Викинг и дева в огне - Галина Емельянова

еще Лазорея подарила ей засушенной богородской травы, чтобы ни один колдун или ведунья не могли навредить Вассе чарами.

Да, тогда ехала и мечтала о встрече, а у него, оказывается другая есть, Васа очнулась от воспоминаний. Свекровь сестры завистливо трясла лисью шкуру и с придыханием ругалась: «Вот охальник, как есть охальник».

Василисе шкурки для сестры не жалко, все равно уже теперь, суждено ей приживалкой в доме Акулины. Вон сваха да нянька Серафима, так ее обозвали, что в пору топиться. Ан нет, не дождетесь. Вот стают снега, наймет она у мужиков и отстроит вотчину лучше прежнего, в память батюшки, часовню у дороги поставит, будет сирых и убогих привечать: кормить, одевать.

Василиса еще строила планы, а за нее уже все решили.

Во дворе стояли сани тысяцкого, и еще чей — то возок. Неужто самого Владыки?

А ведь и угадала боярышня.

Глава 26. Сватовство

Приехали сваты, да не простые. Правда без свахи, и сначала в трапезной закрылись, никому туда хода нет, ни челяди, ни жене Гордия Симеоновича.

Боярин даже и не догадывался поначалу, зачем такие гости важные пожаловали, а когда тысяцкий сказал первые слова: «У вас товар, у нас купец», так и вовсе растерялся. Дочь его еще млада, правда, заручиться с сыном тысяцкого возможно, парень всего на десять зим старше Аленушки. Так что за спешка?

Но Владыка остановил, улыбающегося во всю бородищу, Яреца.

Он достал из широкого рукава рясы, небольшую карту земель Новгородских.

Искусно сделанная монахами обители Святого Георгия, она поражала точностью и мелкими подробностями. Гордий пригляделся. А ведь это вотчина брата, убиенного. А что за черта такая, что делит на неравные части родовые земли?

Боярин засопел, уже догадавшись, куда клонит тысяцкий.

— Вот ты, норовишь на двух хряках усидеть, так-то невозможно, Гордий. Смирись, девку за знатного ратоборца отдашь, в свою семью примешь, тебе защита, роду слава. Есть у нас на него виды немалые. А тебе поддержка на вече и от посадника, и от тысяцкого. Власть, чтобы удержать, надо и на уступки идти. В малом, а иногда и в большем.

Гордий, молча, потел и пыхтел. «Ах, обскакали, увели из — под самого носа, такой лакомый кусок. Так бы за девку, сундуки с добром да терем братний отдал. А тут вотчина». Молчал, насупив брови, а в душе закипал гнев.

Пожевал блестящими губами, масло от блинов не успел стереть, и вымолвил: «Недужная она, куда ей замуж, убогая, в моем доме жить до старости будет».

— Отступись, Гордей, вотчиные земли брата твоего, половина монастырю отойдёт, половина за дочерью Василисой отдай. — Тысяцкий взглянул на посадника, ища поддержки, но тот отвел глаза.

— Моё, кровное забрать хочешь? Пришлому бродяге отдать, Не отдам!!

Ярец видел, как покраснел боярин, вот-вот лопнет от злобы. Встал из-за стола, вышел. А там ему навстречу Василиса кинулась.

— Васенька, дочка, а принеси нам всем кваску. Уж больно хорошо топите, дров не жалеете. — И подмигнул девушке карим оком.

Васа на дрожащих ногах пошла в бабий угол. Сама поставила кувшин с квасом, сама кубки выбирала, что наряднее, серебряные. Пошла с блюдом в трапезную. Тысяцкий перед ней распахнул украшенную затейливой резьбой дверь.

Дядя Гордий, красный, как вареный рак, так зыркнул, что в пору сомлеть о страуху, но вины девушка за собой не знала. Потому поклонилась гостям в пояс, и поставила блюдо с напитком на стол.

— Иди, милая, — перекрестивее, ласково проговорил Владыка.

Посидели и помолчали. Ярец все порывался что-то сказать, но владыка под столом наступил ему на ногу.

— Какое твое слово, Гордей Симеонович? — нетерпеливо спросил Посадник

— Вот вам Бог, а вот порог! — Боярин поднялся распаленный гневом, и отвесил поклон сватам.

Посадник понял, что дело не выгорело, тоже встал, и, пятясь, вышел из горницы. Тысяцкий крякнул от досады, выпил залпом свой кубок с квасом. Только Владыка остался невозмутим. Он строго посмотрел на упрямца, и этот взгляд не сулил боярину ничего хорошего.

— Отступись, Гордейка, мысли твои передо мной, как на ладони, мнишь возвыситься, а найдешь погибель. Пока ты равным будешь другим боярским родам, и твой укрепится, а захочешь над всеми подняться, тут тебе и дадут укорот. Ты думаешь, брата твоего разбойники сожгли? Так-то неведомо, дознания не было. А, не сам ли ты, варнак, такое злодейство удумал!? Жди беды, Гордей. И думай, крепко думай.

Тысяцкий встал и, обойдя стол, встал у боярина за спиной, лязгнули ножны. Конечно никто боярина в его же доме убивать не собирался, тем более сам Ярец, но намёк был прозрачен: «Не иди супротив нашей воли, не осилишь». Владыка перекрестился. Все внутри Гордея мерзко задрожало. «Что этот поп, благословляет на убийство?»

Владыка слегка улыбнулся.

— Муж ты велико мудрый, и хитрый, захочешь посадником стать, помогу. Монахов во все пять концов города отправлю, за тебя народ будет голосовать на вече.

Боярин медленно приходил в себя. Это его родовая черта: гневлив, но отходчив. Молчание затянулось.

— Пашню оставьте, ее мои деды сами пахали, жито собирали, там речушка небольшая, мельница. Больше ничего не прошу. — Гордий смиренно опустил голову и закрыл глаза. Мелкая слезинка скатилась и спряталась в густой бороде.

Тысяцкий достал бересту с готовым договором. Там и печать посадника стояла. Ярец на свече растопил воск, и боярин приложил к нему родовой перстень.

— Вот и ладно, надо поторопиться, Масленицы два дня осталось, потом пост. Да у меня все готово к пиру, челядь привезет яств да медовухи, не журись боярин! Теперь дело за свахой, а мы поедем, здрав буди, Гордий Симеонович.

Тысяцкий полонился боярину, патриарх протянул для целования руку. Благословил.

Вот и завертелось все в доме, закружилось. Все к свадьбе готовятся, а жених то и глаз не кажет? Северин о решении государственных мужей и не ведал.

Занимался дружинниками, боем на мечах. Обедал, потом снова, уже в конном бою постигали мастерство битвы.

На свадебный пир он попал до смешного, странно.

Приехал Ярец Данилович, схватил