Багдад: Война, мир и Back in USSR - Борис Щербаков

Не повезло. Вот все время мне как-то не везет со своими кровными, только заработаешь — и на тебе! — кризис или форс-мажор какой. В начале 1991 года Правительство решило, что форс-мажор настал, платить по внешним долгам нечем, бюджет пуст в результате «мудрой политики партии», а средства граждан, оставшиеся на счетах, особенно на валютных, можно и не возвращать. Объявить мораторий, реструктуризацию, все что угодно, но деньги снимать запретить, разве только мелкими дозами, долларов по 200, да и то по спецразрешению. И до этого решения очереди за собственными деньгами в ВТБ, что на ул. Чкалова, 1416, были многодневные, с записью, с ночным палением костров, чтоб не замерзнуть… Вполне себе пост-революционный сюр, я думаю, многие пострадавшие от родного Советского Правительства вспоминают эти дни и ночи с содроганием.

Обязательные переклички, да по два раза в день, чтоб сложнее было отметиться, ехать — то не ближний свет для большинства, да и машины не у всех, чтоб спрятаться от стужи. Если на фамилию не откликаются, очередь единогласно и кровожадно ревет «вы-ы-ы-ычеркнуть!!!», тут уж апелляция к стыду и здравому смыслу не проходит. Может, заболел человек, или задержался где по важной надобности — «вы-ы-ы-черкнуть!». Тогда список редеет, и «последние становятся первыми», что по сути и нужно любой революционной, дикой природе. Знало ли родное Советское Правительство в какие тяжкие оно ввергает население, какому унижению оно его подвергает? Да полноте! Эта часть населения — крохотные доли процента! Вся страна стояла в километровых очередях, и, заметьте, не за буржуйской валютой, пусть и законно заработанной, но далеко не первой необходимости, а за спичками, солью, мылом, сахаром, продолжайте сами… Так что с чисто классовой точки зрения, бесславное, унизительное стояние совзагранработников у закрытого подъезда по улице Чкалова 1416 было вполне себе праведным решением. Нехай стоят, если охота, а снять все равно не дадим, только по 200 долларов США в руки, будьте любезны.

Помог иракский друг Женя Устинов, у него были знакомые в управлении, у них знакомые в банке, коробка конфет сюда, бутылка туда… в общем, когда кассирша мне выдавала пачку наличных стодолларовых купюр, она смотрела на меня с нескрываемой пролетарской ненавистью… Извини меня, безвестный ташкентский контрактник или псковский инженер, что свои кровные я забрал тогда в обход иезуитского указа, но ей-богу, без них бы мне не прожить было в наступившую эпоху дикого капитализма (пока суть да дело, пока я не нашел себе нового достойного применения…). Да я понимаю, тебе—то это до лампочки… но все равно извини!

Связь

Моя мама периодически повторяет сегодня, стоит мне ей позвонить по мобильному телефону на дачу, как же это стало удобно вдруг, и как же она благодарна тому, кто такую замечательную штуку изобрел. И действительно, вспомнить жутко, что стоило позвонить куда-нибудь в сельскую местность, под Москвой, на дачу в те годы… Да об этом и не думали как-то, нет и нет. А сейчас представить себе жизнь без этих маленьких полезных устройств уже невозможно, специалисты говорят, что если на пару дней выключить мобильную связь (ну и интернет с ней заодно уж), то мир встанет, наступит коллапс экономики, техногенная катастрофа похлеще всяких ужастиков вроде «Послезавтра» или «Армагеддона», но об этом как-то думать не хочется, ей-богу…

Понятно, что мобильная телефония — это синтез многих изобретений, и я, если честно, просто не знаю одного имени «отца мобильника», которое я мог бы маме предложить для ежедневных благодарственных молитв в дачной глухомани, а хотелось бы ему памятник поставить, хотелось.

В 80-ые годы любое использование радиочастот для связи граждан между собой было просто запрещено, пробивались сквозь запреты радиолюбители, но и они вызывали большое подозрение и были под колпаком, ибо потенциально могли вражеским разведкам передать по азбуке Морзе какую-нибудь секретную информацию о введении талонов на мясо и молоко, например, а это явный подрыв безопасности государства.

Если без шуток, то контроль государства за средствами связи был тотальный, обусловлен тогдашней секулярной идеологией, предполагавшей крайнюю степень изолированности СССР от остального мира. Контроль за использованием мобильных телефонов в форме выдачи лицензий, разрешений на них просуществовал вплоть до года 1994, когда уже о Шестой статье Конституции успешно забыли…

Уже почти открыли границы, граждане стали пользоваться немыслимыми свободами, а Министерство Связи по-прежнему выдавало страждущим пластиковые такие талончики, с «разрешением на использование средства мобильной связи» или что-то в этом роде, у меня даже осталась одна на память. В начале 90-ых милиционер мог вас даже остановить и проверить наличие «разрешения», если вас «застукали» за использованием «средства мобильной связи», в машине или на улице. Правда в машине «оно» практически в первые годы не работало, сигнала соты не хватало что ли, а на улице это было небезопасно, ибо в диковинку… Но у наших хьюлетовских сотрудников, было дело, все — таки проверяли наличие лицензии пару раз. Эпоха уходила, отмирала тяжело и муторно, государство цеплялось еще за возможности усиления контроля… но буквально из последних сил, и довольно по-старинке, удерживая разрешительный характер для тех сфер деятельности, которые долгое время находились под запретом, а в новом времени вдруг оказались доступными всем и вся. Для охранителей государства это ведь тоже все было в диковинку — свобода связи, выезда, свобода слова, иностранцы на улицах, да без контроля, ужас… Еще в 1992 году, выезжая за город, на дачу, на служебном автомобиле с «желтыми», номерами, т. е., принадлежащими иностранному представительству(а в моем «хьюлетовском» варианте это вообще были номера 004, то бишь, «американец»!), я вынужден был за день звонить по известному телефону, ставить контролирующие органы в известность, что иностранное транспортное средство выдвигается в район деревни Столбовая. Неизменно следовал вопрос, звучавший, правда, простой формальностью:

— Иностранцы в машине будут?

— Иностранцев в машине не будет.

— Разрешается.

Дорога открыта, можно следовать по означенному маршруту, закупив шашлычок и пиво… но без иностранцев. Хотя, даже, когда иностранцы все-таки выезжали иногда с нами за город, паранойи по этому поводу никакой не было, ну едут и едут…

Возвращаясь к свободе связи, однако…

И каково же было наше удивление в далеком 1989 году, когда в Багдад стали привозить, из-за границы, понятно, первые переносные телефоны, всякие Panasonic’и которые без надоедливого, постоянно запутывающегося шнура, могли быть использованы в домашних условиях и, в соответствии с прилагающейся инструкцией, могли поддерживать соединение трубки с базой на расстоянии аж до 400 метров!!! Правда, условием такого немыслимого комфорта должно было быть отсутствие препятствий для сигнала, в виде бетонных стен и вообще любых иных возможных препятствий. Как потом оказалось, еще желательно, чтоб электронных — электрических приборов всяких, телевизоров со стиральными машинами, поблизости не было, но это мелочи… Воображение рисовало свободу телефонного разговора где-нибудь на лужайке дома, как в американских фильмах, правда трубки были громоздкие, размером в добрый кирпич, но кайф!!! Сидишь в шезлонге на лужайке перед виллой и говоришь по телефону, необычная степень свободы!

Именно на лужайке, именно перед виллой, совершенно как в голливудском кино (а тогда уже редко, но показывали это чудо техники в американских фильмах, конец 80-ых все-таки), я увидел переносной телефон, и стал лелеять мечту об оном устройстве, столь недоступном, столь манящем…

…Олег Александрович Виноградов служил раньше большим кадровым начальником в Госкино, как сокращенно называли тогда Государственный Комитет по Кинематографии и чему—то еще, сейчас не помню, и в последнюю свою предпенсионную командировку очутился именно в Багдаде, на должности представителя «Совэкспортфильма», внешнеторговой организации того культурного ведомства. Ведомство пеклось о статусе своего представителя и снимало для него отдельное от остального торгпредского населения жилище. Это делали и некоторые другие Объединения, но Олег Александрович все равно выделялся среди других «вилльников» — его вилла располагалась в элитном зеленом районе Мансур, где жили многие багдаские богатеи, дипломаты, в том числе Посол СССР, деятели культуры и вообще местная знать. Он выделялся и особенной тонкой интеллигентностью, начитанностью, чувством юмора, и вообще степенью интеллекта. Общаться с ним было всегда интересно, несмотря на приличную разницу в возрасте, а ему тогда уже было под 60 лет. Нам как-то удавалось общаться, как сейчас говорят, на одной волне, вместе ездить на экскурсии, ходить в музеи, на кинопросмотры иракских режиссеров (многие учились у нас, в Союзе), на вернисажи иракских художников, в общем, культурно проводить время.