Голоса из окон. Ожившие истории петербургских домов - Екатерина Кубрякова

«Кресты»), а Вера, которой было уже больше шестидесяти лет, с дочерью Тамарой бежали в Эстонию, где их ждали болезни, унижения и бедность.

Немощная женщина работала на лесопильном заводе, а по вечерам в своей убогой комнатушке гадала на картах. Снова открылся хронический туберкулез, от которого много лет назад писательница мистически излечилась после контакта с духом Рочестера, считая это чудом. Местное русское сообщество безразлично отнеслось к отчаянному положению знаменитой когда-то писательницы, и, не прожив в эмиграции и пяти лет, Вера Ивановна скончалась на руках дочери в полной нищете и безвестности.

Литература

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX — начала XX века / под общ. ред. Б. М. Кирикова. — СПб.: Пилигрим, 1996.

Векслер А. Ф. Старо-Невский проспект. — М.: Центрполиграф, 2009.

Весь Петербург на 1901 год: адресная и справочная книга г. С.-Петербурга. — СПб.: издание А. С. Суворина, 1901.

Волков С. В. Высшее чиновничество Российской империи: словарь. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2018.

Горький М. Ванькина литература // «Нижегородский листок». - № 56. - 26 февраля 1899.

Нымтак В. Воспоминания. Таллин, 1935 г. // Сборник «Оккультизм и йога». -

№ 25.- 1961.

Рейтблат А. И. Крыжановская Вера Ивановна// Русские писатели 1800–1917: Биографический словарь / под ред. П. А. Николаев. — М.: 1994. — Т. 3: К — М.

Справочная книга С.-Петербургской купеческой управы. — СПб.: тип. С.-Петерб. градоначальства, 1901.

Харитонов Е. Первая леди научной фантастики // Библиография. — Выпуск 1. — Книжная палата, 1997.

Дом Шаффе

(1885 г., архитектор В. А. Кенель) Большой пр. ВО, 17 / 5-я линия ВО, 16А

«Я не знаю еще, или по последней мере сомневаюсь, жив ли я или мертв. Я вижу, что Профессора Рихмана громом убило в тех же точно обстоятельствах, в которых я был в то же самое время.

Сего июля в 26-е число, в первом часу по полудни, поднялась громовая туча от норда (с севера). Гром был нарочито силен, дождя ни капли. Выставленную громовую машину посмотрев, не видал я ни малого признака электрической силы. Однако, пока кушанье на стол ставили, дождался я нарочитых электрических из проволоки искор… Внезапно гром чрезвычайно грянул в самое то время, как я руку держал у железа, и искры трещали. Все от меня прочь побежали, и жена просила, чтобы я прочь шел.

Любопытство удержало меня еще две или три минуты, пока мне сказали, что шти (щи) простынут, а притом и электрическая сила почти перестала. Только я за столом посидел несколько минут, внезапно дверь отворил человек покойного Рихмана, весь в слезах и в страхе запыхавшись. Я думал, что его кто-нибудь на дороге бил, когда он ко мне был послан. Он чуть выговорил: «Профессора громом зашибло». В самой возможной страсти, как сил было много, приехав увидел, что он лежит бездыханен» [85].

Именно сюда, на угол Большого проспекта и 5-й линии Васильевского острова, почти 270 лет назад, так и не доев свои остывшие щи, бросился сорокадвухлетний Михаил Ломоносов, узнав о трагедии, произошедшей с коллегой и другом.

Несчастным ученым, скоропостижно скончавшимся тем солнечным днем от удара шаровой молнии, был его одногодка, сорокадвухлетний профессор физики Академии наук и художеств Георг Рихман. Один из виднейших ученых страны, Рихман постоянно проводил опыты с электричеством. Императрица Елизавета Петровна даже выделила комнату во дворце, куда профессор приглашался для демонстрации наиболее впечатляющих экспериментов. Здесь же, в своем доме, ученый оборудовал небольшую лабораторию: на шкаф он поставил устройство для обнаружения электрической силы с железным прутом, опущенным в хрустальный стакан с медными опилками, а с крыши дома, сквозь сени, шла к пруту по потолку тонкая проволока. Сени были «шириною в четыре, а длиною на тринадцать шагов, и где на север находились двери, а к югу окно, которое отворено ли было или нет, о том заподлинно известить не можно» [86].

Дома у Ломоносова была похожая громовая машина, и всего час назад два друга-профессора, жившие недалеко друг от друга (дом Ломоносова находился на 2-й линии В.О.), беседовали о науке и совместной работе. В обед они расстались, и оба бросились к своим устройствам, чтобы приметить надвигающийся гром, а сейчас счастливо избежавший смерти Михаил склонился над другом, стараясь возобновить в нем движение крови. Окруженный плачем безутешной супруги Рихмана, его свекрови и троих детей четырех, полутора лет и трех месяцев, а также толпой сбежавшегося народа, Ломоносов констатировал смерть: «Первый удар от привешенной линеи с ниткою пришел ему в голову, где красно-вишневое пятно видно на лбу, а вышла из него громовая электрическая сила из ног в доски. Нога и пальцы сини, и башмак разодран, а не прожжен. Мы старались движение крови в нем возобновить, затем что он еще был тепл, однако голова его повреждена, и больше нет надежды» [87].

Георг Рихман

Помощник Рихмана, мастер Соколов, упавший от удара наземь, но уцелевший, рассказал, что перед трагедией профессор проверил прибор. Он показывал, что опасность пока далеко. Ученый регулярно проводил такие опыты и спокойно стоял в тридцати сантиметрах от злополучного шкафа, как вдруг из прута вышел бледно-синий огненный клубок величиной с кулак и приземлился прямо на лбу Рихмана. Не издав ни звука, профессор рухнул на стоявший позади сундук.

Происшествие в доме Рихмана стало шокирующей сенсацией не только в России, но и в мире — русский профессор немецкого происхождения оказался одной из первых известных жертв опытов по исследованию атмосферного электричества.

Ломоносов, подчеркнувший, что его друг и коллега умер прекрасной смертью, исполняя свой профессиональный долг, и попросивший для вдовы Рихмана пожизненной пенсии, беспокоился, однако, что этот случай