Братья - Крис МакКормик

рубаха и подвернутые джинсы. В пятидесятых это было бы в порядке вещей, так одевались все – но теперь, в конце семидесятых – начале восьмидесятых, это заставляло мое сердце подпрыгивать в груди. Некоторые даже щеголяли с зачесанными налево вихрами, совсем как у Гила, но стоило мне подойти поближе и присмотреться, как парень настораживался, спрашивал, что мне нужно, и инстинктивно загораживал свою подружку или товарищей, как будто я представлял бог весть какую угрозу для них. И конечно же вблизи тот или другой парень совсем не был похож на Гила. Стоило им заговорить или даже шевельнуться, и всякое сходство с братом удивительным образом пропадало. С Аво было совсем наоборот – хоть он и был внешне полной противоположностью Гилу, но его жесты, повадки, привычка медленно моргать обоими веками сразу, пережевывать еду – сразу же делали его копией моего брата.

Даже то, что он постоянно таскал на себе эту красную поясную сумку с деньгами, напоминало мне Гила, о чем я и сказал Броубитеру:

– То, что ты щупаешь ее на себе каждую минуту, еще не означает, что это твой текущий счет. Ты не доверяешь банкам? Гил тоже не очень-то верил им. Все свои деньги он хранил в стареньком проигрывателе. Все колонки были забиты купюрами, а сам проигрыватель заполнен монетами, словно дно колодца желаний. Мне кажется, он бы тебе понравился. А ты – ему.

По тому, как шарахались от меня случайные прохожие, можно было подумать, что я какой-то маньяк или грабитель… Но как же загорался Аво, стоило мне заговорить с ним о моем брате! Довольно долгое время эта тема оставалась единственной в наших разговорах.

После перепалки с теткой (я все равно ничего не понял) Валентина провела меня в помещение магазина. Витрины блестели желтым и белым золотом, платиной, жемчугами, изумрудами, топазами и лазуритом. Последний вызвал в моей памяти далекий образ – серьги из лазурита постоянно носила моя бывшая жена.

Женщина открыла металлическую дверь, за которой находились касса и сейф, напоминавший кладбищенский склеп. Торчавшая у сейфа тетка смерила меня подозрительным взглядом. Мы прошли через подсобное помещение и оказались в небольшой задней комнате с викторианскими креслами и накрытым кофейным столиком. От маленьких чашечек поднимался пар.

– Только не говорите мне, что ваша тетя сервировала кофе специально для меня.

– У нас всегда все готово для приема гостей.

Тетка, оставшаяся сторожить сейф, немного подалась вперед, чтобы одновременно видеть и нас, и входную дверь.

– Скажите ей, что я сейчас чувствую себя как будто на смотринах у родителей моей девушки.

Валентина перевела. Тетка что-то ответила. Женщина засмеялась, но слова ее тетки остались без перевода.

Я поинтересовался, почему она предпочла работу в ювелирном магазине урокам английского. Женщина пояснила, что раньше бизнес принадлежал ее мужу, но тот умер в семьдесят шестом, и она взяла дело в свои руки, а язык преподает в свободное время. Потом бизнес унаследуют ее взрослые сыновья. Ей доставляло удовольствие заниматься бизнесом в наступившую эпоху торговых центров. Она заметила, что для нее это представляет некоторую трудность, однако для армян, которые, пережив несколько империй, сохранили свою национальную идентичность, на самом деле это не является серьезной проблемой.

– Национальная идентичность – это тоже своего рода малый бизнес, – сказала Валентина.

Я откровенно признался, что мало разбираюсь в этом вопросе, и она дипломатично изобразила на лице удивление.

– То есть вы и ювелир, и учитель одновременно, – заметил я.

– Это не так уж и трудно, – улыбнулась женщина. – Все ведь происходит в этом помещении. Перед тем как умер мой муж, я преподавала язык в муниципальном колледже Глендейла. Но как-то все не ладилось. Было очень много пропусков на занятиях, и явно не хватало чего-то, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Путем проб и ошибок я поняла, в чем дело – ко мне не было доверия. И тогда я стала приглашать своих учеников сюда. Мне было приятно видеть их в этой комнате, особенно тех, кто приехал из-за границы. После закрытия магазина мы собираемся вместе, вот здесь, я начинаю готовить кофе, они раскладывают принесенную еду. Тут полно драгоценностей, вон сейф стоит – кто знает, сколько там денег и прочего… Я хочу, чтобы мои ученики сразу же оказались в атмосфере полного доверия. Они ведь попали во враждебную им среду – эта страна признает только своих, вроде вас, а так они смогут повысить свою самооценку, учатся верить людям.

– Мне, например, мало кто доверяет, – заметил я. – Я тот еще тип.

Фудзи направилась в сторону сейфа. Как мне показалось, она учуяла собачий запах. Дойдя до сейфа, кошка потерлась о туфли тети, и та, наклонившись, нежно почесала ее за ушками.

– А что, ваша собака, с которой вы появлялись в «Выстреле», еще жива?

– Нет, – грустно ответила женщина. – Ее звали Дарья. Я даже представить не могу, чтобы кто-то мог ее заменить.

Я было пустился в рассуждения о том, что никакой новый питомец не должен быть заменой ушедшего, но, я был уверен в этом, Валентина меня не слушала. Как только я замолчал, она сказала:

– Удивительно. Вы работали с Аво, но так ничего и не узнали об истории Армении. А ведь у него это был пунктик. Он работал над своим выпускным проектом, переводил на английский свидетельства тех, кто пережил геноцид. Вы же слышали о массовых убийствах армян в 1915 году, да? Тогда погибло более миллиона человек. Мои дед с бабкой тоже были убиты. Голубая мечта Гитлера, хотя все произошло еще до него. Что, не слышали?

Наша мать всегда требовала доедать все с тарелок, упоминая при этом голодающих армян. Собственно, до моего знакомства с Броубитером я больше ничего не знал об этой нации. Да и он рассказал лишь пару-тройку историй. Однажды, поддав после очередного матча, Броу поведал мне о том, как получил главный приз на соревнованиях борцов-юниоров. По его словам, он подавал надежды на олимпийское золото, а обладая силой взрослого мужчины, да еще благодаря своим длинным рукам, мог справиться даже с тренерами. Аво Григорян мог стать лучшим советским борцом, и на него даже обратили внимание в Москве. После победы в турнире юниоров его родителям пришла оттуда посылка – уникальная запись голоса Чайковского, сделанная в 1890 году на фонографе Эдисона. Копий этой записи не больше дюжины, и она была поистине бесценна. Родители Аво ценили музыку Чайковского превыше всего, и теперь могли насладиться ценным подарком, который, по сути, сделал для них сын. Аво прямо-таки светился, когда