прошлом. Осенью 1792 года, руководя войсками северного фронта, он способствовал первым победам французского оружия над союзниками.

Именно тогда-то генерала заласкали и захвалили. Жиронда была от него без ума, считая способного военачальника не только спасителем Франции, но и послушным орудием, которое можно использовать в борьбе с политическими врагами. Жорж Дантон, со времени своего министерства находившийся в довольно тесных отношениях с генералом, также симпатизировал ему, видя в нем единомышленника и союзника.