Мастер и Жаворонок - Бринн Уивер

Боже мой, что я делаю? Я сошла с ума. Я выхожу замуж за Лаклана Кейна, самого большого засранца во всем Бостоне. Это, наверное, безумнее, чем взорвать кого-то петардой.

— Конечно, герцогиня, — говорит Лаклан с мимолетной усмешкой. Он наклоняется чуть ближе, его голос становится тихим, чтобы только я могла его слышать: — Еще не поздно передумать.

Я делаю один глубокий вдох. Проживаю один миг на грани между двумя вариантами будущего.

— Я сделала свой выбор.

Лаклан коротко кивает, протягивает мне руку, я беру ее, и мы следуем за нашими близкими в комнату.

Роуэн встает рядом с Роуз и Фионном. Лаклан держит меня за руки. Он смотрит на меня так, словно ожидает, что я брошу все и убегу. Но я этого не делаю. Может быть, он думает, что я заплачу. Я тоже этого не делаю. Спокойно повторяю клятвы за священником, и мой голос звучит ровно, без колебаний. Мы надеваем обручальные кольца друг другу на пальцы, и через несколько минут все заканчивается. Священник объявляет нас молодоженами. Официальный союз по законам Массачусетса.

— Вы можете поцеловать невесту.

Не знаю, чего я ожидала от этого момента. Может быть, того, что Лаклан быстро прижмется своими губами к моим и уйдет. Может быть, просто чмокнет в щеку. Черт, я ничего не ждала, потому что не знала, что все зайдет так далеко. Но вот точно не ожидала, что Лаклан будет смотреть на меня так пристально, словно смакует черты моего лица и этот горько-сладкий момент. Я не думала, что увижу тоску, скрытую в их темно-синих глазах. Я и представить себе не могла, что он откинет высокий хвост с моего плеча и коснется кончиками пальцев моей шеи, а потом медленно наклонится.

— Geallaim duit a bheith i mo fhear céile dílis duit, fad a mhairimid le chéile11, — шепчет Лаклан, и его губы прижимаются к моим в поцелуе, который пронзает сердце электрическим разрядом. Потребность и отрицание. Сердечная боль и потеря. Я чувствую все, когда его губы накрывают мои, и тону в его аромате амбры и мяты. Он целует меня так, словно я его ключ к выживанию. Хотя, так оно и есть.

И я целую его в ответ, как будто прощаюсь с тем, что никогда мне не принадлежало. Потому что я выбираю любовь.

Только эта любовь не моя.

8_РАЗНОГЛАСИЕ

ЛАКЛАН

В воздухе чувствуется напряжение, скрежещущий звук трения и электромотора сливается с музыкой, которая эхом разносится по бетонному помещению. Голос Ларк смешивается с хаосом, — чистый и драгоценный звук, единственная ниточка спокойствия в этой какофонии. Когда я останавливаюсь в дверях, она стоит ко мне спиной, покачивая головой в такт песне, и водит шлифовальной машиной по поверхности длинного золотого кофейного столика на тележке. Огромная собака отдыхает в нескольких метрах от ее ног, обутых в тапочки. Его густая шерсть — мешанина белого и темного, с пятнистыми вкраплениями, как будто вселенная сказала «да пошло оно» и просто смешала все вместе. Зверь чует меня сквозь шум и встает, поднимая свою медвежью голову, издавая властный лай.

Комната внезапно погружается в тишину, когда Ларк выключает шлифовальную машину и музыку, а затем поворачивается ко мне лицом.

Я скрещиваю руки на груди и решаю смотреть на ее лицо, а не на полоску обнаженной кожи. Она одета в комбинезон и короткий топ под ним.

— Привет.

Ларк не улыбается. Если уж на то пошло, она выглядит немного разочарованной, когда опускает маску и поднимает защитные очки на лоб, смотря на меня так, как будто я разрушил все ее надежды, появившись здесь.

— Привет.

Собака встает между нами в напряженной позе, как будто ее крепкие лапы под шерстью отлиты из стали. Если хозяйка даст правильную команду, а я почти уверен, что Ларк может попросить этого зверя перегрызть мне горло, тот с радостью подчинится.

— Лежать.

Пес бросает на меня неодобрительный взгляд и делает шаг вперед, потом с раздражением опускается на пол, поджав лапы.

— Что это? — спрашиваю я, переключая свое внимание на Ларк, пока зверь сверлит меня взглядом.

— Некоторые называют «собакой».

— Что за порода.

— Американская акита.

— Он выглядит… неправильным, — говорю я, разглядывая его лапы, которые согнуты под неудобным углом.

— Это Акита. Они всегда такие.

— Как его зовут?

— Бентли.

— Бентли? — я фыркаю от смеха. — Дай угадаю, ты разбила такую машину перед тем, как купила «Эскалейд»?

Ларк пристально смотрит на меня, затем отворачивается, проводя рукой по столу.

— Бентли Битэм, — пес испускает долгий вздох, как будто слышал это объяснение уже тысячу раз. Очевидно, ему, как и ей, я уже надоел. — Орнитолог. Альпинист. Он поднялся на Эверест в 1924 году. Но моего отца больше интересовало, как он спускался по скалам с веревкой на поясе, чтобы сфотографировать птицу Олуш камерой, которая весила почти также, как он.

— Он твитчер12, да? — спрашиваю я, и когда Ларк бросает на меня злобный взгляд через плечо, улыбаюсь. — Твой папа. Любитель понаблюдать за птицами.

— Да. Как догадался? — спрашивает Ларк, и ее голос сочится сарказмом.

— Когда я с ним встречусь? Принесу бинокль и птичий корм. У Фионна есть запасы.

Ларк качает головой, не отрывая взгляда от своей руки, которой смахивает пыль со стола. Она ничего не отвечает, поэтому я делаю несколько шагов по комнате, и рассматриваю место ее хобби, обходя собаку стороной. Рядом со стальным прилавком, где инструменты лежат с тряпками и коробками со скобяными изделиями, стоят нераспечатанные банки с быстротвердеющей эпоксидной смолой. Гвозди. Винты. Золотистые, серебристые, медные и розовые проволоки. Кисти в стеклянных баночках, покрытые разноцветными засохшими брызгами. И блестки. Сотни баночек с блестками всех возможных цветов. Больше всего с золотистым.

— Ты большая поклонница блестюшек? — спрашиваю я, беря в руки одну баночку и поворачивая ее на свету. Блестки прилипают к стенкам.

— Ты пришел сюда, чтобы приставать ко мне из-за блесток?

— Вообще-то, я пришел поговорить о плане. Нам нужно во многом разобраться. С чего ты хочешь начать? — я ставлю банку на стол и достаю из-под столешницы потертый металлический табурет. Когда сажусь лицом к ней, то расстегиваю и снимаю свой фирменный ремень на брюках и продеваю его металлическую пряжку на средний палец, туго натягивая.

— Раздеваться тут не надо.

— Как пожелаешь, герцогиня, — говорю я, подмигивая и ухмыляясь, потом достаю из кармана складной нож и начинаю водить лезвием по коже, затачивая полированную сталь. — Ну я серьезно. С чего ты хочешь начать? Только не включай Бестолковую Барби,